Когда горит огонь

Причем больше всего раздражает не то, что тебя постоянно подводит человек, который должен быть незыблемым столпом в твоей жизни, а эффект, который эта фигня с отсутствующим родителем производит на маму. Маму я бы вытерпела, реагируй она поспокойнее.

– Почему бы тебе не напомнить ему еще раз? – Она с недовольной миной смотрит поверх стакана с апельсиновым соком. – Ты звонила его ассистентке? Или Эльзе? Твоя сестра, похоже, всегда может до него добраться.

– Он не ответит. Все нормально.

Потому что нельзя разочароваться в человеке, в которого и так не веришь.

– Наши планы его явно не волнуют. Что ты говорила?

Я залпом допиваю свою воду, освобождая метафорический кирпич, застрявший в горле. Этот кирпич становится чуть больше каждый раз, когда я произношу «все нормально».

– Я как раз собиралась спросить: не думала ли ты вернуться домой, когда приедешь из лагеря? – интересуется мама.

Боже, дай мне сил.

– Аврора, не смотри на меня так. Я в буквальном смысле тебя породила.

Можно подумать, что за двадцать лет я привыкла к бесконечному допытыванию и не слишком завуалированным напоминаниям о том, что существую на свете благодаря ей, но на самом деле это не так.

– Э… мам, мы уже подписали договор аренды на следующий год. Папа уже заплатил за весь год вперед.

Это вежливый способ сказать: «Скорее ад замерзнет, чем я снова буду с тобой жить».

– Ты же не думаешь, что я буду каждый день ездить из Малибу, когда у меня есть прекрасное жилье рядом с колледжем… Да я бы по полдня торчала в пробках.

– В других культурах дети всегда живут с родителями, – говорит мама, понизив голос. – Твоя сестра в Лондоне. У тебя есть три дня подумать над моим предложением. Не веди себя так, будто я неадекватная, только потому, что хочу регулярно видеть дочерей. И до колледжа не так уж далеко.

Боже упаси, чтобы Сару Робертс обвинили в неадекватности.

– А для моих родителей мой переезд домой стал бы кошмаром, – вмешивается Эмилия, выдавливая смешок, чтобы разрядить обстановку.

Эмилия Беннет прекрасная соседка по комнате, лучшая подруга, а порой еще и защита от чувства вины. Она два года изучает связи с общественностью и шесть лет играет роль эмоциональной няньки при моей маме, справляясь с ее переменчивым настроением, и уже стала моим личным антикризисным менеджером.

– Уверена, они были бы не против твоего возвращения домой, Эмилия. – Мама трагично вздыхает. – Наверняка без тебя дом кажется им огромным и пустым.

Ага, не надо было продавать дом моего детства и, воспользовавшись разделом имущества при разводе, покупать огромный дом на пляже, который так и кричит: «Пошел ты». Тогда он не казался бы ей таким пустым.

Мама переводит взгляд на меня. В нем сквозит знакомое выражение: ожидание.

Она ожидает, что я захочу быть дома так же сильно, как этого хочет она, и не может понять, почему дочь предпочла работать все лето, чем проводить его с ней. Когда меня отправляли в лагерь в детстве, это не было проблемой, зато стало теперь, когда мама поняла, что там мне гораздо лучше, чем в ее компании.

Когда я была ребенком, мы много путешествовали, переезжали из страны в страну следом за командой отца «Фенрир» из Формулы-1. Главным приоритетом папы всегда было ездить за рабочим коллективом по всему миру, а не обеспечивать стабильную жизнь жене и дочерям.

Мы с Эльзой всегда шутили, что «Фенрир» – единственное, что появилось на свет благодаря ему, и единственное, что он на самом деле любит.

Я люблю сестру, но даже при общих проблемах с родителями шестилетняя разница в возрасте – это слишком много, чтобы двое детей нашли общий язык. Мое поведение становилось все хуже и хуже, поэтому родители начали отправлять меня каждый год в лагерь с тех пор, как мне исполнилось семь.

Оказалось, что это как раз то, что нужно. Режим дня, возможность общаться с детьми моего возраста. Именно тогда, без постоянного присутствия взрослых и капризной старшей сестры, начал закладываться фундамент моей личности.

В «Медовых акрах» я впервые почувствовала себя как дома. Даже когда родители, наконец, разошлись, мама перевезла нас в Америку насовсем и отдала меня в школу, я все равно настаивала на том, чтобы каждое лето ездить в «Медовые акры». Мне нравилось, что персонал каждый год радовался мне, и лишь в лагере я не чувствовала себя лишней.

