Хранительница тайн

Правильная жизнь – это то, о чем они с Джимми всегда мечтали. Будущее, деревенский дом, смеющиеся дети, довольные, ухоженные курицы… Слезы бежали у Долли по щекам. Вивьен тоже плакала. Она понимала, что будет скучать по Долли… они обе будут друг по дружке скучать.

– Жизнь дает тебе второй шанс, Долли. Воспользуйся им. Считай его подарком судьбы. После всего, через что ты прошла, после всех твоих утрат.

И Долли понимала, что, как ни трудно это принять, Вивьен права.

Больше всего хотелось выкрикнуть «нет!», свернуться калачиком и рыдать об утраченном, о том, что все пошло не так, как они мечтали, однако Долли понимала: сдаваться нельзя. Она должна жить. Так сказала Вивьен, а ей можно верить. Она столько выстрадала и все же нашла в себе силы идти дальше. Если сумела Вивьен, сумеет и Долли. Она потеряла все, но у нее есть, ради чего жить, она сама поставила себе цели, обрела новый смысл существования. Сейчас надо собрать все мужество, стать лучше, чем она была прежде. Долли совершала поступки, о которых стыдно вспоминать; все ее грандиозные планы оказались глупыми девчоночьими мечтами и рассыпались в прах. Однако каждый человек заслуживает второй попытки и каждый достоин прощения, даже она, – так сказала Вивьен.

– Да, – проговорила Долли под новые взрывы бомб.

Лампочка заморгала, раскачиваясь на проводе, но не погасла. Тени метались по стене. Долли вытащила чемодан, не обращая внимания на взрывы, на проникающий в комнату дым от горящих домов, на марево, от которого щипало глаза.

Вещей у нее было совсем немного, а то единственное дорогое, что хотелось бы взять с собой, в чемодан не спрячешь. При мысли о расставании с Вивьен у Долли упало сердце. Она вспомнила, что та написала в «Питере Пэне»: «Истинный друг – свет в ночи». На глаза вновь навернулись слезы.

Однако выбора не оставалось, надо было уходить. Впереди лежало будущее: вторая попытка, новая жизнь. Ухватиться за новый шанс и не оглядываться. Ехать к морю, как они собирались, и начать все с чистого листа.

Она почти не слышала самолетов над крышей, падающих бомб, бьющих в небо зениток. Земля дрожала от каждого взрыва, штукатурка сыпалась с потолка. Цепочка на двери дребезжала, но Долли ни на что не обращала внимания. Чемодан был собран, пришло время прощаться.

При взгляде на Вивьен ее готовность вновь ослабела.

– А ты? – спросила Долли. На секунду ей подумалось, что они могли бы уехать вместе. Как ни странно, это было бы идеальное решение, единственное по-настоящему правильное. Каждая из них сыграла в этой истории свою роль, и ничего бы не произошло, если бы Вивьен и Долли не встретились.

Наивная мысль. Разумеется, Вивьен не нуждалась во второй попытке. У нее и так есть все, что можно пожелать. Прекрасный дом, много денег, сногсшибательная внешность… Вивьен протянула Долли приглашение миссис Николсон и сквозь слезы улыбнулась на прощание. Обе женщины знали в душе, что видятся в последний раз.

– Обо мне не беспокойся. – Голос Вивьен был еле слышен в реве бомбардировщика. – У меня все будет хорошо. Я отправляюсь домой.

Долли крепко сжала письмо и с решительным кивком повернулась навстречу будущему, не зная, что оно сулит, но готовая встретить все, что ее ждет.

4

Суффолк, 2011 год

Из больницы сестры Николсон ехали в машине Айрис, и хотя по старшинству Лорел полагалось место впереди, она устроилась сзади, среди собачьей шерсти. Лорел была не только старшей сестрой, но также и знаменитостью, и ей не хотелось давать сестрам повод считать, будто она задается. Она сама выбрала заднее сиденье и, избавленная от необходимости поддерживать разговор, ушла в свои мысли.

Дождь закончился, выглянуло солнце. Ее так и подмывало расспросить Роуз о Вивьен – она уже слышала это имя, каким-то образом оно было связано с тем ужасным днем в тысяча девятьсот шестьдесят первом. Однако любопытство Айрис не знает пределов, а Лорел не была готова к допросу. Пока сестры болтали, она рассматривала пролетавшие мимо поля. Окна были закрыты, но Лорел почти ощущала запах свежескошенной травы и слышала крики галок. Пейзаж детства так въедается в кровь, что, если спустя годы он изменился, ты по-прежнему видишь тот, привычный.

Пятьдесят лет растаяли, словно дым, и сейчас Лорел видела, как ее призрак несется мимо изгороди на зеленом велосипеде «Малверн стар», а одна из младших сестер сидит на раме. Загорелая кожа, светлые волоски на голени, царапины на коленке. Как давно это было. А кажется, будто вчера.

– Это для телевидения?

Лорел подняла глаза. Айрис подмигнула ей в зеркале заднего вида.

– Что?

– Интервью, из-за которого ты задержалась.

– Их будет несколько. Следующая запись в понедельник.

– Роуз говорила, что ты к нам ненадолго. Интервью для телевидения?

