Твоя очередь умереть

Товарищ не был готов к диалогу. Максим схватил его за здоровую конечность, начал с хрустом выворачивать. Бедняга извивался, сучил ногами по земле.

– Это тайна? – удивился Максим. – Ты готов подохнуть за секрет Полишинеля?

Тот не знал, что такое секрет Полишинеля. Он рычал, обдирая пузо, вцепился зубами в каменную площадку.

– Ну давай, дружок, не стыдись, – попросил Максим. – Озвучь то, что мы и так оба знаем.

– Сука, менты на тебя натравили… Отпусти, больно…

Что и требовалось доказать. Не просто странно, а очень странно. В соседних домах уже хлопали рамы, загорался свет – драку сопровождали соответствующие звуковые эффекты. Он сунул в сумку фонарик и побежал из тупика…

А только выскочил на улицу и промчался мимо одинокого фонаря, как вой полицейской сирены дал по ушам! Озарилась часть городской артерии – метрах в семидесяти по склону, – и из примыкающего переулка выскочила машина, сияющая, как новогодняя елка. Он должен был добить того, последнего! Нашел в себе силы квакнуть по мобиле, гаденыш! А менты отирались поблизости, дистанционно контролировали «операцию»… Машина еще разворачивалась, свет от фар скользил по дуге, озаряя выщербленную ограду, а Максим уже кувыркался в бетонный желоб водостока. Он в кровь отбил плечо, взвыл от боли, сплющился на дне полукруглого желоба, в котором какого только дерьма не было! Его могли заметить – глубина этой выемки была символической. Но бог сохранил и спас, сделал поблажку своему непутевому отроку! Громыхая рессорами, полицейская машина промчалась мимо, инородное тело в канаве осталось незамеченным. Они свернули в подворотню, где Максим учинил побоище – хотя по логике вещей должны были рассыпаться вдоль улицы. Ну что ж, глупость господ полицейских была ему на руку. Улица имени красного командира погрузилась в тишину. Максим выкатился из канавы и помчался вниз, пролетел метров двести, юркнул в подворотню, горячо надеясь, что она не станет очередным тупиком…

Навещать Бобышку (равно как и прочих) отныне было противопоказано. Он не хотел, чтобы кто-то пострадал по его вине. Окольными дорогами Максим пробрался на север и вскоре вышел на улицу Корабельную, впадающую в Морской бульвар. В ближайшей подворотне он привел себя в порядок, поправил одежду, почистился, причесался, чтобы не стыдно было выйти в люди. В кварталах, прилегающих к морю, кипела ночная жизнь, клубились отдыхающие. Там он мог затеряться и потихоньку выходить из Фиоленсии. Он смирился с мыслью, что этот город не для него. Здравствуй, кочевая жизнь, полная сюрпризов и опасностей! Он снова совершил преступление – искалечил группу мирных жителей, не замышлявших против него ничего дурного. Все нормально, он сэкономил на обеде и ужине, в кармане полтораста рублей, отличный стартовый капитал…

В районе одиннадцати вечера он всплыл в северной части Морского бульвара, вдали от огней и заведений – жутко уставший, опустошенный, лишившийся последней веры. Он брел по тротуару, не замечая прохожих, игнорируя машины. За улицей Портовой бульвар сузился, превратился в дорогу, пропали фонари и люди. И все же он напрягся, когда очередная машина, идущая в попутном направлении, вдруг резко затормозила. Он повернулся, сжав кулаки – бежать некуда, голый пустырь. Это были древние «Жигули». Из машины выскочили двое, зажегся фонарь, Максим зажмурился.

– Это он! Нашли! Невероятно!

В ушах звенело, ярость мутила рассудок. Как же вы достали, черти! Видать, видок у него был страшный, двое не спешили подходить.

– Ты нашу кровь из горла будешь пить, Максим? – насмешливо осведомился один. – Или посуду принести? Возбужденный ты какой-то.

– Это он еще водочки не навернул, – гоготнул второй. – Ничего, устраним пробел. Напористый ты змей, кентуха, повесил ментам сопли на уши.

Звон в ушах стоял нестерпимый, голова трещала, как горящая изба. Двое медленно и опасливо приближались.

– Только не бей, – сказал один, беря его за рукав. – Пошли, Максим, прыгай в тачку, все нормально, мы хорошие. Я – Фаткин, это Угрюмый, мы не санитары, не менты… Уже и не чаяли тебя найти, приятель, думали, ты из города свалил, барражировали исключительно для очистки совести…

– Не тормози, кореш… – урчал второй. – Соображай по-пырому…

– Мужики… – растерялся Максим. – Это мило, конечно, но какого хрена, прошу прощения за вопрос?

– Пошли, пошли, пока менты не повязали, – толкал его в спину Угрюмый. – Информашка прошла по твою грешную душу, скажи спасибо Фаткину, это он ее добыл… Ну, чего ты такой беспомощный, шевели булками!

Ком стоял у горла, руки обвисли. Он очнулся уже в машине, куда его затолкали в четыре руки. Фаткин кому-то названивал, извещал, что «объект локализован, обезврежен и прибран». Угрюмый разворачивал обшарпанные «Жигули», насвистывал «Мурку». Он помчался в обратном направлении, объезжая встречный и попутный транспорт – хорошо, что в ночное время он не кишел, как опарыши в банке.

– А ничего, что мы по встречке едем… сэр? – ехидно поинтересовался Фаткин. – Слышь, Угрюмый, ты бы голову на радостях включил, а?

