Твоя очередь умереть

– Слухи верны, – Фаткин потупился. – На парапет подалась твоя сестренка, плохи у нее дела. Пьет, балуется наркотиками средней тяжести… Работала официанткой в «Райском уголке» вместе с нашей Бобышкой, так уволили за систематические прогулы. Трудно Светку винить, если жизнь вокруг такая… Алену видел?

– Нет еще, – скрипнул зубами Максим. – Боюсь заходить. Ладно, замнем.

– Замнем, – кашлянул Фаткин. – Не заходи к ней, не стоит. Не береди старые раны. В городе баб хватает – и страшных, и не очень, найдешь себе. Ведь не бывает страшных баб после зоны? – подмигнул приятель. – Ладно, прости, не сердись.

– Замнем, говорю, – Максим нахмурился. – Как там наша дружная компания?

Фаткин долго вздыхал, хмурился, буркнул в ответ на нетерпеливый жест:

– Вопрос понял, над ответом размышляю… Развалилась наша дружная компания, Максим. С иными видимся, но уже без прежнего удовольствия. Борька Разумовский в Штаты уехал – держит ранчо в Калифорнии. Вечно недоволен, ворчит, но он один из нашей компании, кому хоть что-то обломилось… Стрижевой погиб лет восемь назад – приобрел новый катер, и в тот же день его под винт затянуло, жалко парня до слез… Угрюмый на зоне отмотал четыре года, вернулся в 2011-м – веселый, приблатненный. Строит из себя забубенного блатаря, но фактически безвредный. Бухарика скребанул – если по фене. А бухарик оказался непростой – в общем, менты постарались, закрыли Угрюмого. Здесь он корабли ремонтирует – он же по жизни отличный механик… Коля Селин – наша дылда стоеросовая – нынче пляжный работник, трудится на Белых Песках за Вороньей Горкой, чистит песок, носит пиво отдыхающим, получает тумаков от хозяина… Бобышка – то бишь Верка Верещагина – трудится официанткой в «Райском уголке». Бойкая баба, похорошела, уже не рыхлая – наоборот, за словом в карман не лезет. Дерется, как профессиональный боксер. – Фаткин усмехнулся. – Недавно после работы двое обормотов поиграться с ней вздумали, в кусты затащили – так она их так отдубасила, что им еще долго бюллетенить… Макар Глуховец в том же заведении работает – продукты возит на микроавтобусе, мрачный стал… С личной жизнью у всех не сложилось. Про меня ты знаешь… Угрюмый периодически с кем-то сходится, потом бежит в вендиспансер – проверяться. Коляша Селин бобылем живет с матерью – ни денег у парня, ни внешности, ни жилья толком. Божится, что ему не нужен никто, но это вранье… Бобышка замуж вышла через год после твоей посадки. Не повезло – полгода не прожили, как мужик на мотоцикле разбился. Оправилась, повеселела, но больше никого не нашла… Макар развелся в 2008-м – был большой судебный скандал с «распиливанием» ребенка. Жена – гулящая, мужик – положительный, но наши суды всегда «по умолчанию» на бабьей стороне – и укатила с чадом на Дальний Восток. Теперь он сына родного не может увидеть. Туда слетать – тысяч сорок, а у него зарплата – двенадцать, а еще сестре-инвалидке с двумя короедами помогать надо… Так что грустно в райском местечке, Максим. Отдыхать тут надо, а не жить. Хотя, возможно, сами виноваты, крутиться надо было в этой жизни. А сейчас уж поздно локти грызть, ничего не изменишь…

Фаткин огорченно потряс пустую бутылку:

– Тебе есть куда пойти?

– Придумаю, – улыбнулся Максим.

