2
Месть Фицджеральдов продолжилась на следующий день.
На улице припекало, но внутри, в южном трансепте собора, было прохладно. Там собрались на церковный суд все жители Кингсбриджа, мнение которых что-то значило в городе. Церковь собиралась судить протестантов, задержанных в сарае вдовы Поллард, по обвинению в ереси. Мало кого на таких судилищах оправдывали, об этом было широко известно. Собравшихся интересовало поэтому, насколько суровым окажется вынесенное наказание.
Наиболее тяжелые обвинения выдвинули против Филберта Кобли. Когда пришел Нед, самого Филберта в соборе не было, но была миссис Кобли, безутешно рыдавшая рядом с дочерью Рут, глаза которой тоже покраснели от пролитых слез. Круглое лицо Дэна Кобли было непривычно угрюмым. Сестра Филберта и брат миссис Кобли старались хоть как-то утешить своих родичей.
Всем заправлял епископ Джулиус. Это был его суд. Он выступал одновременно обвинителем и судьей, и в соборе отсутствовали присяжные, которых требовалось бы убеждать. Подле епископа сидел каноник Стивен Линкольн, молодой помощник, подававший Джулиусу документы и делавший пометки. За Стивеном расположился кингсбриджский декан[29 - Окружной викарий, исполняющий пастырские и административные обязанности на части территории епархии; при этом декан не обладает, как правило, полнотой власти.] Люк Ричардс. Деканы не подчинялись епископам и позволяли себе порой не выполнять их распоряжения, поэтому Люк оставался сегодня единственной надеждой на милосердие.
Один за другим протестанты сознавались в своих прегрешениях и отрекались от еретической веры. Тем самым они избавляли себя от физической расправы. На них налагали денежные взыскания, и большинство сразу же передавало деньги епископу.
Джулиус объявил Дэна Кобли вожаком протестантов в отсутствие отца, потому юноше вынесли приговор с дополнительным, унизительным условием: его обязали пройти по улицам Кингсбриджа в одной ночной сорочке, с распятием в руках, и читать вслух «Отче наш» на латыни.
Однако настоящим вожаком был Филберт, и все ждали, какого приговора удостоится старший Кобли.
Внезапно все взоры обратились к нефу.
Повернувшись в ту сторону, Нед увидел Осмунда Картера, в привычном кожаном шлеме и высоких зашнурованных сапогах. Рядом с Картером шагал второй стражник, и они несли деревянное кресло, на котором лежал какой-то узел тряпья. Приглядевшись, Нед понял, что это не тряпье, а человек – Филберт Кобли.
Несмотря на свой малый рост, Филберт всегда отличался умением держаться надменно, даже чванливо. Но так было раньше. Теперь его ноги безвольно свисали с кресла, руки бессильно болтались. Он непрерывно стонал и не открывал глаз. Миссис Кобли приглушенно ахнула.
Стражники поставили кресло перед епископом Джулиусом и отступили на шаг.
Ручки кресла не позволяли Филберту упасть на бок, но сидеть прямо он тоже не мог, а потому начал потихоньку сползать вперед.
Родные кинулись к нему. Дэн подхватил отца под руки и усадил обратно. Филберт закричал от боли. Рут поспешила подставить плечо, чтобы отец мог опереться.
– Фил, мой Фил! – простонала миссис Кобли. – Что эти изверги с тобою сделали?!
Нед наконец сообразил, в чем дело: Филберта пытали, должно быть, растягивали на дыбе. Привязали за запястья к двум планкам, а ноги обмотали веревкой, другой конец которой тянулся к шестерне. Когда шестерню вращали, эта веревка затягивалась, и тело жертвы подвергалось мучительному растяжению. Такую пытку церковь применяла широко, ибо духовенству запрещалось проливать кровь.
Похоже, Филберт сопротивлялся и отказывался отречься от своих убеждений; поэтому его пытали до тех пор, пока кости не выскочили из плечевых и бедренных суставов. Теперь он превратился в беспомощного калеку.
Епископ Джулиус звучным голос произнес:
– Филберт Кобли сознался в том, что лживыми речами обольщал невежд и приобщал оных к ереси.
Каноник Линкольн поднял лист бумаги.
– Вот подписанное признание.
Дэн Кобли шагнул к нему.
– Покажите мне, – потребовал он.
Каноник замешкался, покосился на епископа. Церковный суд не имел никаких обязательств перед сыном осужденного. Однако Джулиус, похоже, решил, что не следует дальше злить недовольных. Он пожал плечами, и Линкольн протянул бумагу Дэну.
Тот тщательно изучил документ.
– Эту подпись поставил не мой отец! – воскликнул он и показал лист людям, стоявшим поблизости. – Вы знаете руку моего отца. Убедитесь сами, это не его подпись!
Несколько горожан утвердительно закивали.
– Он не мог писать без посторонней помощи, только и всего, – раздраженно пояснил Джулиус.
– Значит, вы пытали его, пока… – Дэн умолк, по его лицу потекли слезы, но он совладал с собой. – Вы пытали его, пока он не смог держать перо в руках, а потом говорите, будто он это подписал!
– Будто?! Ты обвиняешь епископа во лжи?
– Я лишь говорю, что мой отец не сознавался в ереси!
– Откуда тебе знать…
– Он никогда не считал себя еретиком! И сознаться в том, чего нет и не было, мог только по одной причине – под пытками!
– Милость Божья помогла ему убедиться в ошибочности прежних воззрений.
Дэн выразительно посмотрел на искалеченного отца.
– Вот что случается, значит, с людьми, о спасении души которых молится епископ Кингсбриджа?
– Хватит! Суд не намерен далее выслушивать подобные оскорбления!
Тут вдруг влез с вопросом Нед Уиллард:
– А где дыба?
Трое судей-святош молча воззрились на него.
– Филберта растягивали на дыбе, это понятно, но где именно? – уточнил юноша. – Прямо тут, в соборе? Или во дворце архиепископа? В подвале здания суда? Хотелось бы знать, где установлена дыба. Думаю, жители Кингсбриджа имеют полное право это знать. В Англии пытать запрещено, требуется особое разрешение Тайного совета. Так кто же разрешил пытать задержанных в Кингсбридже?
После долгого молчания каноник Линкольн произнес:
– В Кингсбридже нет дыбы.
Нед поразмыслил над ответом.
– Выходит, Филберта пытали где-то в другом месте? По-вашему, это вас оправдывает? – Он уставил палец в епископа Джулиуса. – Хотя не важно. Филберта могли пытать хоть в Египте, но если его туда отправил епископ, значит, он и был палачом.
– Молчи, мальчишка!
Нед решил, похоже, что добился своего. Он повернулся к епископу спиной и смешался с толпой.
Декан Ричардс, высокий и сутуловатый мужчина лет сорока, поднялся со своего места.
– Милорд епископ, прошу проявить милосердие, – сказал он своим обычным примирительным тоном. – Филберт, конечно, еретик и глупец, никто этого не отрицает, но следует помнить, что он христианин и пытался по-своему почитать и восхвалять Господа. Нельзя казнить человека за это похвальное желание.
Декан сел.