Пражский осенний ветер. Повесть-драма

За дверью вежливо пропел мягкий женский голос. Андрей не знал, что делать. Решил затаиться. Снаружи тоже все стихло, но уже меньше чем через минуту в замке вкрадчиво зашевелился ключ. Надо было закрыться изнутри, черт! А ключей и нет, их забрал Глеб. Очень опасный человек, может все, что угодно. За ним власть, деньги и убежденность, что они, то есть, Андрей и Солод, и сам Ронберг, связаны вместе пожизненно одной, как выразился Глеб однажды, «гаагской веревкой взаимных обязательств и личной дружбы». Что он имел в виду, говоря так, не пояснил.

Тут же дверь открылась, перед Андреем возникла растерянная горничная, за ней стоял дородный мужик с сумкой, из которой торчали инструменты.

– Добрый вечер. Говорите по-английски? – улыбаясь, осведомилась горничная.

– Лучше по-немецки, – сам не ожидая от себя уверенно, «на автомате» ответил Андрей.

– Прекрасно. Я тоже говорю по-немецки. Постояльцы снизу жаловались на мокрый потолок у них в ванной. Может быть проблема с сантехникой в вашем номере, надо посмотреть, – сообщила горничная. – Нам показалось, что в номере никого нет… Если бы не угроза затопления, то…

– Мы ничего не заметили, но, пожалуйста, – согласился Андрей.

Он вспомнил про желание выпить кофе, к нему добавилось еще одно – скорее вырваться из четырех стен на воздух. Дождь и ветер не пугали: плащ при нем. Можно сначала прогуляться, а потом присесть где-нибудь в кафе.

– Я пойду в таком случае, пройдусь пока… – сказал он и, схватив плащ, в карманах которого было немного наличных (он даже точно не знал сколько), выскочил в двери. Успел заметить, что горничная кивнула и переглянулась с сантехником, наверно, подумав: эти странные русские, у них решение может быть любым – то сон под вечер, то прогулка под ветром и дождем.

Ветер холодный. Да еще швыряет горсти дождевых брызг не снаружи в окно, а уже прямо в лицо. Кафе попалось на глаза почти сразу. Андрей с наслаждением тянул горячий американо, он почему-то попросил именно его. Вероятно, предпочтение из прошлой жизни. Быстрее бы прийти в себя окончательно. А если беспамятство продлится и дальше? И вообще… навсегда? Нет, так не должно случиться. Проблески же есть! И не было никакой физической травмы. Кроме пластической операции на лицо. Может, реакция на антибиотики? Врачи отрицают, что такое возможно. Ну, это понятно, они всегда не виноваты. Странная пластическая операция… Ему подправили разрез глаз, изменили форму носа, губ и чуть-чуть ушей. Зачем это нужно, друзья объяснили. Глеб сказал, что Андрей занимался бизнесом и был крупным руководителем. Они бежали, их ищут. Почему ищут, пока не стал объяснять подробно, ограничившись единственным доводом, что некие влиятельные конкуренты хотели бы все ими заработанное заполучить себе, а против них сфабриковать дела. Сюжет примитивен, как в криминальном телесериале. Глеб пообещал, что постепенно будет раскрывать ему информацию о событиях, о нем самом, его жизни, об их отношениях, в общем – обо всем. Надо только не спешить, иначе может быть психологический коллапс. Еще желательно, чтобы все происходило органично: объяснения других и появление собственных воспоминаний.

Андрей заказал еще кофе и вдруг подумал, что Глеб повел его в больницу не столько из-за беспокойства за его здоровье, сколько из опасения как раз восстановления памяти. Ему, наверно, хочется выяснить, помнит ли он что-нибудь. Если нет, то можно с легкостью контролировать его жизнь целиком и не бояться нежелательных показаний, если их возьмут. С другой стороны, зачем ему, Глебу, тогда Андрей? Он может избавиться от него в любой момент. Но в том-то и дело, что, скорее всего, не хочет. Андрей ощущал это на сто процентов. Исчезнувшая память усилила интуицию. Так, наверно, надо для выживания. Какой же тогда все-таки резон держать рядом и возить за собой по миру больного? Статус из прошлой жизни? Но он утерян в связи с утратой лица и памяти. А если есть намерение восстановить этот самый прежний статус, когда будет нужно? Вот тогда да. Взять, например, да и вернуть на место прежнее лицо: заново нос сломать или снова расширить разрез глаз. Ох, лучше не думать пока об этом!

Андрей решил, что не стоит сообщать о своих появляющихся воспоминаниях, в том числе последних. Лишь выздоровев полностью, можно принимать решение. Да, решение, конечно же, придет к нему с осознанием самого себя. Все произойдет естественно. Сейчас надо просто выжить, выжить и больше ничего. В этом вся задача. В клинике врач сказал, что проведет сеанс гипноза… Как бы ему объяснить, что никто не должен знать о том, что произойдет во время сеанса? Но ведь и врача наверняка как раз об этом спросят? Сопровождающим лицам он может все рассказать. Рассказать, да не все? Как он сможет убедить его поступить именно так: рассказать не все?

Пока вел диалог с самим собой, телеящик сообщил, что мир стоит на пороге третьей мировой, что принципиально важно остановить массовое насилие в России, что виновные в коррупции и государственных преступлениях против человечности должны предстать и предстанут перед трибуналом в Гааге. Он смог отвлечься от своих размышлений, краем уха уловил контекст новостей, тут же вспомнил: «…связаны гаагской веревкой…» Так вот что такое «гаагская веревка»!.. Андрей едва не поперхнулся.

Возвращаться в отель не хотелось. Он вышел на улицу, поплелся, рассматривая витрины. В одной из них много интересных картин, в основном, видов Праги, сувениров, фигурок кукол, кошек и собак. Когда-то давно он мог интересоваться живописью… Странно.

