Моно логи. Том 2

Шойдин: да блин! Доунт андерстенд, ёпт! Не понимаю! Говорю же, не могу сейчас подписать! Факс должен придти! Факс! Понимаете? Факс! В 12-ть часов придёт, как Москва проснется!

Китаец просидел у нас пару часов, отчаявшись добиться от Шойдина чего-то внятного, дождался Олю, и… Оля долго смеялась своим искристым заливистым смехом, а, вернувшись в адекватное состояние, рассказала отцу:

– Китаец интересуется, почему ты утверждал, что вот эти часы на стене – это факс?

Китаец смотрел на ржущих нас и тоже улыбался…

Мы и слесарь!

Однажды вечером, часов в 19-20, мы вышли из офиса, и… И обнаружили у нас под дверью лежащего навзничь слесаря, без сознания, с лужей крови под головой.

Надо сказать, что обитали мы в подвале. А в подвал вела очень крутая лестница… Ох, сколько раз я на ней ногу подворачивал, не счесть… Думаю, тот факт, что слесарь под вечер был пьян, ни у кого сомнения не вызывает? Поэтому ничего удивительного в том, что он навернулся с лестницы, не было…

Мы вызвали скорую, помогли погрузить его на носилки (при погрузке слесарь очнулся и попытался встать, но был отоварен врачом по лбу и снова улегся), и, в конечном итоге, всё кончилось хорошо. Проведя пару недель в больнице с переломом основания черепа, слесарь благополучно вернулся на работу и снова стал пить. Даже бутылку нам не поставил за спасение жизни своей…

Удивительно другое. Расспрашивая дежурную по этажу, бабушку-божий-одуванчик Дарью Васильевну, не видела ли она, что произошло, мы услышали следующее:

– Я подошла к лестнице в подвал. Смотрю, внизу слесарь лежит… ну они же всё время пьют! Ну я и подумала: прилег отдохнуть. И не стала волноваться!

Я, Дарья Васильевна и сигнализация.

Каждый вечер мы ставили "Оптик" на сигнализацию. Каждое утро – снимали. Процесс снятия был следующим: приходим на первый этаж, проходя мимо дежурной, кричим: "Я в 35-ю, снимайте!", спускаемся вниз, открываем дверь, в результате чего наверху благим матом орёт сигнализация, дежурная вырубает этот вой, и… И всё. Рабочий день начался. Таким образом, каждое утро проверялась и работоспособность сигнализации. Орёт при нашем приходе, значит, заорёт и ночью, при появлении воров.

Однажды утром я как всегда пришел на работу, гаркнул Дарье Васильевне, болтавшей в это время с техничкой: "Доброе утро, снимайте 35-ю!", спустился вниз, открыл дверь.

Взвыла сигнализация. Всё как обычно.

Я уже включал лазер, когда услышал робкий стук в дверь.

Открываю. На пороге – Дарья Васильевна.

– А, это вы… – говорит она, заглядывая мне через плечо внутрь, – А я думаю, чего сигнализация сработала?

– Так я ж проходя крикнул вам, что иду!

– А я не слышала. А тут как сирена взвоет… Ну я и пошла проверить…

И вот так у нас в России всё! Вой сирен. Значит воры, правильно? Но бабушка-божий-одуванчик бодро идет на разведку сама! Чтоб ещё и её грохнули попутно!

Штамайзен и АЧТ

В рамках экспериментов по записи на галогениде серебра мы запускали схему с красным лазером. Проявлять серебряные фотопластинки можно было только при зелёном свете, а зелёного фонаря у нас, само собой, не было. Поэтому проявляли мы в полной темноте!

Я выгонял Лёху из химички, запирался там и при едва ощутимом свете зелёных диодов в часах "электроника" практически на ощупь проявлял пластинки. Иногда Лёхе было впадлу уходить, и он оставался в тёмной комнате со мной. Иногда Вике было впадлу сидеть в офисе, и она присоединялась к нам поболтать…

И вот сидим мы втроём в темноте. Точнее. Мы с Викой сидим, а Леха стоит. На фоне чёрной двери. Не видать ни хрена вообще. Так, силуэты… Наступает пауза в разговоре, одна из тех, когда менты рождаются, и в тишине слышно, как Лёха шуршит чем-то в своём углу.

– Что ты там делаешь? – спрашивает Вика.

– Изображает абсолютно чёрное тело! – сказал я, глядя на тёмное пятно на месте Штамайзена в чёрном халате на фоне чёрной двери!

Я и "Иннова"

Процесс записи голограмм прост, но хитрожоп. Когда схема у тебя отлажена, то ты просто время от времени встаёшь из-за стола, кладёшь новую пластинку, выжидаешь минуту и нажимаешь на кнопку. Зачем нужна эта минута? Гологамма – это запись интерференционных полос на фотоэмульсии. Интерференционные полосы – штука тонкая и больше всего на свете боится вибрации. Если кто-то во время записи голограммы топнет в соседней комнате – интерференционная картина сместится и на фотопластинке не будет ни хрена. Или будет только часть изображения… на жаргоне голографистов это называется "уход". Ушла голограмма… Поэтому, положив пластинку на объект, нужно выждать минуту или даже больше, чтобы устаканились все остаточные колебания в стекле, объекте, столе и т. д.

