Я тебя вижу

– Ладно, – говорю я, находя эту игру до странного веселой. – Допустим, на фотографии действительно была я.

– Откуда тогда она взялась?

– Не знаю. Задаю себе тот же вопрос.

– Но ведь ты заметила бы, что тебя фотографируют?

– А вдруг кто-то использовал длиннофокусный объектив, – отвечаю я, понимая, как нелепо это звучит. Что дальше? Папарацци прячутся возле дома? Мимо меня проносится мотоциклист, а фотограф за его спиной свешивается на одну сторону, пытаясь сделать удачный снимок для сенсации в газете? Саймон не смеется, но когда я со смущенной улыбкой признаю абсурдность такого предположения, на его лице тоже появляется улыбка.

– Кто-то мог украсть твое фото. – Он снова становится серьезен.

– Да! Это выглядит вполне возможным.

– Хорошо, давай представим, что кто-то использовал твою фотографию для рекламы своей фирмы. – От такого рационального и бесстрастного подхода к делу я постепенно успокаиваюсь, чего Саймон с самого начала и добивался. – Это ведь кража персональных данных, верно?

Я киваю. У ситуации теперь есть название – к тому же такое знакомое, – и она словно отстраняется от меня. Каждый день происходят сотни – возможно, тысячи – случаев мошенничества с персональными данными. В «Хэллоу и Рид» нам приходится быть очень осторожными – несколько раз проверять удостоверения личности и принимать только оригиналы или заверенные копии. Взять чужую фотографию и выдать за свою – пугающе легко.

Саймон продолжает осмыслять произошедшее с рациональной точки зрения.

– Подумай вот о чем: могло ли это тебе на самом деле навредить? Серьезно навредить, как, скажем, если бы кто-то открыл от твоего имени банковский счет или подделал твою кредитку?

– Это совсем жутко.

Саймон подается вперед и накрывает ладонями мои руки.

– Помнишь, у Кэти в школе были проблемы с девчонками?

Я киваю. Одно упоминание той истории наполняет меня гневом. Когда Кэти исполнилось пятнадцать, над ней издевались три сверстницы. Завели от ее имени аккаунт в «Инстаграм» и выкладывали фотографии, где с помощью компьютерной программы приставляли голову Кэти к разным телам. Голых мужчин и женщин. Мультяшных героев. Инфантильная, ребяческая выходка, которая забылась еще до конца семестра, но Кэти была раздавлена.

– И что ты ей сказала?

«Слово не обух, в лоб не бьет, – объясняла я тогда дочери. – Не обращай на них внимания».

– Насколько я понимаю, – продолжает Саймон, – существуют две возможности. Либо на фото просто какая-то похожая женщина, хотя и близко не такая красивая…

Комплимент неуклюжий, но я все равно улыбаюсь.

– …либо это кража личных данных, которая раздражает, но вреда для тебя не несет.

С его логикой невозможно спорить. Но тут я вспоминаю о Кейт Тэннинг, она – мой туз в рукаве.

– У женщины, которую я видела в газете, украли ключи в метро.

На лице Саймона замешательство, он ждет продолжения.

– Это произошло после того, как ее фото появилась в рекламе. Точно так же, как и мой снимок. Снимок похожей на меня женщины, – поправляюсь я.

– Совпадение! Скольких из наших знакомых обчищали в метро? И со мной такое случалось. Такое каждый день случается, Зоуи.

– Да, наверное.

Я знаю, о чем думает Саймон. Ему нужны доказательства. Он журналист и имеет дело с фактами, а не с догадками и паранойей.

– Как считаешь, газета станет это расследовать?

– Какая газета? – Он видит выражение моего лица. – Моя? «Телеграф»? Ой, Зоуи, вряд ли.

– Почему?

– Это не вполне сюжет. То есть, я понимаю твое беспокойство, произошла действительно странная вещь, но на новость она не тянет, если ты меня понимаешь. Кражей документов, честно говоря, никого не удивить.

– Но ты ведь мог бы предложить такую историю? Выяснить, кто за этим стоит?

– Нет.

Его резкий ответ ставит точку, и я жалею, что вообще заговорила об этом. Раздула из мухи слона и сама себя с ума свела. Я съедаю кусочек чесночного хлеба и доливаю вина в бокал. Сама не заметила, как допила. Нужно что-то делать со своей тревожностью. Медитировать. Заниматься йогой. Я становлюсь неврастеничкой, не хватало еще, чтобы это повлияло на наши отношения.

– Кэти рассказала тебе о прослушивании? – спрашивает Саймон.

Я благодарна ему и за смену темы, и за нежность в голосе. Значит, он не рассердился на меня за паранойю.

– Она не отвечает на сообщения. Сегодня утром я сказала ей кое-что глупое.

Саймон поднимает бровь, но я не вдаюсь в подробности.

– А когда ты с ней разговаривал? – спрашиваю, стараясь, чтобы в моем голосе не звучала горечь.

Некого винить в молчании Кэти, кроме самой себя.

– Она мне написала.

Из-за меня Саймон теперь чувствует себя неловко. Я спешу его успокоить:

– Здорово, что она захотела с тобой поделиться. Честно. Думаю, это просто замечательно.

Я и в самом деле так считаю. Еще до переезда Саймона, но когда у нас все уже было серьезно, я нарочно пыталась почаще оставлять его наедине с детьми. Вспоминала о какой-нибудь вещи, забытой наверху, или шла в туалет, когда в этом не было необходимости. Надеялась, что вернусь и застану их за непринужденной беседой. Мне обидно, что Кэти не написала мне, но я рада, что она захотела поделиться с Саймоном.

– И что там с работой?

– Я почти ничего не знаю. Агентство не предложило ей свои услуги, но она завела полезные контакты. И, похоже, в этом есть доля правды.

– Замечательно!

Мне хочется выхватить телефон и написать Кэти, как я горжусь ею, но усилием воли останавливаю себя. Лучше поздравлю ее лично. Я начинаю рассказывать Саймону о новом кафе Мелиссы и контракте Нила в здании парламента. До появления десерта мы успеваем заказать вторую бутылку вина, и за пудингом я уже хихикаю над историями Саймона из тех времени, когда он работал младшим репортером.

Саймон оплачивает счет, оставляя щедрые чаевые. Он собирается поймать такси, но я его удерживаю.

– Давай пройдемся.