Солнечный Альбион

Перейдя площадь, мы подошли к боковому входу в Вестминстерское аббатство. Известно оно двумя вещами: похороненными там английскими королями и тем, что на их надгробьях происходят коронации и другие официальные торжества. Не пошли мы туда по трём причинам: чтобы войти, нужно заплатить по 18 фунтов с носа; при этом там нельзя фотографировать; я там уже бывал. Алина увлекла меня, не слишком энергично упиравшегося, в соседнюю церквушку св. Маргарет. Отдыхая на жёсткой лавке от ходьбы и дождя, я слушал величественные пассажи невидимого органиста и вспоминал о том, что покажу жене как-нибудь в следующий раз.

Любознательный читатель, вероятно, в курсе, что на самом деле Вестминстерское аббатство официально называется «Университетская церковь св. Петра в Вестминстере». Да-да, при всей своей помпезности это всего лишь церковь, которая имела статус собора всего лишь в период с 1540 по 1550 год. Насколько я понимаю, такая церковь находится в непосредственной юрисдикции монарха, а не епархиального епископа. Начало её строительству в современном виде положил Генрих VIII, решивший здесь упокоиться.

Если вы сподобитесь войти внутрь и дойти почти до самых хоров, то увидите Стул Короля Эдварда – трон, на котором с 1308 года короновались все здешние короли и королевы (за исключением первой и второй Марии, которым его не доверили, заменив по разным причинам другими). Вырезал его из дуба в 1297 году некий Мастер Вальтер, получив за это тогдашними 100 шиллингов за работу. Здесь начинаются странности, поскольку в Англии шиллинги ввели только в середине XVI века. Выходит, расплачивались шиллингами шотландскими. Почему, спрашивается.

Последней, кто сидела на Стуле по делу, была нынешняя Елизавета II в 1953 году. Тогда под ней, между ножками Стула, лежала ещё одна странная вещь весом 152 килограмма – «Камень Судьбы» (Stone of Destiny), известный также как «Каменная подушка Якова» (Jacob’s Pillow Stone), «Наследный Камень» (Tanist Stone) или «Скунский Камень» (Stone of Scone). Изначально камень принадлежал шотландцам и использовался в церемониях передачи власти. Эдвард I умыкнул его в Англию в 1296 году, где он оставался неотъемлемой частью Стула ровно 700 лет. Шотландцы о нём всё время помнили и возмущались. 15 ноября 1996 года высокие чины обоих частей Великобритании произвели долгожданный обмен (не знаю, на что, наверное, за так), и камень вернулся в Эдинбургский замок (где мы его с вами скоро узрим воочию и тогда поговорим подробнее). Правда, когда будет следующая коронация, смотрите внимательно: по условиям соглашения, на этот день камень должен вернуться на положенное ему место, чтобы охладить разгорячённые чресла нового правителя. При всей внешней смехотворности, стоит серьёзно задуматься, что же такое есть в этом камне, чтобы к нему относились с таким пиететом – раз, и какова на самом деле роль шотландцев в английских королевских узах – два. Мне приходилось слышать всевозможные версии вплоть до того, что «Камень Судьбы» и есть священный Грааль. Не знаю, поживём – увидим.

В прошлый раз со мной в Вестминстерском аббатстве произошёл мистический случай, ощущение от которого я запомнил на всю жизнь. Я стоял над надгробьем какого-то из почивших лет 500 назад королей, прислушивался к вещавшему поблизости чужому групповоду и то и дело поправлял сползавшую с плеча сумку, в которую при входе вынужден был убрать свою съёмочную технику. Взгляд мой расслабленно упал на железную табличку, вмурованную в бортик надгробья. А на табличке значилось будничное: «Будьте осторожны, опасайтесь воров». Пока я осознавал, как это в одном из самых наблюдаемых мест страны пишут такое, причём не на тетрадном листке, а в железе, на века, то есть, совершенно отчаявшись исправить ситуацию любым другим методом, за моей спиной кто-то пробежал. Очень быстро, так что я никого толком не заметил. Зато заметил, что молния на моей сумке слегка приоткрыта. Вокруг были люди, но они чинно стояли и рассматривали оплаченные красоты.

