После финала

Они с женой держатся за руки, опустив переплетенные пальцы на диван. В кабинете самая простая обстановка: диванчик для родителей, два стула для персонала. Журнальный столик и корзинка с игрушками для детей. Коробка с салфетками. Пыльные искусственные цветы на подоконнике.

Табличка на двери гласит: «Комната отдыха», и любой может здесь уединиться, чтобы подумать или поговорить без свидетелей.

Лейлу ждет тяжелый разговор.

Она не приглашает сюда родителей для того, чтобы сообщить им хорошие новости: у ребенка ремиссия, инфекция побеждена, малыша можно забрать домой. В тишине этой комнаты узнают лишь самое страшное, и Лейла слышала, что ее называют «комнатой плача».

Лейла не может смягчить то, что она собирается сказать родителям Дилана, поэтому она и не пытается:

– Опухоль выросла.

Пипа громко ахает. Лейла объясняет, что сантиметровая частица опухоли, оставшаяся после операции – полностью удалить ее было невозможно, – увеличилась на три миллиметра. Она, хоть и медленно, но растет.

– Ему нужна еще одна операция? – спрашивает Макс.

Он мрачнеет, а Пипа прикусывает нижнюю губу изнутри. Оба в ожидании наклоняются вперед, надеясь, что Лейла предложит им что-то новое – то, чего они еще не пробовали.

Что-нибудь такое, что поможет сыну.

– Опухоль находится слишком близко к стволу головного мозга, – тихо говорит Лейла, зная, как мучительно для них каждое ее слово. – Дальнейшее вмешательство сопряжено с очень большим риском для жизни.

– Тогда химиотерапия?

Лейла поочередно смотрит на каждого.

– Мистер и миссис Адамс, повреждение мозга Дилана имеет обширный характер. Состояние мальчика не изменится, дальнейшее лечение поможет лишь выиграть немного времени, и мы должны сбалансировать это лечение с качеством его жизни.

За дверью слышатся чьи-то шаги и приглушенный смех.

– Что вы имеете в виду? – шепчет Пипа.

У Лейлы к горлу подкатывает комок. Когда она училась на медицинском факультете, одна из студенток волновалась, что не сможет справиться с эмоциями и расплачется, сообщая пациентам плохие новости. Преподаватель посоветовал ей, вместо того чтобы смотреть собеседнику в глаза, сосредоточиться на его переносице.

«С их точки зрения, вы все еще смотрите прямо на них, – объяснял он. – Но вы не увидите их глаз, и их эмоциональная реакция вас не затронет».

Но Лейле всегда казалось, что это сродни обману. Она смотрит Пипе в глаза. Та чуть заметно трясет головой. «Нет, нет, нет, нет, нет…»

– Я прошу вас принять решение относительно дальнейшей судьбы Дилана.

У Пипы вырывается стон. Он рождается где-то в глубине ее существа и рвется через приоткрытые губы, пока у нее не перехватывает дыхание.

– Я знаю, что вы с самого начала боялись именно этого, но мы сделали все, что было в наших силах.

– Сколько он проживет без лечения? На что мы можем рассчитывать?

Голос Макса звучит так громко, что Пипа невольно вздрагивает.

Это то, что хотели бы знать все родители, но на этот вопрос им не ответит ни один врач.

– Никто не может сказать наверняка. Конечно, мы облегчим ему существование – снимем боли, возможно, проведем еще один курс химиотерапии. Но все это паллиативные меры, они лишь облегчат симптомы, чтобы ребенок не страдал.

– Сколько?

– Несколько недель. Самое большое, три месяца.

Глаза Лейлы как два жала. Надо держаться. Она не имеет право потерять самообладание.

– А если мы продолжим лечение? – спрашивает Пипа, захлебываясь слезами. – Еще одна операция. Химиотерапия. Радиотерапия. Что тогда?

Лейла чуть колеблется.

– Возможно, это добавит ему еще несколько месяцев. Даже год, а может быть, и больше. Но даже при самом агрессивном лечении Дилан проживет не более двух или трех лет, и степень неврологических нарушений у мальчика говорит о том, что он будет глубоким инвалидом.

Пипа закрывает глаза, лицо ее искажается страданием, она судорожно сжимает кулаки.

– Многие люди с инвалидностью ведут вполне полноценную жизнь, – резко бросает Макс, словно цитируя социальную брошюру.

И он прав. Конечно же, он прав.

– Дилан полностью парализован. Он вряд ли сможет ходить, говорить, глотать и контролировать свой мочевой пузырь и кишечник. Без лекарств он будет испытывать постоянные боли. И вряд ли когда-нибудь осознает, что происходит вокруг. То есть он будет полностью зависеть от вас.

Пипа медленно поднимает глаза и морщит лоб.

– Но ведь мы его родители. Это наша забота.

– Сейчас онкологические заболевания исследуются больше, чем любые другие, – говорит Макс. – Появляются новые лекарства и методы лечения.

– Да, – соглашается Лейла.

– И есть случаи чудесного исцеления.

Лейла молчит. Она не верит в чудеса, только в науку, лекарства и МРТ-сканирование. Ей кажется, что Дилан уже достаточно настрадался. Но решение принимать не ей.

– Слепые люди пишут книги, безрукие рисуют картины ногами.

– Да.

– Инвалиды делают немыслимые вещи.

– Да.

Наклонившись вперед, Макс испытующе смотрит на Лейлу.

– Вы сказали, что Дилан вряд ли будет ходить. Значит, точно вы этого не знаете?

Лейла колеблется. Она уверена, что Дилан Адамс никогда не будет двигаться. Но стопроцентной гарантии она дать не может.

– Нет.