Прелесть

Он наклонился вперед и щелкнул рычажком интеркоммуникатора.

– Да, мистер Фаулер?

– Соедините с мисс Стенли, пожалуйста.

Он ждал и глядел, как Верзила вяло грызет кость. У пса совсем плохо с зубами.

– Мисс Стенли, – произнес динамик.

– Хочу вас попросить, мисс Стенли, подготовить машину еще для двоих.

– А вы не боитесь, – спросила мисс Стенли, – что у вас так люди скоро закончатся? Если по одному посылать, это дольше продлится и даст вам вдвое больше удовлетворения.

– Один из них – собака, – сказал Фаулер.

– Собака?!

– Да. Верзила.

Ее голос вмиг заледенел от гнева:

– Ваш собственный пес? Он же с вами уже столько лет…

– В том-то и дело, – перебил женщину Фаулер. – Он бы расстроился, если бы я ушел без него.

Он предвидел, что все будет по-другому, но не был готов к тому, что разница окажется настолько огромна. Он ждал встречи с адом, где льют аммиачные дожди, курятся зловонные дымы и оглушительно ревет буря. Он рассчитывал увидеть вихрящиеся тучи, пронизываемые блеском гремучих молний.

Но он никак не ждал, что окажется не под хлещущим ливнем, а в клубах багрового тумана, которые призраками пробегают над красной и пурпурной травой. У него и мысли не возникало, что змеящиеся молнии превратятся в сполохи восхитительного фейерверка на разноцветном небе.

Дожидаясь Верзилы, Фаулер разминал мышцы своего нового тела, дивился их гибкости и силе. «Неплохое тело», – решил он и поморщился, вспомнив, как жалел прыгунов, появлявшихся на телевизионном экране.

Но ведь нелегко было вообразить живой организм, построенный на основе аммиака и водорода, а не на основе воды и кислорода. Нелегко было представить, что такая форма жизни способна испытывать радость бытия, неведомую человеку. Нелегко было постичь, как вообще возможна жизнь в этом бурлящем адском вареве – атмосфере Юпитера. Да еще не подозревая о том, что в глазах юпитерианина все выглядит совершенно иначе.

Ветерок прошелся по коже нежными пальцами, и Фаулер содрогнулся, вспомнив, что по земным меркам это не ветерок, а свирепый ураган – смертоносная газовая смесь, летящая со скоростью двести миль в час.

Ветерок нес с собой приятные запахи. Хотя вряд ли можно назвать это запахами – новое обоняние работало не так, как прежнее. Будто все тело впитывало аромат лаванды… Нет, не лаванды. Чего-то такого, для чего и слова-то нет. Известные Фаулеру слова – мысленные символы, служившие ему прежде, – не годились для его юпитерианской ипостаси.

В куполе открылся люк, и наружу вывалился Верзила. Фаулер пытался его позвать – разум сформулировал нужную фразу, но произнести ее не удалось. Да это было попросту невозможно. У нового тела отсутствовал орган речи.

Разум взвихрился мутным ужасом, заклубился облачками слепящей паники. Как же юпитериане разговаривают? Как они…

И вдруг Фаулер ощутил Верзилу, явственно осознал неуклюжее, нетерпеливое дружелюбие кудлатого зверя, с которым подружился на Земле и который побывал с ним на многих других планетах. Как будто пес запрыгнул в хозяина и обосновался в его мозгу.

И уловленный Фаулером смутный приветственный посыл обрел словесную форму:

Здорово, дружище.

На самом деле это были не слова, а нечто даже получше слов. Мысленные символы, коммуникативные формулы с оттенками, каких слова никогда не имели.

Здорово, Верзила, – ответил Фаулер.

До чего же шикарное у меня самочувствие, – похвастался пес. – Совсем как в щенячьем возрасте. А то ведь я в последнее время совсем скис. Ноги не слушаются, от зубов почти ничего не осталось. Такими зубами кость не разгрызешь. Да еще и блохи заели вконец. А ведь когда-то я их едва замечал, в молодые-то годы. Блохой больше, блохой меньше…

Но… Но… – В голове у Фаулера толпились, мешая друг другу, мысли. – Ты что же это, разговариваешь со мной?

Конечно, – ответил Верзила. – Я всегда с тобой пытался говорить, да только ты не слышал. Как будто со стенкой беседуешь.

Иногда я тебя понимал, – возразил Фаулер.

Не очень-то хорошо. Ты понимал, когда я просил поесть, или попить, или рвался на прогулку, но это, пожалуй, и все.

Ты уж прости меня, – попросил Фаулер.

Ладно, забыли, – сказал пес. – Ну что, наперегонки до скалы?

Только сейчас Фаулер увидел скалу, стоявшую, похоже, за много миль. Но даже отсюда бросалась в глаза ее дивная хрустальная красота – грани сверкали в тени разноцветных облаков.

Фаулер колебался:

Но ведь далеко…

Да брось ты. Рванули. – И Верзила, еще не договорив, устремился к скале.

Фаулер последовал за ним, испытывая силу ног, выносливость своего нового тела. Сначала были сомнения, потом – изумление, потом – пронзительный восторг от скачки по красной и пурпурной траве в плывущей над землей дождевой дымке.

На скаку он ощутил музыку. Музыка нахлынула на него, вторглась в тело, подняла его на серебряных крыльях скорости. Будто колокольный звон прилетел из церкви, венчающей залитый весенним солнцем холм. И чем ближе скала, тем мощнее музыка, и вот уже Вселенная целиком заполнена ее волшебным звучанием.

Фаулер понял, что музыка – это шум водопада, низвергающегося перед блескучим ликом скалы.

Но это, конечно, не водопад, сказал себе Фаулер, а аммиакопад. Скала же белая оттого, что состоит из затвердевшего кислорода.

Он затормозил возле Верзилы, там, где водопад дробился на сверкающую тысячецветную радугу. И «тысячецветная» – не фигура речи. Ведь тут цвета не переходят в другой привычным для человеческого глаза образом – нет, свет призматически разложен на все, какие только есть, тончайшие линии.

Музыка, – проговорил Верзила.

Да. Что скажешь насчет нее?

Музыка – это вибрации, – ответил пес. – Вибрации падающей воды.

Верзила! Что ты можешь знать о вибрациях?

А вот знаю, – возразил пес. – Это знание только что заскочило мне в голову.

Заскочило в голову?! – мысленно ахнул Фаулер.

Внезапно в его собственной голове возник алгоритм. Последовательность химических процессов, которые сделают металл устойчивым к атмосферному давлению Юпитера.

Фаулер ошеломленно смотрел на водопад, а его мозг быстро распознавал цвета и распределял их в четком спектральном порядке. Вот так. Ни с того ни с сего. Из ничего. Ведь он еще миг назад ни бельмеса не смыслил ни в металлах, ни в цветах.