– Все ништяк, братва, прорвемся, сядем все! – радостно гоготал Угрюмый и, практически не снижая скорости, вывернул с бульвара на Канатную. Там благоразумие восторжествовало, и он перестал демонстрировать стиль рискованной езды.

– Мужики, вы зря это… – пытался урезонить их Максим. – Нельзя вам со мной якшаться, я опять под колпаком, менты ливер давят – вы же сядете из-за меня, придурки…

– Менты у нас такие, – меланхолично пробормотал Угрюмый. – С ними не расслабишься… – И сплюнул в открытое окно. – Вот же племя фараоново, мать его…

– Максим, не ершись, – сказал Фаткин. – Не забывай, что нам самим страшно. Мы что тебе, супергерои?

– Так вот и я о том…

– Твой мозг способен дать команду заткнуться? – разозлился Фаткин. Он сильно нервничал – пот струился по физиономии, очки загадочно поблескивали в свете мелькающих фонарей. – Или поговорить о чем-нибудь уместном?

– Хорошо, давай об уместном… Куда мы едем?

– К Бобышке. Скоро вся компания туда подтянется… а может, уже подтянулась.

– Идиоты! – закипел Максим. – Нельзя к Бобышке! Этот адрес на Олеко Дундича менты зачистят в первую очередь, я же туда шел!

– Уймись, – поморщился Фаткин. – Верка не живет на Олеко Дундича, ты напрасно туда шел. Верка живет на Партизанской – у нее нормальный дом, оставшийся от бывшего… вернее, от мертвого мужа. Из дома несколько выходов, чего ты трясешься?

– В цвет попал, – подтвердил Угрюмый. – Центровая хаза у Верки – такую понтовую блат-хату можно учудить…

– Надеюсь, – проворчал Максим. – А то я такой переполох затеял – целую банду уложил…

– Мы в курсе, – кивнул Фаткин. – Ильич рассказал. У него прямая связь с коллегами в ментуре, которым не по нраву происходящее в этом городе. Не удивляйся, такие люди еще есть. Он в курсе последних криминальных событий. Представили, конечно, иначе: бандитское нападение одного на четверых – план «Перехват», всем постам, вся фигня, известно имя нападавшего…

– В натуре, – согласился Угрюмый. – Прочно ты сел на вилы, Максимка.

– Ничего, что спрошу? – перебил Максим. – Кто такой Ильич?

– Мент позорный, – хохотнул Угрюмый, сворачивая на неприметную улочку.

– Бывший мент, – поправил Фаткин, покосившись на Максима. – Из машины не прыгай на полном ходу… Суриков Алексей Ильич. Четыре года в отставке – ушел в капитанском звании, пока не начались проблемы с совестью. Основательный дядька. Мы с ним практически друзья, на соседней улице живет, в шахматы часто играем…

– Отказываюсь что-то понимать, – признался Максим. – Почему меня подставляют, что я им сделал? Вернулся с зоны, никого не трогал…

– Вот об этом Ильич и хочет с тобой перетереть, – пробормотал Фаткин. – Всё, мужики, кончай болтать, уже приехали…

Кружилась голова в предчувствии чего-то странного, невероятного. Тихая улочка у самых гор, приземистый домик за резной оградой в окружении бурной зелени. Тишина, покой… Его не нужно было упрашивать, сам шел – и чем дальше, тем быстрее. Обстановка в гостиной не блистала роскошью, но вот то, что ее наполняло…

– А вот и мы наклюнулись, – возвестил Угрюмый, вторгаясь первым в гостиную.

– Скотина ты все-таки, Каверин, – бескомпромиссно заявила Верка Верещагина, одетая весьма «непринужденно» – в короткие шортики и топик. Уперла руки в бока, приняв излюбленную позу, осуждающе качнула головой. – Какая же редкая ты скотина… Даже не пришел, даже не намекнул, что ты в городе, – узнаем об этом от посторонних лиц…

– А ты только глянь, как она для тебя разделась, – съязвил Макар Глуховец, развалившийся на диване с бутылкой пива.

– Заткнись, Макар, – окрысилась Бобышка. – Я раздета ровно настолько, чтобы считаться одетой! Ты бы видел, в чем я тут хожу, когда никого нет!

– Хочешь, чтобы я увидел? – насторожился Макар.

– Коляша, блин, парамыгу закрой! – ахнул Угрюмый, выстреливая пальцем в открытое окно. – Мы что тут, в гости всех зовем?

Вылетел из кресла долговязый Коля Селин, захлопнул оконную раму, задернул шторы и повернулся – весь сияющий, желтозубый, довольный, словно кот, объевшийся сметаны! И все по незримой команде бросились его обнимать, тискать, трясти. Слезы наворачивались на глаза, плотный ком стоял в горле. Как же он счастлив был их видеть! Они смеялись, никто не чувствовал себя неловко, даже Бобышка подобрела и запечатлела на щеке у Максима такой кровожадный поцелуй, что он его потом неделю чувствовал!

– Да ладно, не мните, – ухмылялся Фаткин. – Он же, как былинка, падет сейчас, а нам его лечить.

Макар состроил физиономию начинающего иллюзиониста и сдернул скатерть с барной стойки. Объявился «шведский стол» – бодрящий русский напиток, резаные фрукты, что-то мясное, рыбное, возможно деликатесное.

– Водка есть, закуска есть, чего еще в жизни надо? – урчал Угрюмый, разливая водку по пузатым стопкам. – Налегай, Максим, чавкай, мы же видим, какой ты не голодный…