Изгнанник

Метрах в пятидесяти от Вадима и Ивана находилась арка. Друзья направились к ней. Они осторожно зашли в нее и поначалу ничего не увидели. Затем услышали тихие детские голоса и увидели в темноте кучку маленьких детей. В арке невыносимо воняло мочой. Изгнанник и Иван подошли ближе. Увиденное ужаснуло обоих до самой глубины души. На асфальте в самом дальнем углу возле небольшого, еще не растаявшего сугроба стояли два сдвинутых поддона. На них грязная и сильно пьяная, несмотря на мартовскую холодную погоду, лежала женщина средних лет. Расстегнутое грязное пальто открывало её полуобнаженное тело. Вокруг женщины сидели на корточках пятеро детей. Старшему из них не было, наверное, на вид и двенадцати лет. Дети шарили по карманам бомжихи. На друзей они даже не обернулись.

– Что вы делаете?! Зачем вы её обворовываете? – ошеломленно воскликнул Вадим.

– Это наша мама – спокойно ответил старший из детей, не оборачиваясь. Изгнанник и его друг их явно не интересовал.

– Наверное, поесть ищут. Бедные дети – сказал, потрясенный увиденным Иван – и что это за жизнь такая, когда одни ездят в лимузинах и живут в коттеджах, а другие валяются в подворотнях, грязные, нищие и никому не нужные. Да еще дети, вдобавок! Проклятое государство!

У Вадима на спине рядом со скрипкой висел небольшой рюкзак. Он достал оттуда приготовленный Наташей целлофановый пакет с пищей и протянул его детям.

– Вот возьмите, поешьте – сказал он и про себя подумал – это всё, что я могу для них сделать.

Изгнанник даже испытал какое-то чувство вины. Словно он виноват в чем-то перед детьми – в том, что он больше не бомж, а счастливый и вполне состоявшийся человек, в том, что, выйдя из арки, он совсем скоро забудет про этих несчастных детей, в том, что он и дальше будет счастливым и состоявшимся человеком и завтра вечером они с Иваном будут давать концерт, окруженные вниманием и любовью публики, а эти дети будут мерзнуть и голодать никому не нужные в этой провонявшей мочой арке и их мамаша снова напьется и ей будет на них совершенно наплевать, в том, что Павлик, воспитываемый в православной семье, вырастет порядочным человеком, а эти бедные дети, вероятнее всего станут мерзавцами и конченными подлецами и сядут в тюрьму еще по малолетке.

– Ладно, с них и Господь меньше спросит – рассудил изгнанник – Помоги им Господи!

Выйдя из арки, друзья зашли в магазин, купили продуктов.

Час прошел незаметно. Вадим и Иван пошли назад на вокзал. С только что прибывшего Мурманского поезда сходили пассажиры. Впереди них навстречу изгнаннику и его другу шла высокая пожилая женщина в коричневой юбке ниже колен и серой весенней куртке. Одной рукой она везла синий чемодан на колесах, другой держала за руку шестилетнего ребенка. Это была Надежда Петровна, мать бывшей жены Вадима. Увидев ее изгнанник хотел пройти мимо, но это было невозможно – глаза его бывшей тещи уставились прямо на него. Вадим и Надежда Петровна поравнялись.

– Здравствуй, Вадим! – первой поздоровалась теща.

– Здравствуйте, Надежда Петровна!

– Не ожидала тебя встретить здесь. Ты же вроде в Воронеж уехал, Оксанка говорила?

– Было дело – Вадим нахмурился от неприятных воспоминаний – Теперь снова в Москве живу.

– Чем занимаешься? Не женился?

– Женился. Вот на скрипке играю. Выступать в Питер едем с другом – он показал рукой на, стоявшего рядом Ивана.

– Молодец! – Надежда Петровна с удивлением покачала головой.

– А Вы как, к Оксанке приехали?

– Нет. По делам – бывшая теща горько вздохнула – Нет больше Оксанки.

– Как нет? – Вадим удивленно приподнял брови.

– Умерла она три года назад – пила сильно. Ты ей квартиру подарил и уехал в Воронеж. Она сильно любила Сергея. Замуж за него, конечно, не вышла – у него же своя семья была. Колю вот от него родила и бросила – она показала пальцем на малыша – Так сами и растим с Андреем Павловичем. Сергей тот, бандит, через год, как ты уехал погиб в перестрелке, а Оксанка привыкла с ним к красивой жизни, вот и пошла по кругу – мужиков, как перчатки меняла. Все с богатыми путалась – бандитами, бизнесменами… совсем распустилась! Раньше нормальной девушкой была. А три года назад ее мертвой нашли в подземном переходе. Ночью домой возвращалась пьяная и сердце остановилось. Квартиру твою на Третьяковке продала, переехала в Нагатино. Там недалеко от дома в переходе ночью и умерла. Месяц в морге пролежала почему то, пока нас с Андреем Павловичем в Мурманске не нашли.

– Да, история! – задумчиво произнес Вадим.