Я моментально сунул руку в сумку, потому что вместе с техникой сунул туда довольно толстый и мешавший мне в кармане кошелёк.

Кошелька не было.

Я судорожно расстегнул сумку и проверил ещё.

Нет кошелька.

Чувствуя, что это конец (а сейфами в номерах гостиниц я не пользуюсь никогда, предпочитая держать наличные в запертых чемоданах, но тогда денег у меня было исключительно мало, так что я их все носил при себе), я метнулся в соседнюю дверь, куда мог убежать вор, и оказался в квадратной галерее, посреди которой, как это часто бывает в подобных соборах, был застелен зелёный газончик. Галерея просматривалась вся, но никто нигде от меня не прятался.

Я взял себя в руки и вернулся обратно.

Подозрительно посмотрел на окружающих. Меня никто не замечал.

Тогда я водрузил сумку на надгробье повыше и ещё раз чуть не вывернул её наизнанку.

Всё оказалось на месте! И техника, и кошелёк, которого я минуту назад здесь не находил. Вор мне почудился. Его нарисовало моё воображение, потрясённое вечным призывом опасаться карманников.

Место в Вестминстерском аббатстве, которое интересно лично мне, называется Уголок поэтов. Поистине, только в Англии, где столько «уголков» (ораторов, поэтов и т.п.), могли изобрести футбол – единственную игру, насыщенную «угловыми»! Первым здесь в 1556 году был похоронен Джеффри Чосер, написавший «Кентерберийские рассказы», которые считаются предтечей всей последующей английской литературы. Правда, покоиться здесь ему позволили вовсе не потому, что он был писателем (точнее, поэтом), а потому что он до последних дней занимал должность, скажем так, прораба в Вестминстерском дворце (не путать с аббатством). Через 43 года рядом с ним похоронили поэта Эдмунда Спенсера, и начало традиции было положено.

Когда будете стоять в Уголке поэтов или когда вам попадутся упоминания имен похороненных здесь людей искусства, имейте в виду, что это не совсем правда. Физически многие писатели поэты упокоились в других местах, а здесь вы увидите лишь памятные таблички. Это вам всё-таки не Пэр-Ляшез. Поэтому давайте вместе посмотрим на тех, о ком вы наверняка слышали и чей прах действительно тут, у вас под ногами.

Про Чосера мы сказали. Будет время, почитайте. Оригинал «Кентерберийских рассказов» крайне сложен, поскольку он написан ещё до того, как английский язык приобрёл свои нынешние правила. И с ними-то легче не стало, но представьте, как было без них! Так что почитайте хотя бы в переводе. Вещь забавная.

Поэт и драматург Роберт Браунинг. О нём я упоминал, когда вышел с Пэддингтонского вокзала. Он дружил с Диккенсом и считался эдаким поэтом-философом. Даже в Россию заезжал. Но вообще-то жил в Италии, а умер в Венеции. На его месте я бы предпочёл, чтобы меня там и похоронили, однако ему было уготовано лечь в Вестминстерском аббатстве.

Сам Чарльз Диккенс тоже похоронен здесь. В завещании он не указывал, где бы хотел упокоиться, и просил только, чтобы церемония прошла скромно. Ранним утром 14 июня 1870 он и нашёл здесь своё пристанище.

Не знаю, знакомы ли вы с Джоном Драйденом, но этот поэт, драматург, критик и баснописец сделал для английской литературы не меньше Ломоносова (помните такого?) – для русского языка. В частности, он утвердил в качестве основного размера английской поэзии «александрийский стих». Много переводил и с латыни, и с французского. Писал и трагедии, и комедии. Период с 1660 по 1700 год принято называть «веком Драйдена». Его могилы вы просто так не найдёте. Потому что на ней нет надписи. Найдите могилу его современника, поэта Абрама Коули: имя Драйдена начертано на надгробном камне сбоку.