– Обычный часовой биографический фильм. Интервью режиссеров и актеров, с которыми я работала, отрывки из старых картин, всякие детские глупости…

– Слышала, Роуз? – с сарказмом спросила Айрис. – Детские глупости. – Она бросила на Лорел сердитый взгляд. – Надеюсь, ты не станешь размахивать моими фотографиями в неглиже?

– Какая жалость, – вздохнула Лорел, снимая с черных брюк белый волос. – Ушел мой лучший материал. Ума не приложу, о чем теперь говорить?

– Ничего страшного. Камера включится, что-нибудь сообразишь.

Лорел улыбнулась про себя. Чрезмерное уважение окружающих утомляет; приятно для разнообразия обменяться шпильками с истинным мастером этого дела.

Неожиданно тихоня Роуз вспыхнула.

– Вы только посмотрите! – воскликнула она, потрясая обеими руками. – Новый супермаркет. Как будто трех старых недостаточно!

– Просто возмутительно!

Раздражение Айрис, умело перенаправленное, переключилось на другой объект, и Лорел отвернулась к окну. Они пересекли город, постепенно широкая Хай-стрит сузилась, обратившись проселочной дорогой, такой знакомой, что Лорел могла следовать за ее изгибами с закрытыми глазами. Когда деревья подступили ближе, разговор впереди замер, и, наконец, Айрис включила поворотник и свернула на узкую аллею. Надпись на указателе гласила: «Зеленый лог».

* * *

Дом стоял там же, где всегда, в конце аллеи, окнами на лужайку. Ничего удивительного, обычно дома стоят там, где их оставили. Айрис припарковалась у дома – на месте, где долго ржавел отцовский «моррис-майнор», пока мама не согласилась его продать.

– Крыша совсем обветшала, – заметила Лорел.

– Из-за нее у дома такой печальный вид, – согласилась Роуз. – Пойдем, покажу новые течи в потолке.

Лорел закрыла дверцу, но осталась стоять на месте. Засунув руки в карманы, она пыталась охватить взглядом всю картину – от запущенного сада до растрескавшихся дымовых труб. Выступ, с которого они опускали Дафну в корзине, балкон, где устраивали представления, развешивая вместо занавеса старые шторы, чердак, где Лорел училась курить.

Неожиданно Лорел пронзило ощущение: а ведь дом ее помнит.

Она давно вышла из романтического возраста, но ощущение было так сильно, что на миг Лорел и впрямь поверила, будто дерево, красный кирпич, изъеденная временем черепица и старые рамы обладают памятью. Она чувствовала, что дом всматривается в нее каждым оконным стеклом, пытаясь соединить немолодую женщину в дорогом костюме и молоденькую девушку, грезившую над портретом Джеймса Дина[5 - Джеймс Байрон Дин (1931–1955) – американский киноактер. В двадцать четыре года разбился на машине, успев сняться всего в трех серьезных фильмах. Эти роли, а также трагическая смерть и короткая жизнь, окутанная легендами и мифами, надолго сделали его героем молодежного культа.]. Интересно, что он думает о ней сегодняшней?

Ерунда, дом не способен думать. Дома не помнят людей, ничего они не помнят. Это ее память, ее воспоминания. Ничего удивительного, с двух до семнадцати лет Лорел жила здесь, хотя с тех пор, как она была на ферме в последний раз, утекло немало воды. Время от времени Лорел навещала мать в больнице, но сюда так ни разу не доехала. Что поделаешь, работа. Она позаботилась загрузить себя выше крыши.

– Забыла, где дверь? – донесся из дома голос Айрис. – Только не говори, что ждешь дворецкого, который занесет внутрь твои вещи.

Лорел округлила глаза, подхватила сумку и пошла к дому. По каменной дорожке, которую ее мать случайно обнаружила однажды летом шестьдесят с лишним лет назад…

* * *

Дороти Николсон с первого взгляда поняла, где будет вить семейное гнездо. Они не собирались подыскивать дом. Война закончилась несколько лет назад, капитала Николсоны нажить не успели, да и свекровь согласилась выделить им комнату (в обмен на помощь по дому, а вовсе не за красивые глаза). Дороти и Стивен Николсон просто в кои-то веки выбрались на пикник.

Однажды в июле мать Стивена забрала малышку Лорел к себе, и, проснувшись рано утром, Николсоны засунули корзинку и плед на заднее сиденье и поехали куда глаза глядят. Некоторое время все шло как по маслу – ее рука на его колене, его рука на ее плече, свежий ветер врывается в открытое окно, – но неожиданно раздался хлопок.

Остановив машину, Николсоны вышли. Все было ясно, как дважды два: огромный гвоздь пропорол резину насквозь.

Николсоны были молоды, любили друг друга, и им нечасто доводилось побыть наедине, поэтому они не стали унывать. Пока муж возился с колесом, Дороти поднялась на холм у дороги в поисках места для пикника. И с вершины холма увидела ферму «Зеленый лог».

Все в этом рассказе было правдой, Лорел ничего не придумала. Дети Николсонов знали историю фермы наизусть. Старый фермер, открывший Дороти дверь, почесал в затылке. Он предложил ей выпить чаю в гостиной, где птицы свили гнездо в очаге, а в полу зияли дыры. Однако маму это ничуть не смутило; она сразу поняла, что жить они будут здесь, и больше нигде.