Смерть бывшей супруги не вызвала у него совершенно никаких эмоций. Все чувства к Оксанке в его душе давно остыли и ее смерть воспринималась только, как акт справедливости.

– Ты то как в Воронеже жил? – спросила Надежда Петровна – Оксанка говорила – тебе Сергей дом подарил в обмен на квартиру.

– Обманул меня Сергей – дал документы на несуществующий дом. Я приехал в Воронеж и стал бомжом.

– Бомжом?! – с удивлением воскликнула бывшая теща – Вот подлец!!! А мы даже не знали. Думали – живешь в новом доме и все у тебя хорошо.

– И Оксанка не знала?

– Не знала. Значит он и ее обманул.

Вадим помолчал в раздумье. Незнание Оксанки об его горе сильно обеляло ее.

– Не верится, глядя на тебя, что ты бомжом был – с улыбкой произнесла Надежда Петровна – Расцвел с годами, похорошел, одет хорошо.

– Самому не верится, но это правда.

– Прости Оксанку, Вадим – неожиданно предложила теща – наверное, до сих пор на нее с Сергеем обиду держишь. Прости, ради Христа, тебе на душе легче станет.

– Я их давно простил – серьезно ответил изгнанник, посмотрев ей в глаза – и зла на них не держу, хоть и тяжело было.

Простить их было очень тяжело. Изгнанника до сих пор часто мучили воспоминания о его тяжелой бомжевской жизни. В память врезались наиболее трудные и унизительные моменты, и они часто не выходили из головы. Во всем этом Вадим винил бывшую супругу и ее любовника. Но теперь, уверовав в Бога, бывший бомж понимал, что все эти испытания были Им попущены, а значит для чего-то Ему это было нужно. Вспоминалось стихотворение Омара Хайяма:

Кто жизнью битым был, тот большего добьется.

Пуд соли съевший выше ценит мед.

Кто слезы лил, тот искренней смеется.

Кто умирал, тот знает, что живет…

Через полчаса Вадим и Иван сидели за столиком напротив друг друга в плацкартном вагоне и пили чай. Изгнанник был под впечатлением встречи с бывшей тешей.

– Я тебя очень хорошо понимаю – сказал вдруг Иван – У меня тут тоже встреча одна произошла. Я тоже долго в шоке был.

– Что за встреча? – поинтересовался Вадим.

– Монашку одну встретил случайно в метро из того гадюшника, в котором я трудился. Она мне такое рассказала… у меня аж волосы дыбом встали.

Изгнанник улыбнулся при слове «гадюшник» – бывший пастух часто называл так женский скит, хотя при этом продолжал любить всех, живущих там монахинь. Иван очень скучал по монастырю и не имел возможности туда больше приехать.

– И что она тебе рассказала? – спросил Вадим приготовившись слушать.

– Та самая Арсения, из-за которой меня выгнали, проворовалась. Она же и благочинной и казначеем была. Матушка об этом узнала и выгнала ее из монастыря. Блудников в монастырях еще терпят, а воров – нет. Сергей, друг этот ее тайком от жены поехал в Турцию на отдых и взял эту мразь с собой. Ему видимо надоело ее трахать, и он проиграл ее в карты местному владельцу публичного дома. А та очень быстро стала элитной и очень востребованной. К русской монашке–проститутке ежедневно выстраивалась очередь. Арсения обслуживала всех охотно, и такая жизнь после тяжелой монастырской ей была очень по душе. Изголодалась, видимо, бедная по мужской ласке.

– С большим трудом верится – улыбнулся Вадим – А как это все известно стало?

– Одна прихожанка из монастырского храма ездила в Турцию и там случайно эту тварь встретила. Та постаралась от нее избавиться, чтобы ничего не рассказывать о себе. А прихожанка, что – баба есть – баба, выследила, вынюхала, подслушала и все выяснила. А когда домой приехала пришла к матушке. Та, лишь только речь зашла про Арсению, даже слушать ее не стала. Обиженная прихожанка рассказала все одной монашке, та по секрету – другой, та тоже по секрету – третьей… и так по секрету узнал весь скит. Сергей иногда приезжает туда потрудиться, когда его просят. Монашки боятся, сами чего не знают и ему ничего не говорят. Он уверен и про меня, что он прав, и про Арсению, что никто ничего не знает. Ходит – грудь колесом и очень самодовольный. Но Господь все видит!

Концерт прошел «на ура». Вадима и Ивана в Санкт-Петербурге приняли отлично. Им оплатили дорогу туда и обратно и предоставили номер в недорогой гостинице. Выступив, друзья в этот же вечер приехали на Московский вокзал. До отхода их поезда оставалось меньше часа.

Возле небольшой чебуречной стоял молодой бомж, лет тридцати на вид. Он был до безобразия грязен и сильно вонял. Лицо бедолаги было сильно изуродовано: правый глаз выбит, нос после сильного перелома смещен вправо, но при этом оно показалось изгнаннику знакомым.

Бомж быстро подбежал к двум музыкантом и, открыв беззубый рот, хорошо знакомым голосом прошепелявил: