Мозаика

– Как не оставил?

– А так! Не оставил. Занят был очень. Как полгода назад уехал, так ничего и не прислал… Никаких распоряжений насчет вас.

– И леди Кларик ничего не прислала?

– Нету уже леди Кларик. – вздохнул слуга.

Миссис Топсон бросила на него непонимающий взгляд.

– Как это? – спросила она. – Леди Кларик недавно мне письмо прислала, обещала скоро приехать повидать Джона.

– А-а, – махнул рукой лакей. – Это все почта. Вечно письма задерживает! А леди Кларик с недавних пор, того… – теперь той же рукой он провел по горлу.

– Умерла, что ли? – сообразила миссис Топсон. – Вот горе-то!

– Ну, это как кому. – философски заключил лакей. – Для вас может и горе, а лорд сам не свой от радости. Полмиллиона в руки свалились, а такое знаете ли, не каждый день случается. Теперь он в Лондоне по адвокатам и нотариусам бегает, наследство получает!

Миссис Топсон криво улыбнулась.

– Рада за него. – сказала она. – Полмиллиона кого угодно заставят плясать от радости. Только мне тоже жить надо. Может дадите мне его адрес в Лондоне? Я ему напишу насчет жалования. Ну и Джона, конечно.

– Это насчет его племянника, что ли? – насторожился лакей.

– Ну, да. Он же теперь, вроде его опекун?

Собеседник миссис Топсон отрицательно покачал головой.

– Да уж нет! Он вроде его наследник. Сэр Джон ни гроша не получит.

– Как так?

– А вот так. Как вы думаете, с чего лорд так забегался по адвокатам и нотариусам? Хочет отхватить все и сразу.

– А племянника – куда?

– А что – племянник? – лакей снова вспомнил о философии. – Может он ему и не племянник вовсе! Лорд уверяет, что леди Анна та еще сука была. Разъезжала по всему свету и любовников имела. Может и Джона родила не от его брата. Да и своих денег у нее кот наплакал, все от покойного Винтера получила. К тому же она и не англичанка вовсе.

– Неужели?

– Да, так оно и есть. Лорд Винтер привез свидетельство, что она родилась во Франции. Да и в брак с его братом, вступила как-то не так, как по закону надо. И сэр Джон получается ему вовсе не племянник, а так…

– Гм, понятно. – протянула миссис Топсон.

– А раз понятно, то больше сюда не приходите. И лорду не пишите. Вы лучше выставите  мальчишку на улицу… И если с ним чего случится, ну там, с голоду помрет или от холода, то лорд вам тогда точно заплатит!

– Точно – говорите?

– Точно. Лорды такие услуги не забывают. Так что если постараетесь…

– Да уж, постараюсь, – закивала миссис Топсон. – Жизнь нынче тяжелая и мне о своих детях думать надо. Только как-то это не очень по христиански.

– Ну, что вы, миссис Топсон! – запротестовал лакей. – Как раз все по христиански! У сэра Джона сейчас даже имени нет, да к тому же выходит, что он и не англичанин. А на кой вам француза кормить?

– Да уж, незачем.

– К тому же мать его, как вышло, совсем не порядочная дама, а так, содержанка какая-то. А где это видано, что бы у таких дети были? Нехорошо это.

– Точно, не хорошо. – поддакнула миссис Топсон. – Тут не знаешь, как законных детей вырастить, а если еще думать куда всяких отродий девать – так никакой головы не хватит! Ладно уж, пойду я. Муж ждет.

– Вы, все-таки, как нибудь приходите еще. – лакей подмигнул почти заговорщицки. – Посидим, о жизни поговорим. Под эль всегда хорошо говориться, тем более с такой разумной и понимающий женщиной. Зайдете?

Миссис Топсон расплылась в улыбке.

– Да как нибудь зайду. – сказала она. – Улажу все с сэром Джоном… И тогда поговорим о жизни. Только эль я люблю покрепче. Не забудете?

– Не забуду.

Миссис Топсон выплыла из приемной. Ее собеседник вздохнул и пошел обратно к своим собутыльникам. И с ними время снова пошло хорошо и весело.

___________________________________________________

А у сэра Джона хватило вредности не умереть ни от голода, ни от холода. И пришлось А.Дюма писать "Двадцать лет спустя"

В сумерках.

Над городом сгущались сумерки. Да и было, к тому же, очень холодно и очень сыро, как обычно бывает осенью. Но, он, недавно и безжалостно выброшенный на улицу, ребенок уже не помнил ничего другого, кроме этой вечной сырости и вечного холода, да еще ощущения постоянной и ноющей боли, в груди и в животе.

– Так болит, когда не ешь, – сказал ему один старый бродяга. – А если ты еще и перестанешь двигаться, то считай себя покойником.

– Я – умру? Как – мама?

– Скорей всего, тебе будет еще хуже. Ведь твоя мать была не нищенкой?

– Нет, она была богатой. А потом – уехала далеко и умерла, а богатство пропало.

– Надо полагать, вместе с твоим отцом?

– Мой отец умер еще раньше. Я его совсем не помню.

– А может его у тебя никогда не было?

– Так не бывает. – возразил он.

Бродяга засмеялся и он убежал. Ему не хотелось слушать этот смех, такой грубый и такой обидный. Вокруг становилось все темнее и холоднее и боль терзала его с большей силой. Наконец, он не выдержал.

– Я так больше не могу, – еле слышно прошептал он. – Я хочу к маме и к папе. На небо. Сейчас же!

– Джонни!