– Нечего тут думать, оставайся у меня, – проворчал Фаткин. – Кровать имеется, кресло старое, но раздвижное. Живи, сколько хочешь, денег не возьму…

Он вздрогнул от стука в дверь. Испуганно уставился на погрустневшего товарища, глянул на старые наручные часы:

– Че-ерт… Маринка пришла, совсем про нее забыл… Слушай, я сейчас ее отошью… – занервничал Фаткин. – Потерпит, завтра придет, не каждый день друзья из Сибири приезжают…

– Не вздумай, – Максим поднялся. – Раз пришла в твою глухомань – значит, нужен ты ей. Все в порядке, Гришаня, увидимся, уйду через окно.

– Подожди, – жалобно сказал Фаткин, когда Максим занес ногу над подоконником (проще перешагнуть, чем перелезть). Его приятель, мятый, расстроенный, мялся посреди комнаты и искал карманы там, где их не было.

– Жду, – вздохнул Максим.

– Почему так случилось? – жалобно протянул приятель. – Ну, тогда, одиннадцать лет назад… Зачем ты убил мужиков? Понимаю – был расстроен, пойло оказалось паленым… но ЗАЧЕМ? Сдержался бы – и жил бы сейчас со своей Аленкой… Ты понимаешь, что не только себе жизнь сломал – всем нам?..

Максим не ответил, только побледнел, скрипнул зубами и шагнул через подоконник.

На стук открыли – хотя и не сразу. Наконец-то! Неверные шаги, что-то покатилось, вырвался матерок. Скрипнула дверь, и на пороге объявилась призрачная фигура – в короткой сорочке, со спутанными волосами. От дамы исходил устойчивый сивушный запашок. Царила тьма. Он прекрасно понимал, кто стоит перед ним, а она – нет. Она вообще ничего не понимала – странно, что проснулась.

– Во, блин, ночь уже… – обнаружила дама. – Кто тут девушкам спать не дает? – Она всмотрелась, полюбовалась мутным пятном, заменяющим лицо. Максим угрюмо молчал. – Ты кто, мужик? – прохрипела женщина, подъезжая ближе. – Еще один клиент? Что-то я тебя не помню… Ты немой, нет? В смысле, этот… слабоговорящий… – Дама пьяненько захихикала. – А у меня уже спит один… Накладочка, упс, недоглядели… Напился, гад, уснул, а утром будет претензии предъявлять за оказание некачественных услуг… Устала я сегодня, – призналась женщина, хватаясь за косяк. – Под фонограмму работала с этим боровом… – И снова залилась смешком, пошатнулась, схватилась за Максима. – Только не надо меня уговаривать, я и так соглашусь… Проходи, родной, чего стоишь, словно первый раз на свет родился?

Она затащила Максима в прихожую, где пахло потом, носками, окурками. Он не сказал ни слова, окаменел.

– А у тебя удачные форматы, дружок… – оценила его плечи женщина. Стала щупать ниже. – А здесь у нас что?..

Он стряхнул ее руку.

– Во как… – удивилась дама. – Нет смысла искать… даже если найду? Такой маленький рейтинг?

«Нормальный рейтинг», – подумал Максим. По ходу отсидки он был умерен в сексе, но чтобы с собственной сестрой…

– Ладно, пойдем. – Она потянула его за рукав. – Разберемся с твоими аксес… суарами. Пошли, говорю, сегодня скидка, дешевле только дома… На кухню иди, да тише, а то этот боров проснется… Угощу тебя выпивкой, потом заплатишь за нее…

По дому разносился молодецкий храп. Кухня оказалась меньше прихожей, заняться сексом тут можно было только на столе. Она включила лампочку, забралась в аварийно накренившийся шкаф. Максим пристроился между пеналом и столом, с ужасом разглядывал обстановку. Сестрица опустилась донельзя. Сидеть на этой кухне было невозможно. Грязь, запустение, здесь даже холодильника не было! Она вернулась с двумя стаканами и бутылкой отвратного виски, села на диванчик, придвинутый к столу. Она ни разу не посмотрела ему в глаза! Наполнила стаканы дрожащей рукой. У Светки сохранилась фигура, лицо, волосы. Она могла бы быть красавицей, если бы не эта подлая жизнь! Бледная, как спирохета, волосы пучками. Следов от уколов видно не было, значит, сидела на чем-то «легком», еще не поздно вытащить сестрицу из дерьма. Она ведь младше Максима на три года, ей нет еще и тридцати!