Здесь же лежит композитор Гендель. Разговор о нём ещё впереди.

Томас Гарди, «последниё из представителей Викторианства», автор двадцати пяти произведений, среди которых и романы, и рассказы, и стихотворения, похоронен… в двух местах. Найдёте его могилу – знайте: тут покоится его прах. А вот сердце поэта легло в могилу его первой жены Эммы в городе Стинсфорде. Это раздвоение стало результатом компромисса между волей самого Гарди (который, разумеется, хотел быть с женой) и настойчивыми просьбами сэра Карлайла Кокерелла, его душеприказчика.

О писателе Киплинге вы и сами наверняка знаете предостаточно. Так что просто найдите его здесь.

Если имя актера Лоренса Оливье вам что-то говорит, он тоже тут. Мало того, что он считается одним из «самых-самых» артистов XX века, сыграв роли в огромном диапазоне от античной драмы до вполне современных фильмов, не говоря уже о Шекспире, получив за Гамлета «Оскар» в далеком 1948 году. Мало того, что за его плечами 120 театральных образов и 58 полнометражных фильмов. Думаю, он единственный актёр, который умудрился сняться в фильме… после своей смерти. Дело в том, что через 15 лет после его смерти его лицо «собрали» по кадрам старых кинокартин и с помощью компьютерной реконструкции воссоздали в роли доктора Тотенкопфа («мёртвой головы») в дизельпанке «Небесный Капитан и Мир будущего».

Среди тех, кто здесь не похоронен, но чьи имена вы сможете узнать: писательница Джейн Остин (плитка в стене), один из моих любимых поэтов Уильям Блейк (бюст), все три сестры-писательницы Бронт? (мемориальная табличка), единственный, а потому самый знаменитый шотландский поэт Роберт Бёрнс (бюст), конечно же, лорд Джордж Гордон Ноэл Байрон (камень в полу), Льюис Кэрролл (камень в полу), вечно юный поэт Джон Китс (табличка в стене), автор «Любовника леди Чаттерлей» писатель Д.Г.Лоуренс (камень в полу), написавший «Песнь о Гайавате» Генри Лонгфелло (бюст), сильно повлиявший на Шекспира поэт Кристофер Марлоу (надпись на специальной витрине), Вальтер Скотт (о котором мы с вами поговорим отдельно, в Эдинбурге), сам Шекспир (памятник), поэт Перси Биши Шелли (табличка в стене), Уильям Теккерей (бюст), Оскар Уайльд (надпись на витрине). Кстати, что касается этой самой «витрины», то имеется в виду стеклянный витраж, который был специально доделан в 1994, когда места для новых имён стало просто не хватать. Пространства на нём должно хватить ровно на 20 человек.

Не знаю, как вам, а мне после короткого отдыха снова захотелось на воздух, к Темзе.

Глава 9

От Биг-Бена до Тауэра

Сказать, что погода в Лондоне переменчива – не сказать ничего. Об этом писали почти все, кто так или иначе упоминал этот город, а потому я не стану повторяться и замечу, что это не так. Иногда погода в Лондоне весьма устойчива. Особенно плохая.

Сейчас наш путь лежал к Вестминстерскому мосту.

Откуда вообще пошло название Вестминстер, которое гордо носит не только мост, но и дворец (он же Парламент), и аббатство, где мы только что побывали, и весь здешний район (так что на адресных табличках на домах вы тут прочтёте не «Лондон», а именно «город Вестминстер» – City of Westminster)? Всё довольно просто. «Minster», подскажет вам любой словарь – это «кафедральный собор» или «церковь при монастыре». Поэтому речь идёт всего лишь о «западной церкви». Другое дело, что поскольку этот район использовался сначала английским, а потом и британским правительством как штаб-квартира последнюю тысячу лет, это название фактически стало символизировать политическое сердце Лондона.

