Пылающие сердца

Я слушаю ее и не понимаю, что происходит. Кто рожает? Почему рожает? Здесь лежит без сознания моя мама. Ей только что делали искусственное дыхание, а медики спокойно, как ни в чем ни бывало обсуждают незнакомого человека.

– Простите, что с мамой? – не выдерживаю я, когда доктор заканчивает осмотр и идет к столу.

– Это вы нам скажите, – усмехается доктор. – Что случилось?

– Моя дочь убежала из садика. Мы целый день ее разыскивали, а когда я вернулась домой, мама лежала на полу, – с трудом выжимаю я слова. – Я сразу вызвала скорую.

– Угу! Понятно. Света, собери анамнез у опекуна.

– Но мама… ей нужна помощь!

– Необходимая помощь ей была оказана в скорой. Сейчас ваша мама дышит самостоятельно, сердечные ритмы неровные, но смертельной опасности нет.

– Но почему у неё была остановка сердца?

– А вот это надо выяснить, но вы мешаете. Посадите девочку на стул, а сами идите к медсестре. Когда придёт кардиолог, он осмотрит пациентку, опишет ЭКГ, если нужно, направит на дообследование и поставит диагноз.

– А вы не можете?

– Девушка, я врач неотложки, а не специалист по сердечным болезням.

Вой сирены скорой помощи привлекает всеобщее внимание.

Через секунду в дверях показывается новая каталка. Медсестры и доктор бросаются встречать очередного пострадавшего. На каталках лежат перепачканные в крови люди. Светловолосая девушка неожиданно садится на каталке и кричит на одной ноте:

– Убери руки, коза! Не смей меня трогать!

– Больная, ложитесь! Вам нельзя волноваться.

Больше я не обращаю внимания на суету вокруг. Какое мне дело до чужих людей, когда мама осталась одна.

– Милаша, посиди здесь немного. Я посмотрю, как там бабушка.

Дочка согласно кивает. Жалость царапает сердце. Конечно, не нужно было ее брать с собой, но и оставить одного четырехлетнего ребёнка в пустой квартире я не могла. Все случилось так неожиданно. В наш уютный мирок трёх женщин ворвалась беда. А все виноват мой длинный язык!

Не обращая больше внимания на суету вокруг, я сажусь возле мамы и смотрю на ее бледное лицо с прозрачной, как рисовая бумага, кожей. Ищу признаки жизни, но их нет. Раскаяние просто душит меня. Хочется выбежать на улицу и выпустить боль в воздух.

Мама тронула мою ладонь пальцами. Я радостно вскидываю глаза: она смотрит на меня уплывающим взглядом. Ее сухие губы шевелятся.

– Мамочка, молчи, не разговаривай, – растягиваю рот, пытаюсь приободрить ее, но губы трясутся, и улыбка получается кривой. – Сейчас придёт доктор.

– Б-больно…, Дина.

– Ох! Кто-нибудь! – я вскакиваю. – Мама пришла в себя. Ей больно!

– Ждите кардиолога! – кричит издалека врач.

– Да где же он?

* * *

Я выхожу из ординаторской, зевая во весь рот, и бреду по темному коридору. Больные спят, только дежурному врачу отдыхать некогда.

У поста сидит медсестра, высокая и крупная женщина, надежда кардиологов. Она так давно работает в отделении, что, кажется, сама без врача может поставить диагноз больному и оказать первую помощь.

– Нина Андреевна, что в неотложке? Серьезно?

– Не знаю, – медсестра отрывает глаза от телевизора, по которому смотрит вечерние новости. – Сообщили только, что первая помощь оказана, нужен кардиолог. Если что, места в отделении есть.

– Что-то интересное? – спрашиваю я, кивая в сторону телевизора: так не хочется спускаться в суматоху неотложки!

Звук приглушен, на экране мелькают какие-то люди. Вот мечется светловолосая девушка с короткой стрижкой. Ее лицо перекошено ужасом, она в панике. Камера выхватывает то ее глаза, наполненные слезами, то искривленный в крике рот.

Следующий кадр – репортер, которая о чем-то рассказывает. Потом появляется девочка. Она бросается в объятия блондинки, а та исступленно целует малышку.

Нина Андреевна улыбается и смотрит на меня. У нее какое-то просветленное лицо.

– Представляешь, девочка сбежала из детского сада. Весь день ее разыскивали и нашли. Даже не верится, что так дружно сработало телевидение и полиция.

– А понятно. Ну, я пошел.

– Давай! – медсестра поднимает вверх кулак. – Удачи.

Я вызываю лифт, спускаюсь и издалека вижу ту девушку, которая только что мелькала на экране телевизора. Удивленно качаю головой: надо же! Оглядываю неотложку: на стуле у стола приемной медсестры сидит и девочка. Я запомнил ее по яркому бомберу с портретом Русалки на груди.

Блондинка нервно вскакивает с места и кричит:

– Где же кардиолог?

– Я здесь.

Она оборачивается: покрасневшие от слез глаза в упор смотрят на меня. Я даже не вижу, какого они цвета, настолько расширены зрачки. Женщина измотана. Еще бы: целый день занималась поисками дочери, а тут и маме плохо стало. Не каждый человек выдержит такое испытание.

– Пожалуйста, доктор, спасите мою маму, – она бросается ко мне, сложив в мольбе руки.

Я недовольно хмурюсь, хорошо, что под маской не видна моя гримаса. Не люблю, когда всякие истеричные особы лезут под руку. Занималась бы лучше ребенком, чтобы он опять какой-нибудь номер не выкинул.

– Девушка, не паникуйте. Отойдите! – говорю, возможно, резко, но и нянчиться с ней мне недосуг.

Я сажусь на стул рядом с кроватью пациентки. Она выглядит плохо. Дыхание поверхностное, губы тронуты синевой. Женщина в сознании, но взгляд блуждает по сторонам, словно ищет кого-то. Вот он натыкается на лицо дочери, ресницы вздрагивают. Плохо дело. Женщина совсем слаба.

– Я вас сейчас послушаю, – говорю ей, доставая стетоскоп из кармана. Она едва заметно кивает.

Расстегиваю блузку и подношу стетоскоп к ее груди.

– Евгений Михайлович! Там…

Оборачиваюсь на крик: из другого конца приёмного покоя ко мне бежит медсестра Света. Ее глаза круглые от ужаса, губы трясутся, лицо перекошено.