Стать человеком

– Жалко терять, да? Даже малость, горсть от горы?

– Так свое теряешь, не дядино.

– Все мы так. Хотим и не можем. Жаждем и предпочитаем скорее умереть от жажды, чем напиться из запретного источника.

– У меня семья, Саша.

– Семья, бизнес, деньги, друзья и встречи. Все вроде есть, а желаешь чего-то совершенно иного.

– На волю, – Николай грустно усмехнулся и сделал большой глоток коньяка. – Хочется на волю. Унестись за леса, поля, океаны.

– В гости к сказке?

– Не бывает в жизни сказок.

Его лицо вдруг стало злым. Он вылил себе в бокал остатки коньяка и резко выпил. Потом молча встал и вернулся минут через пять с новой бутылкой. В этот раз он налил и мне.

– Сказок нет. Только откровения. Наслушаешься и сдохнуть хочется.

Дальнейший разговор я почти не запомнил. Николай много пил, много говорил и даже пытался плакать. Спать мы легли последними, и лично я был почти удовлетворен проведенным вечером.

Проснулся я от резкого лязгающего звука. Надо мной, чуть покачиваясь, стоял Николай. В руках он держал Holland & Holland. Оба красивых ствола смотрели мне прямо в глаза. Не нравился мне их взгляд.

– Сука ты, – Николай тряхнул головой. – Вставай. Выходи, – он повел ружьем в сторону двери.

Спал я, к сожалению, на веранде и, к двойному сожалению, в полном одиночестве. Можно было, конечно, закричать, но друг мой Коля был уже не настолько пьян, чтобы промахнуться с двух метров. Но, увы, и не настолько трезв, чтобы в полной мере осознавать свои действия и их неминуемые последствия. Так что я вышел из дома и с некоторым извращенным интересом стал ожидать дальнейшего развития событий.

Особого страха я не испытывал. Все же я еще не настолько дорожил выданной мне жизнью. Но и радости, что характерно, не было. Все-таки сомнительно, что отсутствие жизни доставит мне хоть сколько-то удовольствия. В общем, сплошная нерешительность. К тому же еще так темно.

Николай остановился напротив и пару минут нетвердо стоял, целясь в меня из двустволки. На губах его застыла горькая, истеричная усмешка.

– Сука, – повторил он, наконец, с плачущими интонациями. – Ненавижу тебя. Всех ненавижу, но тебя ненавижу первого.

Я предусмотрительно промолчал, понимая, что этот монолог лучше не прерывать. Руки у Коли изрядно дрожали.

– Зачем ты со мной говорил? Знаешь, что я сейчас делал? Знаешь? Плакал! Как овца, плакал! Жил ведь и жил! Пусть несчастливо, зато хорошо. Сладко ел, всех имел! А как теперь? Куда мне теперь идти? Везде же эти козлиные рожи! Пляшут, хохочут и тебе губы растягивают, чтоб тоже улыбался! А я не хочу! Не хочу больше улыбаться! Некому мне улыбаться! Ну! Что молчишь?!

– Заслушался. Все жду, когда взойдет солнце и моя козлиная рожа превратится в архангельский лик.

– Вот убью тебя, – продолжал между тем мой недавний собутыльник. – И все. И в бега. Деньги в карман, самолет до жарких стран, а там начать все сначала. Новое имя, новая жизнь. Легкая, светлая жизнь.

– Где ж ты видел легкую, светлую жизнь, Коля? – Я все-таки не выдержал. – Это как раз из тех сказок, в которые ты не веришь.

– Сука… – проскрежетал Николай. – Заткнись!

– Я к тому, Коля, что когда ты меня убьешь, то тебе станет еще паршивее. Ведь ты поймешь, что я был прав.

– Сейчас проверим.

– Ты ведь убьешь единственную козлиную рожу, которая тебя очень хорошо понимает. Которая так похожа на тебя. Ты ведь тоже козлиная рожа, Коля. Только близорукая. Никак не разглядишь в зеркале свои вторичные козлиные признаки. Опомнись, в жарких странах козлов еще больше, просто они в панамах.

– Вот видишь, – печально протянул он. – Снова ты мне все переломал. Ну что ты за человек?

– Тот еще человек.

– Ненавижу…

– Взаимно.

– Хорошее ружье, – неожиданно сказал он. – У меня такое же. Я из него кабана убил в прошлом году.

– Может, и в этом убьешь кабана? Он ведь гораздо толще и симпатичнее меня. Он будет так рад.

Николай посмотрел мне в глаза тяжелым, скорбным взглядом и медленно опустил ружье. В его пьяной, ссутулившейся фигуре сквозило мировое отчаяние. Безнадежность последнего листопада.

– Сука… – прошептал он мертвым голосом и вошел в спящий дом.

Я с грустью посмотрел на ночное звездное небо. Большая Медведица сонно махала мне мохнатой лапой. Сука я, видите ли! А сам он герой-драконоборец! Рыцарь в заблеванных доспехах. А виноват, конечно, я.

Конечно, не я! Виноват коньяк, много коньяка. Интересно, что этот стрелок расскажет мне завтра? Еще одну слезливую историю о страшной ошибке? Так ли он ошибся? Где-то на пару другую рюмок.

И все же забавные плоды дала его выпрыгнувшая на волю асоциальность. Бесцельная, обреченная, она все равно ищет путь к спасению своего мертво-рождения. И вот они! Несмелые, жалкие, проигранные попытки. Социуму достаточно потянуть лишь за одну веревку. А таких веревок у него сотни. И каждая прочна, как вера еретика.

С Николаем мы встретились утром. В бане. Он смотрел на меня затравленным взглядом и долго ждал, когда мы останемся наедине.

– Прости, Саша, – сказал он наконец, дождавшись момента. – Прости дурака. Не знаю, что на меня нашло. В жизни такой ерунды не творил. Страшно вспоминать.

– Ружье хоть заряжено было?

– Да, – он опустил глаза.

– Бывает, Коля, – у меня эта ночь оставила минимум переживаний. – Половина от твоего следующего кабана – и в расчете.

– Спасибо, – он сжал мое плечо. – Еще раз прости.

После бани Николай сразу уехал. На меня он больше не смотрел. Сколько же правды сказал он вчера и сколько сегодня? Ведь убил бы. С радостью бы меня убил, если бы знал, что это поможет. Всех бы в доме перестрелял. И в соседних домах. И не перед кем ему было бы извиняться поутру.

– Не торопишься? – Безладов, как всегда свежий, незаметно подошел ко мне.

– Зависит от альтернативы.

– Тут рядом еще один день рождения празднуют. Надо съездить. А один не хочу.

– Я без подарка.

– Что-нибудь найдем. Мне много барахла надарили.

– Пить не буду. Не могу больше.