– Держи. – Она подтолкнула стакан. – Я должна, дружок… я обязана выпить, раз ты меня разбудил…

Он не мешал. Светка влила в себя дозу яда, отдышалась. В глазах блеснула чуточка разума. Свершилось – она глубоко вздохнула и подняла когда-то красивые глаза.

– Чего не пьешь? – Она осеклась, стала озадаченно продавливать пальцем поперечную канавку на лбу.

– Светка, ну ты даешь, – вздохнул Максим. – Ты уже не зависишь от реальности…

– Убиться веником… – Она взялась за горло, надрывно закашлялась, потом уставилась на него со страхом, стала зачем-то себя ощупывать. – Ты не горячка?.. В смысле, белая?

А потом ревела белугой, он пытался ее вразумить, наставить на путь – хотя сам в этом пути немного смыслил. Она хрипела, что ее жизнь – это карма, а отнюдь не череда привычек и пороков. Скончались родители, уплыл дом – и ее понесло, хорошо хоть данная хибара сохранилась после череды сомнительных сделок с недвижимостью… Она так рада видеть братика – хотя не совсем понимает, откуда он взялся. Но за это надо выпить… Она схватилась за стакан, он не дал, и это вызвало новую лавину критики и порицаний. Она срывалась в истерику, потом делалась шелковой. Он гладил ее по сальным волосам, бормотал какие-то слова. Взял за плечи, стал проникновенно всматриваться в опухшее личико.

– Не смотри на меня… – бормотала сестра. – Я почти не изменилась, я такая же, на восемьдесят процентов состою из воды… или из чего я там состою…

– Откуда шрам на виске, Светка?

– На память подарили…

– Кто?

– Не помню…

– Работать не пробовала?

– Я рабо-отаю…

– Я вижу. – Он встряхнул ее. – Ты работаешь. Дни и ночи у мартеновских печей. Хватит, Светка, будешь завязывать. Независимо от желания.

Реакция на изречение последовала незамедлительно. Она подпрыгнула – пугающая смена настроения! – взбесилась. Он тоже вскочил, чтобы взять ее за руки – ведь дура, может и ножом пырнуть! За ним подпрыгнул стул – разразился грохот, треск! Оба невольно застыли.

– Эй, ты там, сдурела?! – хрипло взвыл «заспанец» в Светкиной спальне. Заныли пружины, заворочалось грузное туловище, и снова раздался чудовищный храп.

– Ну, всё, – стиснув кулаки, пообещал Максим. – Сейчас я ему чердак отшлифую и из дома выброшу.

Он бы так и сделал! Шагнул в проем, но Светка уже висела на нем, лупила по заднице коленками! Еще и горло сдавила! Пришлось вернуться, отдышаться и выслушать ее «железные» аргументы.

– Максим, ты спятил… – Она трезвела от испуга, шипела, как змея. – Ты дурак и не лечишься! Ну, вышвырнешь ты его из дома, и что? Нас обоих по стенке размажут… Откуда ты взялся, братец ненаглядный? С зоны вернулся, храбрость девать некуда? Можешь увезти меня за тридевять земель, поселить в безопасном месте, окружить заботой? За сестренку горой, твою мать… Деньги есть, связи, армия правильных пацанов, чтобы это сделать? Прикупил роскошный особняк, где поселишь нас обоих? Кто ты такой, братец, что обо мне знаешь? Я в последний раз тебя в семнадцать лет видела, я с трудом тебя помню… Этот кабан, что храпит в моей спальне, капитан полиции, работает в уголовном розыске, двоюродный брат жены Мишарина – начальника тутошней полиции… Ну, нравится ему меня трахать, кто ему запретит? И плевать он хотел, что в этом доме полный срач! Не такой уж он противный, если присмотреться… Выгонишь его из дома, а завтра тебя прикончат, а меня за решетку упрячут, и все менты района будут иметь меня во все отверстия. Этого хочешь? Не лезь в мою жизнь, братец, это моя жизнь, не твоя, ты в ней ни черта не смыслишь… И вообще, греби отсюда, пока не огреб, понял?