А вот экономическое его сердце, это как раз City of London, которое часто сокращают просто до «Сити». Тема отдельная и о ней – чуть позже.

Пока же мы обходили здание Парламента, иначе говоря, Вестминстерский дворец. Сами англичане называют его «Палатами» (Houses of Parliament): Палату Общин и Палату Лордов. Если вы интересуетесь историей и читаете её английскую версию, стоит помнить, что под Вестминстерским дворцом понимаются два здания. Первое нынче зовется «Старый дворец» и стояло здесь со времён средневековья до 1834 года, когда его уничтожил локальный пожар, вспыхнувший, как говорят, от перегревшейся печки. Часть старого дворца сохранилась, в частности, Вестминстерский зал, и их включили в проект реконструкции, которая началась шесть лет спустя. Пользуясь случаем, король Вильгельм IV попытался переселить Парламент в почти достроенный Букингемский дворец, который был ему нелюб, однако щедрое предложение парламентарии отвергли. Новое здание, которое сегодня может увидеть любой, строилось 30 лет: то материалы не подвезли, то смета зашкаливала, то оба ведущих архитектора умерли. Работы по внутренней отделке плавно перетекли в XX век. Потом грянула вторая мировая с её бомбардировками Лондона, так что в список исторического наследия ЮНЕСКО новый дворец попал лишь в 1989 году.

Во дворце несколько башен. Та, которую знают даже те, кто никогда в Лондоне не был, и которую мы сейчас обходили слева, называется отныне Елизаветиной Башней, хотя известна она как Биг-Бен. Она изящна и показывает время. Именно благодаря своей элегантности она кажется самым высоким зданием комплекса, однако на самом деле её 96 метров слегка уступают Башне Виктории, расположенной на противоположной стороне Парламента. В XIX веке точность семиметровых часов, обращённых на все четыре стороны света, казалась фантастической. Когда мы шли мимо, Биг-Бен ударил один раз, отсчитывая половину часа.

Он самый.

Напротив него, на противоположной стороне улицы, стоит странное здание. Большое, старое, не бросающееся в глаза и привлекающее к себе внимание разве что своеобразными шишками на крыше, которые легко принять за большие печные трубы. Если я на него вам не укажу специально, вы его, пожалуй что, и не заметите – дом как дом. Примечательно, что лет пятнадцать назад его здесь не было и в помине. Потом тут появились леса, закрывшие выход из станции метро «Вестминстер», а когда их сняли – оно появилось. На гугловской карте его максимально закрывает круглый значок лондонской подземки. Никакого описания. Когда мы на следующий день проезжали мимо автобусе, я поинтересовался у нашей гидши, знает ли она о его предназначении, и получил ответ, мол, конечно, там сидит правительство. Спорить я с ней не стал. Просто в своё время один из местных сотрудников фирмы, в которой я тогда работал, рассказал, что на самом деле через этот неприметный дом проходят вся электронная почта королевства. Чем там занимаются, можете додумать сами.

Вот и Вестминстерский мост через Темзу. С очень красивыми фонарями, даже ещё более впечатляющими, чем на набережной в Венеции: три зеленых плафона на зелёной ножке с золотым вкраплением орнамента. Вообще весь мост выдержан в зелёном цвете. Потому что такого цвета кожаные кресла в Палате Общин. Соседний мост, сразу за Парламентом, называется Ламбет и выкрашен красной краской – в цвет сидений в Палате Лордов. Вестминстерский мост недавно сильно отреставрировали, но вообще он был открыт в 1896 году и считается вторым по древности, после Лондонского. Для любителей статистики договорю, что в длину он имеет 252 метра, а в ширину 26, давая возможность в обе стороны ходить людям и ездить машинам.