Я хочу вновь испытать эти ощущения и надеюсь сделать это, восстановив разрушенный фундамент. Мне нравится колледж и опыт, полученный там за последние два года, но я чувствую себя потерянной. Принимаю решения, которых не понимаю, идя на поводу у чувств, и поскольку никто мне не препятствует, внутренний голосок твердит: «Забей!» Я сама себя не узнаю, мне нужен сброс к заводским настройкам. Хочется снова почувствовать себя дома, ощутить покой.

Из размышлений меня выдергивает нога Эмилии, задевшая мою голень. Даже спустя несколько минут у мамы все то же выражение лица.

Интересно, если очень сильно захотеть, смогу ли я призвать отца, чтобы отвлечь ее?

Он, разумеется, не материализуется, зато появляется официантка с нашим завтраком, нарушая напряжение, которое медленно нарастает под маминой печалью. Что за жестокая ирония судьбы, когда одному родителю на тебя глубоко наплевать, а другой чрезмерно опекает?

Не припомню, чтобы мама когда-нибудь была другой, и, следовательно, не знаю, такая ли она по характеру или просто ей кажется, что она должна любить меня за двоих?

Я говорю «любить», а не «быть родителем», потому что родителем она мне никогда не была. Когда отец отталкивал меня, отдавая предпочтение работе, она старалась притянуть меня ближе. Каждый раз, когда он подводил меня, мама начинала чрезмерно потакать, потому что легче винить в моем поведении папу, чем рисковать оттолкнуть дочь. Ее никогда не волновали обстоятельства моих поступков, если это не имело к ней прямого отношения.

В более юном возрасте я всегда стремилась быть лучшей и знать больше всех, как будто если буду идеальной дочерью, то это гарантирует мне внимание родителей, которого я отчаянно жаждала, но так и не получала.

В конце концов я прекратила стремиться быть лучшей. Добилась признания и внимания другими способами и стала самостоятельной личностью, но порой на этом пути оказывалась в подвешенном состоянии: с радостью делала что вздумается, потому что никто не остановит, а потом мне было больно оттого, что я могу делать что вздумается, потому что всем на это наплевать.

Я из кожи вон лезла, чтобы поступить в Мейпл-Хиллс: хотела доказать учителям, что я не просто девочка, которая прогуливала уроки и ленилась. А маму волновали не мои достижения, а неизбежный уход из дома. Когда мне сообщили, что я принята, она повела себя так, будто дочь собралась на войну, а не в колледж в нашем штате, и три дня со мной не разговаривала. И не важно, что я осталась рядом в отличие от сестры, которая переехала к отцу в Лондон после окончания школы.

Соблюдать баланс между идеальной дочерью и самостоятельной личностью – это все равно что идти по канату над пропастью.

При том, что бывают ураганы.

И канат горит огнем.

Я падала столько раз, что и не сосчитать, и совершенно вымоталась.

– Мам, можешь навещать нас в лагере, если хочешь.

Гоняю по тарелке клубнику, ожидая ответа, потому что у такой матери, как моя, самооценка настолько тесно переплетена с родительским статусом, что это утомляет. Каждое слово приходится обдумывать, как шахматный ход.

– День посещений будет в июле. Я напишу дату.

– Аврора, очевидно же, что ты не хочешь моих визитов.

Да, в шахматах я не ахти.

– Мам…

– Миссис Робертс, я вам не рассказывала, какой фотоаппарат мне купила Поппи, чтобы я снимала в лагере? – встревает Эмилия и лезет в сумочку. – Вы же знаете, в детстве мне не довелось побывать в лагере, и я так рада, что Аврора наконец поддалась уговорам поработать вместе со мной вожатой. Она говорит, вы выбрали самый лучший лагерь, так что я в предвкушении.

Это я уговорила Эмилию поехать со мной вожатой, а не наоборот, но маме ни к чему об этом знать. Она так легко ведется на похвалы.

Какая мама, такая и дочка.

– У Авроры всегда было все самое лучшее. Ценила ли ты это, дорогая? В детстве ты была бы рада провести лето хоть на свиноферме, лишь бы там не было гоночных машин.

Эмилия достает из сумочки фотоаппарат и протягивает маме. Та просматривает фотографии, и ее лицо озаряется. Она бормочет что-то о том, какие они милые и как Эмилии идет голубое.