Шанс

– Милая, папа же сказал, что у него болит голова. Давай немного помолчим, тем более недолго осталось. Правда, дорогой?

– Да – киваю я и смотрю на навигатор – еще пара кварталов и наш дом.

Наконец, Гретта замолкает, Альма откидывается на спинку своего сидения и на мгновение я могу облегченно вздохнуть. Такая вот, молчаливая с легкомысленным взором на дорогу пред собой – жена напоминает мне те девушку, которую я позвал замуж.

С которой мы обвенчались, едва ей исполнилось 18 (а мне, соответственно, 20). Мы начали встречаться за полгода до моего окончания школы. Она была чирлидершей (сексуальной брюнеткой, зависающей под роллинг-стоунз и выпустилась королевой школы), а я главным красавчиком (стал королем школы – правда завоевали мы эти титулы с разными партнерами и с разницей в два года). Такие обычно и сходятся, командуя парадом под названием «старшие классы» – только вот после выпуска вмиг теряют свои короны и кончают потом печальнее ботаников. Один в отцовской мастерской, вторая в замасленном фартуке у плиты, потому что ни интеллектом, ни амбициями они не обременены, а внешность их считалась уникальной лишь в стенах ограниченного сообщества старшей школы.

Но мы с Альмой, конечно, считали, что у нас все будет иначе – ведь у нас-то большие планы, большие надежды, мы оба хотим взять от этого мира столько, сколько только сможем откусить.

Однако ничего подобного. С Альмой вышло точь в точь как по сценарию– несмотря на свою трепотню о «больших планах и амбициях», она уже в 19 без раздумий бросила свой университет, едва залетела (хотя я предлагал ей повременить и все-таки встать на ноги), а в 20 родила Гретту. С тех пор весь ее мир базируется на обедах-ланчах-школе-ток-шоу (а количество фартуков у нее больше, чем вечерних длинных платьев), и кажется, притом, чувствует она себя в этом соку вполне комфортно.

Меня же каким-то образом судьба пощадила и эта рутина не смогла заглотить меня точно большой кусок картошки.

Быть может, потому что на момент нашего брака я был немного старше, и на момент рождения Гретты успел закончить вуз? Не знаю. В любом случае, мне повезло. Альма не требовала от меня большого участия в родительстве, считаясь с моими попытками обрести себя в своем ремесле. Более того, я никогда не получал от нее упрекающих молчаливых взглядов, и едва ребенок начинал орать – она уже бежала, через минуту заставляя его замолчать. Я работал в тишине, покое, всегда при еде и всех удобствах. И у нее никогда не болела голова, не было никаких претензий, и, казалось, нет жены более идеальной, чем она.

А потом я написал «Черное Окно».

Пришла слава. Поклонники. Мое фото на обложках глянцевых журналов. Десятки приемов, где я был желанным гостем – а она при этом все так же оставалась обычной Альмой Пирстман, домохозяйкой из Нью-Йорка. Думаю, всю ее легкость и задорность, за которую я ее ценил и любил, смыло именно волной моей популярности.

Когда я писал и ни черта не удавалось – она ощущала нас на одной волне. Может, даже чувствовала себя успешнее – ведь я бьюсь об лед и ничего, а она растит нашу дочь, причем весьма неплохо справляясь со своей задачей.

А тут у меня вдруг такой прорыв в карьере.

Сразу же начались упреки о моем неучастии в воспитании Гретты, каждый мой выход в свет сопровождался скандалом и истериками. Всякие разговоры с актрисами – сценами ревности вплоть до угроз развода. Так прошло около года и когда я уже решил, что развод и правда единственный выход.. вскоре обнаружил, что с моей «писчей машиной» произошли какие-то неполадки.

Вскоре я понял, что это не неполадки – а серьезные проблемы. Еще год – и популярность «Черного Окна» затмилась другими успешными проектами, про меня начали забывать. Все меньше приемов, никаких фотографий в журналах, никаких интервью.

Тогда-то все вернулось на свои места и с Альмой.

Кажется, воодушевленная самой моей неудачей, она вновь стала покладистой, понимающей и чувствующей женой. Только те качества, за которые однажды я ее полюбил и боготворил, как свою музу – теперь же меня бесят, потому что я знаю об их природе.

Она не то чтобы радуется моим неудачам. Нет.

Просто ей нравится моя идея «семьянина». А семьянином уж никак не может быть успешный сценарист, за интервью и фуршетах в окружении молодых актрис проводящий времени больше, чем в семейном ложе. Но одно понимание того, что то, что меня угнетает – ее же неосознанно воодушевляет – бесит до белого каления.

И всякое ее «все еще наладится, милый», «ты еще напишешь шедевр», «ты настоящий гений», звучит как насмешка. Слова человека, искренне надеющегося на обратное.

Почему мы тогда не разведемся?

Сложно сказать. Во-первых, она никогда не говорила мне этого напрямую и все это лишь мои предположения. Пусть весьма убедительные, но предположения. Во-вторых, у нас общая дочь, что на чаше весов значительно перевешивает в сравнении со всякими предположениями. А в-третьих (и самых главных), я сам не до конца уверен, что моя карьера и в самом деле не закончена. А если она кончена, то для роли «примерного семьянина» мне не будет лучшей партнерши, чем Альма. Вечно вкусные обеды, полное воспитание ребенка, мои любимые передачи и «понимание во всем и всегда».

