Проклятый город

– Не совсем. Я правда приходил в «Старый гном», но Марго там не было, затем я увидел ваши силуэты и решил догнать. Думаю, я появился весьма кстати.

Послышалось фырканье. Вдали доносятся сирены скорой помощи, голоса людей. Господи, я и забыла, что нахожусь в центре Салли Хилл.

– Мы бы и без тебя справились, Мерлин.

– Зачту это за «спасибо», Билл.

Они отвели свои взгляды, и напряжение спало, однако я чувствовала себя использованной салфеткой.

Видение

Пахло лаком.

Я отстранённо смотрю перед собой, пытаясь укротить собственное сердце, как дикую лань, но оно не поддаётся – капризничает.

Перед глазами двоится, изображение нечёткое, будто человечество лишено фокуса. Этот факт, признаюсь, напугал меня, тем не менее, все встало на свои места, когда Сесилия присела за стол. Я вернулась в свой любимый прежний «Старый гном», где порой мелькал аромат бабушкиных отваров и мятных пряников. Здесь все также, как было до смерти бабули, отчего душа моя наливается теплом и приятными воспоминаниями. Те же стены, те же полки со всякими баночками и склянками, та же атмосфера таинственности… Бабушка разливает горячий чай, и помещение наполняется ароматом фруктов. Это божественно!

Сесилия выглядит сосредоточенно и спокойно. Её уголки рта подняты вверх, но она не улыбается и не смотрит на меня – только на струю чая, пар которого окутал мое лицо, в последствии чего кожа распарилась, покрывшись кристалликами пота.

– Я очень скучаю по таким посиделкам, – пожаловалась я мертвой ведьме, улыбнувшись глазами.

Голос мой звучал необычно, будто под водой, словно… в вакууме.

Бабушка, наконец, разливает чай и себе, а после убирает чайник в сторону, выдыхая полной грудью. Она с тоской смотрит на меня и грустно хмурит брови, точно мне удалось где-нибудь снова напортачить. Однако я ничего не делала. Вроде бы.

Мне очень хочется спросить её про охотников, о лекарстве. Мне нужна бабушкина помощь, но, думаю, ведьме об этом известно, ведь мёртвые наблюдают за нами. Тем не менее, Сесилия не спешит раскрывать карты. Это удручало.

Отпиваю глоток фруктового чая и прячу глаза, ощущая, как по ногам и рукам бегут мурашки. Странно. Да ещё и вдобавок Сесилия молчит, будто ей рот зашили.

Молчание позволяет мне воспользоваться затянувшейся паузой и изучить внешний вид пожилой женщины: кожа бледная и морщинистая, похожая на потрескавшуюся глину в жаркий день. В глазах отсутствует жизнь – кажется, что в них блуждает с воем ветер. Глядя на Сесилию, можно сказать, что после смерти люди все равно продолжают стареть. Нормально ли это?

Внезапно бабушка достаёт откуда-то сервиз с восхитительными яблоками и кладёт на центр стола. Фрукты прекрасные: свежие, спелые и сочные. Аж аппетит разыгрался. Она смотрит мне в глаза, затем кивает на яблоки. Хочет, чтобы я съела. Ну, окей, здесь меня уговорить долго не придётся.

Я смотрю на маленькую пирамиду из красных яблок, в которых видно мое отражение и взором ищу самую лучшую, поскольку очень брезглива и достаточно капризна (спасибо за это тетушке Бри, у которой характер, мягко говоря, жгучая крапива).

К моему счастью, все фрукты хороши. Причмокнув, беру яблоко в руку и не мешкая откусываю небольшой кусочек, ощущая, как льётся по языку сладкий сок нектара. Вкуснотища. Бабушка сложила губы в невидимую полосу и сделалась совсем серьёзной, а её кисти опустились на край стола. Вдруг вкус во рту меняется… Если ещё мгновение назад мой язык находился в эйфории, то сейчас мне хочется блевать.