Больше всего на свете голографисты боятся вибраций! Через пару месяцев работы мы начинаем ощущать их кожей, всем своим существом. Вот на соседней улице проехал грузовик… Вот в соседнем корпусе какая-то сволочь громко хлопнула дверью!

Любое движение – зло. Громкие голоса – зло! Когда голографист заперся в своей комнатке наедине с лазером, вся компания ходит на цыпочках! Двери закрываются плавно и аккуратно, и даже говорить все стараются тише. Мало ли… Ведь каждая ушедшая голограмма – это убыток…

И вот однажды сижу я, пишу. Время от времени разговариваю с "Инновой" (а "Иннова" – это лазер, хороший мой, милый, зелёненький) – практика показывает, что через пару месяцев голографист начинает вести с ним беседы, а через год – лазер начинает ему отвечать… А в то время "Иннову" мою милую как раз недавно вернули из ремонта… Как обычно кладу пластинку на объект, сажусь, включаю таймер, выжидаю минуту, жму на кнопку, открывающую затвор…

Комната заливается зелёным инопланетным светом, которым я, несмотря на то, что здесь уже около года, всё равно любуюсь. Паразитное излучение, паразитные блики от зеркал и прочих элементов схемы – это, конечно, очень плохо, ибо это трата драгоценной энергии, но зато неимоверно красиво. Зелёная паутина линий, отражённая от дифрешетки, зелёное пятно, отбликовавшее от первой поверхности мощной линзы, многочисленные пятна и линии, отразившиеся хрен знает от чего… Всё это сияет и светится, рисуя на стенах голографички бесчисленные узоры!

От каждой поверхности линзы отражается 4% энергии. Кажется, так… давно я уже не рассчитывал ничего оптического. При мощности лазера в 1,2 ватта этих 4% вполне достаточно для того, чтобы обеспечить тебя зелеными зайчиками в глазу на пару часов. Поэтому инопланетным свечением мне можно любоваться только на стенах, ни в коем случае не оборачиваясь к самому лазеру… И я сижу, любуюсь…

И вдруг… Вдруг вся эта зелёная картина на стенах СМЕЩАЕТСЯ!

Меня аж перекосило от ужаса. Такое смещение возможно в нескольких случаях! Например, если по каким-то причинам сместилось одно из зеркал схемы, и схема поплыла! Или если началось землетрясение, и полуторатонный чугунный стол, на котором стоит лазер, едет сейчас на меня по комнате.

Но в любом случае, итог один. Нет больше голограммы! Уход будет чудовищным.

Вскакиваю! Матерюсь! Убираю мощность лазера, перенастраиваю всю схему… Колупаюсь с полчаса, подстраивая и подгоняя лучи туда, куда нужно. Сажусь вновь, включаю лазер, пишу… И снова картинка плывет спустя секунд так 10 экспозиции!

Мой мат сквозь две закрытые двери услышал Шойдин и пошёл проверять, что же случилось.

Вдвоём с ним мы перетрясли всю схему. Ничего не движется, всё намертво приклеено к столу. Включили лазер на мощность и с ужасом наблюдали, как плывёт пучок…

Плывет на выходе из лазера, а это… Это самое страшное! Это значит, что движется что-то внутри моей девочки, внутри мое зелёненькой "Инновы"!

А знаете, сколько эта красавица стоит? Миллиона полтора, не меньше!

У Шойдина наливаются кровью глаза. Он уже подсчитывает убытки. У меня опускаются руки, я уже оплакиваю свою возлюбленную, свой милый лазер…

Вскрываем "Иннову". Смотрим…

Видели когда-нибудь лазер? Очень простая конструкция, на самом деле. Два зеркала-резонатора, а между ними – сосуд с газом. Присматриваемся… Туды его в качель! Лазерщики, ремонтировавшие мою красавицу после недавней поломки, одно из зеркал приклеили на "МОМЕНТ" Момент нагревается, становится пластичным, и зеркало смещается! Смещается буквально на микроны! Но этого хватает, чтобы пучок на самой голограмме сместился на сантиметра так три. А достаточно и четверти микрона…

Финиш!

Гриша и "Иннова".

Любой, кто проводил в голографичке больше недели, влюблялся. Влюблялся в красавицу "Иннову", в её зеленые глаза, а, точнее – в один глаз, то есть в излучатель. Мощная, надёжная, стабильно выдававшая нужную мощность красавица поражала воображениея любого, имеющего отношение к оптике, и уж тем паче к голографии.

"Иннова" была прекрасна… И мы все любили её нежно и трепетно. И она отвечала нам взаимностью.

Перефразирую: натрахались мы с ней порядком!

Я тогда был ещё подмастерьем, до серьезных работ не допускавшимся. Голограммы писал Гриша, и секс с "Инновой" был именно его прерогативой. И вот однажды бегаю я туда-сюда по "Оптику", чем-то занимаюсь, время от времени прохожу мимо голографички и через открытую дверь вижу, как Гриша строит новую схему.