Просто я сам еще не знаю, кем я смогу стать.

Успешным сценаристом, как хочу я – или все-таки долбанным семьянином, что с банкой пива вспоминает о лучших временах, как того хочет Альма?

– Генри, куда?! – Альма хлопает меня по плечу и указывает в навигатор – стой, приехали!

Я резко жму на тормоз так, что жена едва не улетает в лобовое. Будь скорость выше, а она без ремня – точно без неприятностей не обошлось бы. Но в итоге мы все втроем лишь подаемся вперед, сдерживаемые ремнем, после чего по инерции с гулким «бух» назад, в спинку сидений.

Альма недовольно хмурится, отстёгивая ремень:

– Да что с тобой? Вон же – тыкает на слегка растерянную женщину, оставшуюся, как и заданная точка на навигаторе, несколько позади – мы ее проехали. Теперь будем возвращаться и выглядеть, как идиоты.

– Скажем, что заблудились – отмахиваюсь я – мы тут первый раз и ничего странного, что проехали мимо.

– Когда она нам махала? – уточняет Альма – как ты мог этого не заметить? – но тут же смягчается – Генри, я понимаю, что ты..

Но это еще хуже, чем претензии. Напускное сочувствие.

Резко даю назад, глядя в зеркало заднего вида и перебиваю ее:

– Ладно, главное наконец-то доехали. А то я скоро бы уже сам стал, как Гретта – мычать и безумно качаться из стороны в сторону.

-2-

Я останавливаю машину рядом с той самой женщиной у крыльца, о которой говорила Альма. Такое чувство, что когда выкачивали цвета из города, затрагивали и его коренных жителей. Женщине точно никак не меньше сорока – она худенькая, щеки впали, а пальто – парам-пам-пам! – грязно-голубого цвета. Здесь все настолько напоминает вечно пасмурную и поганую погоду, что когда я выхожу из машины, даже не отдаю себе отчета, как мельком опускаю глаза под ноги, дабы не наступить в лужу.

Хотя все дороги сухие и ничто (кроме грязно-голубых тонов) не говорит о том, что здесь прошел или может пройти дождь. На мгновение я даже задаюсь вопросом – а что, если в этом и есть главная «магия»? Городок настолько унылый и невзрачный, что тебе под дулом пистолета не захочется выходить на улицу или смотреть в окно. И это заставит тебя волей-неволей сидеть за работой столько времени, пока эта работа не пойдет, как надо. Может, поэтому тут у всех все так получается? Желание поскорее закончить и вернуться обратно в Нью-Йорк/Лос-Анджелес/Лас-Вегас настолько велико, а пейзаж за окном настолько не очень, что они просто круглыми сутками не отрываются от ноутов/мольбертов/гитар и в итоге оказываются такими плодотворными? А что, как сказала бы Чарли Грейс – это «логичный подход».

Зато Гретта, кажется, в восторге. Пару минут она оглядывает совершенно пустынные дороги (ни одного человека, ни одной машины, будто жителей тут не 3000, а 3 – и эти трое мы), после чего разводит руки в стороны и прикрикивает:

– Дождик лей-лей-лей, чтобы было веселей!

Альма улыбается, а я закатываю глаза, раздраженно потирая переносицу. То есть то, что мы проехали пару ярдов мимо этой женщины – супругу озадачивает и она сразу же боится, что о нас могут подумать. А когда наша десятилетняя дочь, которая уже перегнала в росте ее (у нас с Альмой существенная разница – она около 170см, а я на порядок выше 180) – прыгает на глазах у этой самой женщины, будто пятилетний недоразвитый ребенок – ее не беспокоит?

Женщина тут же делает пару шагов к нам:

– Добрый день, полагаю, мистер и миссис Пирстман?

– Можно просто Генри и Альма – поправляю я с усталой улыбкой и указываю на дом – вы не возражаете? Погода такая себе.

Мне действительно достаточно холодно в своей ветровке на улице. В ветровке, в которой в Нью-Йорке было жарко и которую я взял для первых дней, теперь оказывается холодно и она пойдет в чемодан месяцем раньше, чем я рассчитывал.

– А, конечно. Тут всегда пасмурно – она направляется к дому и бурчит уже себе под нос – и влажность большая..

Впрочем, она права. Несмотря на то, что луж я не вижу, и никаких примет дождя (более того, сухая земля говорит о том, что его тут уже не было приличное количество дней или даже недель), воздух действительно спертый. Будто в крытом бассейне или аквапарке.

Она отворяет дом и уже когда мы оказываемся внутри, снимая верхнюю одежду и обувь, Альма уточняет:

– А здесь всегда так пустынно?

– Городок-то у нас маленький – виновато жмет плечами женщина, будто бы она в этом лично виновата.

– Да, но я бывала в маленьких городках – продолжает Альма – там людей поменьше, но наоборот своя уютная атмосфера. Все здороваются через дорогу, друг друга знают. То и дело кто-то сидит на крыльце. А здесь даже детей нет, хотя самое время для великов..

– Ну.. – она уклончиво кивает – в разные дни по разному, но вообще местные у нас не шибко любят природу. В основном домоседы, так что если вы хотели увидеть, как под вашими окнами играют в пинпонг или..

– Нет – с усмешкой обрываю я – как раз от всего этого мы сюда и сбежали. Надоела суета Нью-Йорка – повторяю версию, обозначенную для Альмы и Чарли Грейс – хочется тишины.