Лицо в сию секунду скорчилось от омерзения. Я резко выплевываю содержимое в сторону, влажно кашляя от отвращения, отчего к глазам даже подступили слезы. Очи застают картину, как изо рта падают откушанные личинки и отдельные части червей, энергично бьющихся в конвульсиях в слизи. Господи Иисусе!.. Во рту мерзопакостный привкус, от которого появляется рвотный позыв, но к моему везению, я сдерживаюсь, старательно игнорируя спазм в желудке. Вот дерьмо…

Выпрямив спину, бросаю растерянный взор на откушанное яблоко и вижу… Черт возьми… Оно полностью червивое! Я, застигнутая врасплох, громко вскрикнула и выбросила фрукт прочь, судорожно выпуская воздух из лёгких.

В «Старом гноме» стало темнее: освещение работало только над нашим столиком. Испуганно смотрю на бесцветное выражение лица Сесилии и паникую ещё пуще. Какой ужас, что происходит?!

– Вот, что с тобой будет, если ты не перестанешь крутиться около темной магии, – с ненавистью в глазах сказала бабушка.

Я держусь за живот и медленно качаю головой. Все это шоу только из-за силы Балдуина? Меня начинает тошнить.

– Я же не сделала ничего плохого! Я не использую темные силы! – сморщив от боли в желудке нос, отвечаю я.

Ведьма покидает стол и статно подходит ко мне. Она словно не моя бабушка, а какая-нибудь там незнакомая женщина. Неужели смерть так меняет людей? Отбирает у них все чувства.

– Если ты станешь темной ведьмой, то перед тобой навсегда закроются двери родового гнезда. Ты будешь изгнана из шабаша, Марго, – чеканя каждую букву, объясняет Сесилия.

О, нет! Это слишком суровое наказание. Если меня прогонят, я буду всю оставшуюся вечность скитаться в темноте, без надежды обрести покой. Сглатываю кислый комок с привкусом внутренностей червей в горле.

– Я никогда не стану темной ведьмой, бабушка. Это абсурд, – заверил мой тонкий голос.

Женщина нежно погладила меня по голове, а затем прошептала:

– Ты можешь обмануть меня, но никогда, запомни, дорогая, никогда не лги себе…

И резко становится темно, затем снова светло, а бабушкина рука больше не гладит мои волосы. Я согнулась от боли животе и мгновенно упала на пол, чувствуя приближение рвоты по своему пищеводу.

Не успеваю и глазом моргнуть, как из меня вырывается чёрная жижа, в которой барахтаются дождевые черви и белые личинки. Катастрофа!.. Я смотрю на эту чудовищную сцену, и сознание начинает покидать меня. Стены идут ходуном, мир исчезает… Падаю на спину, ощутив острую боль в позвоночнике и немедленно отключаюсь, или точнее, просыпаюсь…

* * *

Обычная человеческая жизнь полна обычных хлопот: встаёшь с утра пораньше, готовишь завтрак, будешь детей, целуешь на прощание мужа и убегаешь на работу. Ты думаешь о том, как не вырвать волосы какой-нибудь стерве за её поганый язык, переживаешь из-за плохой успеваемости детей в школе, рассуждаешь про себя, что приготовить на ужин сегодня: цыплёнка или рис?

Смотря на такую жизнь, я с лёгкостью могу признаться, что подобное будущее мне не нравится. Я не хочу замуж, не хочу рутинную работу. Это все не для меня. С детства мне хотелось только одного – путешествовать, но по сути, дальше нашего штата я нигде не бывала. Возможно, лет через пять-шесть, я наконец исполню свою мечту, если, конечно, меня не прикончат. Салли Хилл – минное поле. Сделаешь что-то не так, и твои останки загрызут волки. Весело, не так ли?

