Скажи, что будешь помнить

Ладно, пусть. Я – просто девушка на ярмарке, а он – просто парень на этой же ярмарке. Не все заканчивается, как хотелось бы. Сказать по правде, если бы он узнал, что представляет собой мой мир, то бежал бы от меня куда глаза глядят.

С другой стороны, мог бы по крайней мере спросить, как меня зовут.

Хендрикс

Холидей шлепает меня по руке, обжигает сердитым взглядом.

– Ты почему не поговорил с ней?

Я гляжу на них – Эксл, Холидей, мой лучший друг Доминик, его младшая сестренка, Келлен. Ну же, кто-нибудь, скажите ей, чтобы отстала, но все, похоже, ждут моего ответа. Даже Эксл смотрит вопросительно, и уж последнее, чего заслуживает мой избалованный женским вниманием братец, это моего объяснения относительно женщин.

Год назад, перед моим арестом, его репутация была не лучше, чем у отца. Минус потомство. Нас в семье трое, и у всех разные матери. Отец не только не знал, как пользоваться презервативом, но и не умел хранить верность одной женщине.

– Я поговорил.

Моя младшая сестра разводит руками и понижает голос, должно быть, подражая мне. Разница только в том, что я не похож на придурка.

– У тебя это хорошо получается. – Она переключается на свой обычный, более высокий тон. – Серьезно? И это все, на что ты способен? Может, пока ты в том центре прохлаждался, у тебя в голове какая-нибудь амеба завелась, которая грызет теперь твой мозг?

Я скрещиваю руки на груди. Может, сестренка в состоянии прочесть это простейшее послание на языке тела.

– Ты еще можешь догнать девчонку и поговорить, – продолжает Холидей, доказывая, что ей наплевать на мою просьбу заткнуться. – Не заставляй меня бежать за ней ради тебя, потому что это неловко. Неловко для тебя, не для меня. Придется сказать, что это ты меня послал, потому что ты – рохля. Слабак. Придется просить ее погулять с тобой, как будто мы какие-то шестиклассники.

Ловлю себя на том, что не отказался бы перенестись в ту глушь, где только деревья, костер, москиты, грязь да медведи. Они хотя бы не болтают без умолку.

– Она не из моей лиги. – Пожалуй, это самое верное, что я когда-либо говорил. Красивая. Собранная. Прохладный ветерок после жаркого ливня. Первый луч солнца в темном лесу. Запах цветущей жимолости. Благодаря ей я даже впервые забыл, кто я такой и где провел весь прошлый год. Так что да, мы из разных миров.

Впрочем, мой арест ничто не изменил. Все в ней – маникюр, дорогая одежда, модная сумочка, манера держаться – говорило о том, что на социальной и экономической лестнице она стоит в сотню раз выше меня, но прежний я такой шанс бы не упустил.

– Ничего подобного, – не унимается Холидей. – Она тебе улыбнулась. Уж я-то знаю. Она посмотрела на тебя и то, что увидела, ей понравилось.

Напряжение крутит мышцы в шее. Да, улыбнулась. Но улыбнулась, не зная, чему улыбается. Снаружи – приятный фасад, но за ним – карточный домик на ненадежном фундаменте.

Эксл обнимает сестру за плечи и отводит в сторонку.

– Давай-ка перекусим. Дриксу скоро снова говорить, и мы же не хотим, чтобы он делал это на пустой желудок. Грохнется в голодный обморок перед телекамерой, и первое впечатление смазано.

Мы действительно этого не хотим?

– Гамбургер? – спрашивает он, направляясь к фудтраку. – Со всем прилагающимся?

Я киваю. Брат знает и мои вкусы, и меня… по крайней мере, того, каким я был.

– А я согласен с Холидей, – раздается грубоватый голос справа от меня. – Досадно.

Я медленно поворачиваю голову в сторону моего лучшего друга и еще медленнее поднимаю бровь.

Он усмехается:

– Мы выбрали игру, дали тебе возможность выиграть, а ты даже не попытался.

Игру они выбрали, потому что я всегда их обыгрывал, и они хотели, чтобы я почувствовал себя прежним Дриксом. Но сейчас я только пожимаю плечами, потому что не знаю, как объяснить.

