Спорим, будет больно!

Вот голова садовая! Совсем забыла, что просила отца. Тревожное чувство в груди мгновенно поднимает голову. Мой папка превращается в зверя, когда речь идет о защите его семьи. Еще устроит разборки с мажорами, а те…

Додумать не успеваю: автобус тормозит на площади нашего поселка. В окно вижу отца и его друга дядю Павла. Родитель воспринял мои слова серьезно.

Вот черт!

Я оборачиваюсь к мажорам, от смущения пылаю огнем, но выхода другого нет.

– Чего тебе? – грубо спрашивает Тоха.

– Парни, вы не торопитесь выходить, – предупреждаю их.

– Не учи пацана против ветра ссать, – хмыкает мелкий шустрик и оттопыривает указательный палец и мизинец.

Я чувствую, как уши и щеки заливает краска: и куда лезу? Но все же заканчиваю мысль:

– Ну, понимаете… мой отец…

– Сама устроила кипиш, коза деревенская, а теперь бздишь! – дергается ко мне Тоха.

– Не хочу проблем, – огрызаюсь я.

Добрый порыв мгновенно сходит на нет. Да и беспокоюсь я больше о папке, чем об этих богатеньких паразитах.

– Мы поняли, спасибо за предупреждение, – отвечает спокойно краш.

– Арчи, ты что?

– Не пыли, Виталя, у нас другая цель.

Другая цель?

Эти слова бьют по мозгам сильнее кувалды.

Это о чем он?

Намек? Но на что?

«Другая цель!» – пульсирует в висках, пока спускаюсь по ступенькам.

«Другая цель!» – отбивает каждый шаг, пока иду к отцу.

На душе становится все тревожнее, нарастает настоящая паника. Вроде бы мне ничего плохого сейчас не сделали и не сказали, а отчего-то плохо. А еще я волнуюсь, зная взрывной характер отца. Сердце устраивает в груди настоящий военный парад.

Хочется обернуться. Очень! Но держусь изо все сил.

Бросаюсь к папке.

– О, девчонки! Приехали!

Он обнимает меня за плечи, кивает Зинке.

– Здрасте! – мы дружно здороваемся с дядей Павлом.

Хочется оглянуться.

Спиной чувствую напряжение, между лопатками опять свербит.

– Ну, показывай, кто посмел нагрубить моей девочке? – хмурит брови отец.

– Да, кто посмел? – оглядывается и папин друг.

– Вот…

Открывает рот Зинка, поворачивает голову, но я ее перебиваю:

– Те мерзавцы вышли раньше, пап. Я просто перепугалась. Пойдем домой, устала.

Я подхватываю отца под руку и тащу подальше от остановки и автобуса.

«Не оглядывайся! Не оглядывайся!» – внушаю себе.

Зинка тащится следом в паре с дядей Павлом. Отец расспрашивает о поданных документах, о вузе. Я отвечаю невпопад, постоянно прислушиваюсь к шагам за спиной. Лишь когда мы сворачиваем на знакомую улицу, я оглядываюсь. Из-за поворота виднеется длинная тень.

Нет, три тени.

Вот же сволочи! Не услышали предостережения, пошли за нами? Я напрягаюсь, сжимаю папину ладонь.

– Варь, кого-то увидела?

Теперь мы все дружно смотрим вдоль дороги. Из углового двора с лаем выбегает собачонка и бросается на соседнюю улицу. Тени смешиваются и исчезают.

– Показалось.

– Варь, пока, – торопливо целует меня в щеку Зинка, она живет через дом от нас. – На связи.

– Ага. Звякни вечером.

– Что за птичий разговор? – сердится папка и смотрит на друга: – Паш, заходи на чай.

– Чай у меня и дома есть, – смеется тот.

– Тогда на пивко? Посидим в беседке вечерком по-домашнему.

– А это дело.

Остаток дня тянется долго, я не нахожу себе места, постоянно думаю о мажорах. Любой оттенок синего цвета напоминает мне о глазах Арчи. Это какое-то наваждение, от которого невозможно избавиться.

«Потерпи, все пройдет со временем», – внушаю себе, пытаясь заняться делом. Я постирала и развесила белье, убралась в своей комнате, приготовила книги и учебники, которые мне больше не понадобятся, чтобы отнести их в местную библиотеку.