Жизнь – дорога, полная преград. Ты либо проходишь все испытания, либо теряешься на половине пути. Но в особенности ужасней та дорога, которая проходит по улицам Салли Хилл. Боже, ещё совсем недавно я искала след оборотня в лесу, а, если капнуть глубже, то ссорилась с родителями, состояла в «братстве» готов, тусила на кладбище и ждала дату выхода нового сезона любимого сериала. Мою жизнь будто разделили на две части. Прошёл один год, а такое ощущение, пожалуй, что вечность.

Слова бабушки не дают мне покоя. Право, она умеет эффектно преподнести правду, от которой до сих пор желудок сводит.

Я лежу у себя дома на диване, в полной тишине и наслаждаюсь спокойными секундами своей жизни. Как это, оказывается, приятно. Уже целый час листаю фотоплёнку в телефоне, просматривая фотографии с прошлого года по середину августа. Сердце сжимается тысячекратно, в глазах щиплет, будто в них выстрелили моющим средством.

Вот мы с Генри и Биллом сидим за нашим обычным столиком в «Мокко» и уплетаем пиццу. Это тот день, когда мы нашли глыбу с надписями на латинском. Такие счастливые, ещё не постигшие боли утраты… Вот мы с Биллом сидим в обнимку и корчим рожицы: у меня высунут язык, зелёный, из-за m&m's, а у Билла раздуты ноздри и плотно сжаты губы. Он очень похож на обезьянку, улётный кадр. Невольно улыбаюсь от этой картины. Боже, почему так больно?.. Почему все прекрасное остаётся позади, ведь мы толком этого не ценили. Мы не замечаем хорошие моменты, пропуская через себя одну только боль и обиду. Слишком гордые, слишком глупые… Я прикусываю нижнюю губу и нахожу силы листать фотографии дальше. Теперь передо мной снимок с Ридлом и Хофером на Хеллоуин: парни держат в руках бокалы виски и строят кокетливые рожицы, будто они только что подписали контракт с известными компаниями. Билл одет в костюм пирата, а блондин стоит в костюме Шерлока Хомса. Угадайте, кем была я? Ведьмой? Ха, мимо! Я вырядилась мертвой невестой, потому что мне очень нравится мультфильм Тима Бертона. У меня даже фата была. Господи, какое же это было замечательное время… Если бы только я могла вернуться назад и все исправить, предвидеть неудачи, остановить череду смертей…

Дохожу до какого-то видео, снятое в ночь Хеллоуина. Странно, раньше мне оно не попадалось на глаза. Не теряя времени нажимаю на экран и выпрямляюсь, сгорая от нетерпения посмотреть его.

– Редкий кадр, дорогие телезрители, – невнятным и весёлым голосом говорит Билл, который ужасно трясёт камеру, будто находится в стиральной машине.

Толком ничего не удаётся разобрать: это точно центральный парк. Повсюду гирлянды, украшения, люди и громкая музыка в стиле рока. Я начинаю смеяться, заметив в кадре себя и Генри. Мы прыгаем под музыку, всячески тряся головой и размахивая руками. Ужас, это просто позор.

– Перед вами худшие танцоры века… нет, – смеётся Хофер, приближая камеру к нашим красным лицам, – ты-ся-че-ле-тия! Эй, бостонский фрик, скажи что-нибудь нашим фанатам!

Блондин начинает громко хохотать толкая парня с телефоном, отчего тот шатается, но не падает, сохранив равновесие.

– Пошёл ты к черту, козел. Посмотри на Марго и заткнись!

После слов Ридла, камера направляется в мою сторону, отчётливо показывая мои неудачные попытки пройтись лунной походкой. На видео я вся красная, потная и в стельку пьяная.

– Марго, ты такая грациозная… У тебя талант, – живо смеётся Билл, заслонив фокус своим пальцем.

– Эй, это что, мой телефон? Дай сюда, придурок! Я тебе не разрешала! – и тогдашняя Марго Ван де Шмидт начинает активно бороться с двухметровым брюнетом, прыгая и щипая нахала.

Раздаётся громкий смех и мой визг, а затем съемка останавливается на моем потном лице с прикрытым левым глазом и раскрытым ртом.