– С тобой и гулять стало страшновато, – продолжает Доминик. – Будто с ходячим мертвецом. Только и ждешь, что кто-нибудь выскочит с самурайским мечом и вырежет тебе сердце.

– Мозг, – поправляет Келлен, сдвигая шапочку с вышитым Спайдерменом. На улице под сорок градусов, а она не расстается с ней, словно температура упала ниже нуля. – Они забирают твой мозг.

– Ну да, и его тоже.

Доминик и Келлен стоят рядом. Брат и сестра, которые и выглядят, и ведут себя по-разному. Общее у них одно: привязанность ко мне и моей семье.

Келлен лишь недавно исполнилось шестнадцать. В нашей компании она младшая. В светлых косичках – черные банты, пару ее любимой черной футболке с Капитаном Америка составляют затасканные рваные джинсы. Видеть ее с блеском на губах и подведенными глазами непривычно и странно. Наверняка это дело рук Холидей, но Келлен хотя бы осталась собой прежней.

Еще в те времена, когда мы, детвора, играли в бейсбол на улице, Келлен запала на героев комиксов. Так ей легче поверить, что жизнь не лишена смысла. Хорошие парни в одном углу. Плохие парни в другом. Вот так Келлен и нашла свой способ выжить.

Есть в ней что-то такое, из-за чего мне хочется оберегать ее и защищать. Может быть, из-за того, как Доминик постоянно заботится о ней. Может быть, из-за ее хромоты – в восемь лет Келлен сломала ногу, и кость плохо срослась. А может быть, потому, что, изображая перед ней героя, я и сам делаюсь лучше.

– Так я ходячий мертвец, потому что не сыграл?

Доминик тычет пальцем в автомат:

– Потому что ты не подцепил девчонку.

Говорить о девушке, которой здесь больше нет, вовсе не обязательно. Да, она мне понравилась. Да, я понравился ей. Меня осудили за преступление, которого я не совершал, и отпустили условно-досрочно. В этом уравнении А + B не равно С.

– Ты подключился после того, как мы проиграли. Кстати, сколько потеряли? Три игры, по пять долларов каждая, получается…

– Пятнадцать долларов. – Келлен у нас повернута на математике. Не поймите неправильно, я уважаю ее за это. Но должен признать, этот ее безостановочно тикающий мозг немножко пугает. Такая вот умница – в белом халате, с маниакальным смехом поглаживающая кошку, – и завладеет однажды миром.

– Пятнадцать долларов, – эхом отзывается Доминик. – Да на пятерых.

– Семьдесят пять, – вставляет Келлен.

– Всего семьдесят пять. Только ради того, чтобы ты поиграл.

– Я не говорил, что хочу играть.

– А я хотел выиграть змею. Девчонка ушла с моими призами. Тебя не было год, а теперь ты не можешь помочь брату? Я бы пополнил свою коллекцию.

– Ему нужна розовая, – поясняет Келлен.

– Видишь, теперь мой мир несовершенен.

Доминик ухмыляется, и я невольно отвечаю тем же. Раньше такие вот шутки были делом привычным и естественным, как дыхание; теперь же ухмылка на лице словно чужая.

Если глядя на Келлен у меня возникает желание расчистить путь, то Доминик – это торнадо пятой категории: широкоплечая кирпичная стена. Таким ему и нужно быть, учитывая район, в котором мы росли. Таким ему и нужно быть, потому что дома у него даже хуже, и себя он считает защитником и себя самого, и сестры.

Свидетель одной из многих его боевых историй – глубокий шрам на лбу. Свидетель другой – длинный шрам на руке, оставшийся после хирургической операции в десять лет. У моего друга черные волосы и голубые глаза. Он отличный парень. Такого хорошо иметь рядом в отчаянной ситуации. Внешне Доминик всегда спокоен, но глубоко внутри он – два кусочка урана на траектории столкновения. Настроение переменчивое. Слишком много эмоций и слишком мало места, чтобы спрятать их понадежней. Они тлеют, тлеют, а потом – взрыв. А взрывы Доминик терпеть не может. Как и все, что за ними следует. Но больше всего ему не по нраву тесные пространства.