Он пятился под ее напором. А Светка вдруг ринулась к столу, схватила бутылку, стала жадно пить, запрокинув голову. Он дернулся, чтобы выбить у нее отраву… и встал, сраженный простой мыслью: ЗАЧЕМ? Только хуже сделает. А Светка подавилась, стала икать. Взгляд осоловел, много ли надо завзятой алкоголичке? Он подхватил их обоих – сестрицу и бутылку, доволок до обшарпанного дивана. Она спала, свернувшись зародышем. А он стоял над ней, как над телом скоропостижно скончавшейся родственницы. Материл себя, но понимал, что Светка права: не стоит доламывать чужую неудавшуюся жизнь. Кто он такой в этом городе? Он НИКТО, и зовут его НИКАК, кончился хороший парень по имени Максим Каверин…

Он очнулся где-то под скалой за пределами города – помятый, покусанный местными насекомыми. Ночью было холодно, невзирая на июль. Он просыпался, разогревал себя упражнениями, снова засыпал, убаюканный шорохом прибоя. А только солнце выбралось из-за горы над головой, он покинул нору и побежал греться на солнышко. И сразу стало жарко, спина вспотела. Черное море – благословенный Карадениз – плескалось под ногами. Мягкие волны набегали на пляж, с утробным шипением таяла пена. Вода струилась по блестящим камешкам, сливалась обратно в море. Чернели каменные острова, казалось, что они покачиваются на волнах. Безбрежная масса воды распростерлась до горизонта – ее уже расцвечивало взошедшее светило. В прибрежных водах – бирюза, а дальше, до бесконечности – глубокий насыщенный ультрамарин… Он скинул с себя одежду и в одних трусах, обжигая пятки о камни, вошел в воду. Дно уплыло – он нырнул, всплыл через несколько метров, подался к горизонту упругими размашистыми гребками. Организм отходил от «вчерашнего» – пронзительная душевная боль сменялась тупой, тихо ноющей. У горизонта делать было нечего, он подался обратно, выбрался из воды и несколько минут обсыхал, подставляя торс приятному ветерку. Ленточку пляжа подпирали «обугленные» скалы. Слева каменный мыс, заваленный булыжниками. Справа под горой палатка – молодежь отдыхала «дикарями». Ночью он сослепу чуть не въехал в нее. Выбежала блондинка в небесно-голубом купальнике, шлепая тапочками, добежала до воды и стала проверять ее температуру. Покосилась на Максима, улыбнулась. Он скорчил что-то похожее на улыбку. За палаткой, в обширной шестикилометровой бухте, распростерлась Фиоленсия. Со стороны этот город производил впечатление. Шумный рай на земле, бурлящая туристическая Мекка. Выделялись силуэты высотных гостиниц, горные террасы, на которых громоздились здания. Все пространство Жемчужной бухты было испещрено белыми точками – словно чайки расселись на воде: всевозможные суда – от роскошных круизных яхт до мелких катеров и хлипких ботов и вельботов. Вот уж действительно – рай на земле…

Он оделся, забросил сумку на плечо и зашагал по хрустящей гальке в город. Снова улыбнулась блондинка. Он смерил ее оценивающим взглядом. Всё на месте – можно вымучить повторную улыбку.

– Ты чего на мою девушку пялишься, козел? – гаркнули в спину. Максим вздохнул, покосился через плечо. Ничего особенного, молодой качок в купальных плавках – вылез из палатки, ему что-то не понравилось. Максим не стал останавливаться.

– Я кому говорю? – рявкнул качок.