Внезапно витрина ожила: за стеклом появилась женщина, она, чуть наклонясь, поправила одну из картин и на долю секунды взглянула на него. «Красивая»… – подумал Андрей. Светло-русые волосы заправлены за изящные, почти детские ушки, она нагнулась, прядь выпала, прикрыв почти половину лица. Когда поднялась, посмотрела на него в упор, пристально, взгляд карих глаз будто прожег, а потом сразу же обратилась к остальным картинам – ровно ли висят они. Глаза поразили: необыкновенная глубина. Андрею захотелось еще раз увидеть ее.

Он вошел в этот самый маленький магазин, где, как выяснилось, продавались работы местных художников и сувениры для гостей города. Женщины, которую он увидел в витрине, в помещении не было… За прилавком стояла другая. Андрей не спеша рассмотрел все предметы и картины, ожидая появления той самой, но она где-то скрывалась в недрах служебной части за небольшой перегородкой. Одно изображение осенней Праги показалось особенно интересным. Такой же ветер ворошил листву, наклонял деревья, а прохожие спешили по своим делам, продираясь сквозь непогоду. Им можно было, как ни странно, позавидовать, как и тем, настоящим, которые сейчас снаружи. Все эти люди знают, куда идут, их где-то ждут. Все просто. А что, если спешить некуда и незачем? Когда за спиной давящий плечи груз, который нельзя снять, вросший в тело и душу, ставший настоящим наростом на теле… Он гнет к земле, заставляет мучиться, но не позволяет понять, откуда это бремя, почему так произошло именно с ним.

Женщина за прилавком что-то спросила, наверно, желает ли он что-либо приобрести. Но она не имела таких глубоких карих глаз и пристального взгляда, человеческого, женского, в котором скрытая история и тайна, а еще любопытство. Он попытался говорить по-немецки, его не поняли, тогда по-английски, что… Как упросить ее пригласить коллегу выйти? Потому что та красивее и интереснее? Потому что хотел бы покупать товар именно у нее? Чушь… Пояснил, что просто хочет задать вопрос той женщине, которую… только что видел в витрине.

И вот она появилась. Бог ты мой! Такое бывает? Андрей… обомлел. Сейчас он увидел, что эти русые волосы еще и чуть вьются, к вискам прижались тонкие полукольца, сквозь которые пробивается свет, и, кажется, что они, колечки волос, светятся сами. Крылья прямого тонкого носа чуть вздрагивают от дыхания. Ему показалось, что женщина немного взволнована или только что выполнила какую-то физическую работу. Шею скрывал зеленоватый платок. Она говорила по-английски, но и по-немецки тоже, что его особенно обрадовало. По-английски пришлось бы тяжелее объясниться и рассказать ей все, что он… чувствует.

– Вы хотите что-то купить? – спросила она. – Вот есть красивые куклы в чешском национальном наряде. Хорошая память о Чехии и Праге.

– Мне нравится эта картина. Об одиночестве…

Женщина внимательно глянула на него, по-новому, не так, как несколько минут назад.

– А почему вы думаете, что она об одиночестве?

– Потому что ветер. Осенний ветер. Ветер бывает разный. Один приносит, другой уносит. Этот, что на картине, кажется, что уносит.

– У вас есть воображение. Вы из России, интересуетесь живописью?

– А как вы… Мне кажется, да.

– ?

– Я просто понял только сейчас.

Она покраснела. Она так покраснела! Назвала цену. Он полез в карман, нашел купюры. Крон, к счастью, хватило, не пришлось идти менять. Картину ему упаковывала другая дама, с иронией улыбаясь. Он смотрел на женщин и думал: как хочется просто стоять рядом с ними, слушая, как стучатся капли в витрину, и больше ничего. Ни-че-го! Он сказал светлорусой:

– Я зайду еще к вам.

– Пожалуйста. Для серьезного ознакомления лучше посетить Национальную галерею. Там потрясающие полотна и не только об одиночестве.

– Обязательно схожу. А вы там бываете?

– Я искусствовед, в галерее через день по контракту. Завтра и дальше через день. Спросите Итку, я отвечу на все ваши вопросы.

– Точно на все?

– Ну… почти, – она засмеялась.

– И в воскресенье?

– В воскресенье галерея тоже работает. Как и у вас, наверно?

«Что у нас теперь работает, это большой вопрос» … – подумал он, поблагодарил, взял упакованную картину и – на улицу, в отель.

Милая женщина. Милая. Как бы хотелось просто еще раз вдохнуть тонкий аромат ее парфюма и говорить с ней. Ни о чем.

* * *

Когда Андрей вернулся, его друзья уже были в номере в сумасшедшем напряжении. Они почти уверовали, что Дашкевич сбежал.

– Куда я денусь без денег и документов? – пытался оправдаться он.

Солод развел руками:

– А кто тебя знает! Может сдаваться решил? Не помнишь ничего, вот и не понимаешь, что сдаваться нельзя. Весь мир ждет, когда тебя повяжут. Просили: посиди в номере. Взял и ушел! Где был?

– Вот картину купил, в кафе посидел. Тут еще сантехнику проверяли. Говорят, что соседи снизу жаловались, что прежние гости из этого номера их топили. Я и ушел. Чего сидеть-то здесь?

Солод нервно засмеялся:

– Андрюха, ты – чудо! Ты вообще другой стал, ты понимаешь? Волк потерял память и стал овцой. Если бы сам в полном сознании мог видеть себя со стороны сейчас, о-о-очень бы удивился. Нас могли посетить не случайно, остаться надо было, и посмотреть за их действиями.

– Я все понимал.

– Понимал?

– Конечно.

– И все равно ушел?

– Мне захотелось кофе…