Свои и чужие

– Ну, я пошёл… Мужики зовут уже.

– Ну, вот и иди.

– Ну, тогда цалую…

– Ага. Ловлю.

Я убрал телефон в карман и испытующим взглядом обвёл окружающие кусты и пустырь, заваленный автомобильными покрышками, полиэтиленовыми пакетами и жестяными банками.

Я вернулся к Петрову. Тот стоял, набычив лоб и спрятав руки в карманы пальто. Пристально смотрел на обшарпанное кирпичное здание, стоящее на вершине холма вдалеке.

– Хорошая точка для снайпера, Иванов, а?

– Какие снайпера, Петров? ВФЖ ищем!

– Твоя правда.

Мы сели в машину.

– Едем к дому старушки?

– Едем.

***

Старушка жила на дальней окраине Дреминска. Двухэтажный «ивановский» домик с рогаткой антенны на крыше, небольшой огородик, парник, сарай.

Петров перебросил руку через забор, снял задвижку с калитки. Калитка со скрипом отворилась. Мы вошли во двор.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Ничего.

– И я.

– Он хорошо маскируется. Ты мне так и не дал досказать, а ведь я в тот раз, на трассе, почти его засёк. В зеркале увидел. Только глаза – и бац! Как не было его.

– В зеркале, значит… Как же это, Иванов, тот усатый его не разглядел за весь путь?

– Не знаю, Петров, может он как-нибудь точечно и адресно может мозги запудрить? Откуда нам знать, что он вообще может?

– Точно.

Мы пошли по узкой тропинке между грядок.

– Посадила старушка картошки, – грустно сказал Петров. – И морковь вон, и огурцы в парнике. А собирать урожай уж не пришлось.

– Грустная штука жизнь, – вздохнул я. – Слушай, а ты материалы смотрел, которые комиссия по нему подготовила?

– Ага. А ты сам что, не успел?

– Да когда тут успеешь? Я ж только вчера с этого симпозиума в Новосибирске.

– Что за симпозиум кстати?

– Реликтовые гоминиды в тайге.

– А-а, – на лице Петрова появилось мечтательное выражение. – Я в прошлом году ездил. Два дня симпозиума, а потом в загул ушёл. Документы в гостинице оставил, и айда по пивным. Все командировочные в три дня прогулял, можешь себе такое представить? Четвёртый день, я в вытрезвителе, симпозиум своим ходом идёт… Хорошо отдохнул!

– Так и чего там по комиссии, расскажи?

– Да как обычно. Устроили ему курортную жизнь, а сами всё хотели, чтоб он им хиромантию по руке гадал. Сколько у американцев атомных подлодок в Атлантике болтается, да есть ли ещё где на земле скрытые от глаз месторождения газа и нефти, да кого генсеком ООН изберут, да какая у нас национальная идея? Он, должно быть, заскучал. А тут ещё и старушка…

– У него, значит, экстрасенсорика?

– Высший класс. Академики наши все на ушах стоят.

– А как адаптацию организовали?

– А как обычно, по протоколу Кошмаровского, пункт в пункт. Сначала торжественная встреча, хлеб-соль, бабы в кокошниках. Потом, значит, двухмесячное проживание с мероприятиями. Строгий распорядок, прослушивание фольклорных ансамблей, выдающихся музыкальных произведений классики, встречи с интеллигенцией и знатными представителями своих профессий, ознакомление с культурным наследием веков, затем чтение шедевров литературы золотого, серебряного, стального и оловянного веков…

– В исполнении артиста Безногова, разумеется?

– Само собой. Потом, значит, постепенно начинают подводить к главному. Какова ваша цель прибытия к нам и как вам тут у нас нравится? Есть ли какие-то вопросы, пожелания… Вот блин, советской власти уж нет, а всё по старым шпаргалкам шпарим! Под конец культурной программы из этого ВФЖ хоть верёвки вей, особенно если он разумный. Какие люди были башковитые, скажи пожалуйста!

– Точно.

– Давай там глянем, – Петров указал перебинтованной рукой на задворки сада-огорода, за домик.

Аккуратно переступая через грядки, зашли за дом.

– Гляди, Иванов! – закричал Петров истошно.

Я поглядел и только ахнул.

Он наступал на нас от покосившегося штакетника, опутанного малиной. Приплясывал, как Мохаммед Али на ринге. Нёсся, как шквал, как разрушительный цунами. Таращил фасетчатые глаза, целил рогами, прищёлкивал жвалами, скрежетал когтями, рассекал гибкими щупальцами, вил из них кольца.

– Мать-мать-мать, – зачастил Петров, делая шаг назад.

В левой руке его хищно блеснул чёрным «Стечкин».

– Не стрелять! – заорал я. – Это провокация!

Но Петров меня не слышал. Он выпалил короткой очередью, в щепки разнося забор.

А это… нечто, ещё мгновение назад угрожавшее нам неминуемой гибелью, вдруг рассеялось в воздухе без следа.

В прореху штакетника, выбитую очередью Петрова, юркнуло что-то маленькое и быстрое, скрипнула хлипкая доска, и зашелестел бурьян по ту сторону забора.