Темза, над которой мы теперь шли, известна потому, что на ней стоит Лондон (кстати, Оксфорд тоже). 346 километров протяжённости делают её второй по величине в королевстве после Северна. Но кто из нас когда-нибудь вспоминает про Северн?

По-английски её название пишется Themes. При этом первый звук не шепелявится между зубами, как оно принято в подобных случаях, а звучит как обычное «т». Умные люди объясняют, что написание «th» было данью английского Ренессанса греческой античности, поскольку считалось, что племена древних кельтов пришли из области Эпир, что зажата между Грецией и Албанией. Римляне упоминали её в своих записях как Tamesis. В любом случае учёные сходятся во мнении, что, скорее всего, название реки означало «тёмная», и ссылаются при этом на древнеирландское «teimen» и санскритское «tamas». В русском языке, кстати, у нас есть и «темень» и «тьма». Но откуда тогда концовка на «s», спросите вы? И тут наш маленький исследовательский экспромт наталкивается на странный факт: в районе упомянутого Оксфорда эта же самая река называется Isis. Ничего не напоминает? Правильно, это так на английском пишется имя египетской богини Изиды, дамы достаточно загадочной, одновременно жены и сестры бога Озириса, которую изображали с коровьими рогами, между которыми висело солнце. В итоге мы получаем свой собственный перевод реки – «Тёмная Изида». Стоит запомнить. Не потому ли сами лондонцы обычно называют Темзу просто «рекой», а в хрониках приходивших сюда прежде купеческих кораблей она значилась как «Лондонская река»?

Если хотите почитать о Темзе поподробнее, рекомендую взять «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома Клапки Джерома, которая замышлялась именно как путеводитель по реке и её достопримечательностям.

Слева от моста, на противоположном берегу, почти без остановки медленно вращается белое колесо «Лондонского глаза». Это колесо обозрения, одно время самое большое в мире, появилось здесь в 1999 году и было приурочено к концу тысячелетия. В официальных справочниках перед словами «лондонский глаз» вы всегда увидите ещё несколько слов – это названия фирм, которые заключили на несколько лет спонсорский контракт. Сначала это были «Британские авиалинии», потом компания «Мерлин» (она же возится с воском в музее мадам Тюссо), сейчас – ещё кто-нибудь. Определённый коммерческий смысл в этом есть, поскольку колесо в год посещает три с половиной миллиона человек, делающих его, таким образом, самой популярной достопримечательностью во всём королевстве. Высота колеса 135 метров.

После официального открытия колеса оно еще почти 4 месяца стояло порожняком, так как возник ряд техническим проблем.

Сколько сегодня стоит туда билет, не скажу, поскольку Алина наотрез отказалась его посещать. В своё время один круг в стеклянном яйце кабинки вместе с дюжиной восторженных индусов обошёлся мне фунтов в 12, и тогда это было дороже, чем сходить к тётушке Тюссо. Правда, как я слышал, сейчас в стоимость билета входит очередное 4D шоу в здании при колесе.

Критики сравнивают «Лондонский глаз» с парижской Эйфелевой башней: мол, теперь и богатый и бедный, и стар и млад могут подняться в небо и насладиться видом города. Насчёт бедных не знаю, но один раз подняться можно. Только не забудьте фотоаппарат.

Противоположный, южный берег Темзы я знаю плохо и не люблю. Наверное, я как всегда неправ, однако сдаётся мне, что он – сплошная промзона. Поэтому с меня вполне хватило того, что, перейдя мост, мы на втором же перекрестке свернули налево, на Йорк-роуд, и обнаружили, что наша «Трафальгар» расположена в большом и просторном помещении за высокими витринными окнами прямо на первом этаже. Посетителей не было, а за длинной стойкой суетилось множество английских дев в симпатичной форме. Я гордо предъявил ваучер и нас, о чудо, сразу же узнали, отметили как прибывших и сообщили, что завтра мы должны быть здесь же в семь утра, чтобы не опоздать на автобус. Ещё я узнал, что нашу гидшу будут звать странным именем Мхаири Макларен. Признаться по правде, я слегка взгрустнул, потому что отчётливо представил себе темнокожую дамочку с точкой во лбу и в длинном сари, понимать которую будет нетрудно, но неприятно, и которая едва ли покажет нам тайны маршрута «изнутри», как обещал проспект. Правда, любезная дева сказала, что на самом деле эта Макларен вроде бы не индуска и просит называть себя как-то вообще по-другому, так что нам просто стоит дождаться завтра. Она же в ответ на мой вопрос о том, как отсюда проще доехать на автобусе до Тауэра, не поленилась забраться в Интернет и через минуту сообщила, что остановка нужного нам маршрута находится в пяти шагах отсюда.

Через пять обещанных шагов остановка была, цифробуквенный номер на ней значился, и только я никак не мог взять в толк, почему Тауэр находится в одной стороне, а проходящие мимо автобусы следуют ровно в противоположную. Наконец, появился наш автобус, увы, одноэтажный, и я смело шагнул в распахнувшуюся дверь. Оказалось, что у нас нет билетов. Разумеется, их у нас не было, потому что я был готов ради такого случая озолотить водителя. Водитель отказался. Нет, говорит, вы должны купить билет, а потом входить. Мы вышли. Двери закрылись, и автобус уехал.

Аппарат, продававший билеты, стоял тут же. Если бы он был человеком, я бы его убил. Потому что бессмысленных надписей на нём было много, табло никакого, а сдачи он не выдавал. В Японии с иероглифами у меня получалось как-то проще и живее. Тут же было даже непонятно, а сколько, собственно, билет стоит. Потому что цена зависела от зоны и номера автобуса. И никаких подсказок! В итоге я подарил аппарату явно больше, чем он того заслуживал, вытащил из его сжатых челюстей два неказистых билетика, и мы стали ждать новую попутку, надеясь, что эта придёт двухэтажная.

Нашим чаяниям в тот день не суждено было сбыться. Второй автобус оказался таким же, что и первый, правда, показанные издалека билеты сделали своё дело, и водитель скупо кивнул. Мы прошли в самый зад салона, за спины громкоголосого семейства, чьё чадо всю дорогу висело на поручнях, и не менее бойкой китайской парочки, ни на секунду не смолкавшей и не обращавшей ни малейшего внимания на происходящее за окном.

И здесь обнаружилось новое затруднение из разряда тех, которых в столицах мира типа Лондона просто не ожидаешь: автобус останавливался по вызову. Если никого не было на остановке и никто не собирался выходить, он тупо проезжал мимо. Как у нас в деревне. Страшного в этом ничего не было, в любом случае незадолго до Тауэра мы должны были пересечь Темзу, но как-то это выглядело несерьезно, примитивно.

Сидеть же на втором этаже «двухпалубного» красного омнибуса гораздо интересней и поучительней. Хотя бы потому, что воочию видишь, как коротка человеческая жизнь. С такой высоты кажется, что все прохожие не пробегают у тебя перед носом, а точнёхонько попадают под передние колёса. Поначалу это захватывает дух, а через несколько минут становится нормой. Особенно хорошо кататься таким образом, когда у тебя в кармане «билет одного дня». Помнится, я как-то заполнял подобной поездкой «в никуда» час свободного времени перед посещением одного вечернего заведения и настолько расслабился, размышляя и слушая речи одного очень чёрного лондонца, умудрявшегося разговаривать с подружками по двум мобильникам одновременно, что не заметил, как водитель просигналил «в парк». Выскакивать пришлось чуть ли не на ходу. А я-то думал, что тихо сделаю круг и вернусь к исходной точке! Самое неприятное было то, что в том месте, где я спрыгнул и стал ждать нового красного жука, все мои новые друзья по несчастью оказались неграми. Добро пожаловать в Хэмпстед, белая обезьяна, читалось на их добродушных лицах.