Солдат императора

Когда земляне в своем далеком туманном будущем вычислят скорость света и, может быть, найдут на небосводе совсем неприметную отсюда золотистую звездочку моего родного дома, дадут ей имя или номер в классификаторе астрономических тел, потом ради интереса вычислят расстояние, которое мне пришлось преодолеть в уплату за юношескую глупость, моя история покажется им просто бредом свихнувшегося наемника. Немало психов шастает по Европе в наши смутные времена. Но я не фанатик, не мессия и не Антихрист – я несчастный идиот, вынужденный сидеть на захолустной планете у идунов на куличиках и писать нуднейшие отчеты, которые никто никогда не читает.

Я – наблюдатель.

Моя задача – конспектировать исторический процесс для дальнейшей передачи сведений ученым. На Земле нас сейчас вроде бы двое таких приключенцев, но второго я не видел и едва ли увижу: для сохранения инкогнито наблюдателям воспрещается контактировать между собой. Наблюдателям также предписывается находиться в гуще событий, но не привлекать к себе особого внимания. В остальном мы вольны жить как нам заблагорассудится.

Двенадцать земных лет назад я был студентом ксеноисторического факультета Академии гуманоидных миров в городе Сулле, что на планете Асгор. Я пошел по стопам отца, деда и прадеда, не имея тяги к профессии, но равно и иного выбора. Семья рассудила, что в армии без меня остолопов хватает. Юношеские мечты о дальнем космосе накрылись пудовыми фолиантами науки.

Учился я средне, но числился в подающих надежды. Мне светила непыльная должность в НИИ с перспективой ученой степени, а дальше как повезет. Не самое плохое будущее. Повезти мне могло крупно: Асгор показывал всему нашему рукаву галактики пример сильной державы-пастыря отсталых миров, ксеноистория снова входила в моду наряду с прочими этнологическими дисциплинами. Но не повезло.

Руководил Академией эрл Хоган из Астиленнов, что приходились недальней родней правящему дому Ториадов, и на мое несчастье у него была дочь.

Гелиан, красотка с рыжими косами. Именно Гелиан стала женщиной, ради которой я пустил под откос свою карьеру и жизнь. Но она того стоила. Первые годы на Земле я проклинал ее сильное гибкое тело с тонкой талией и упругими бедрами, ее груди, что так уютно ложились в мои ладони, а пуще всего – чуть раскосые глаза ее, зеленющие, как всполохи северного сияния над моими родными островами. Двенадцать лет прошло – до сих пор помню ее в мельчайших деталях. Такую забудешь, как же. Смириться мне пришлось, а вот забыть – ни за что.

Итак, мне едва стукнуло девятнадцать, и я был по уши влюблен в женщину, которой не суждено стать моей. Как минимум потому, что я не принадлежал к дворянскому роду. Однако решил попробовать.

Мои поначалу робкие ухаживания довольно скоро увенчались успехом. Гелиан на людях вела себя со мной сдержанно, с оттенком высокомерия, как подобает знатной особе, но стоило нам остаться наедине, от ее холодности не оставалось следа.

Мне хотелось большего. Я видел, как подле Гелиан вертятся мужчины ее круга, и готов был уничтожить каждого из них любым способом из своего довольно обширного арсенала. Ее отец не принимал меня всерьез, я был для него лишь очередной забавой его единственного чада. Впрочем, я испытывал к нему за это некоторую благодарность, ибо выбирать не приходилось.

Не помню, кто из моих друзей подкинул мне идею с древним ритуалом похищения невест, по которому украденная девушка либо в течение ста дней соглашается стать женой похитителя, либо по окончании срока с почетом и подарками возвращается к своей семье. Оно и неважно. По всем правилам я подкараулил Гелиан в переулке, затолкал в авиетку и увез на свои родные острова. Дурень стоеросовый. Не учел, что она привыкла к совершенно иному качеству жизни, нежели я мог ей дать.

Поначалу, естественно, все шло замечательно. Мы упивались свободой и собственным счастьем, сутками не вылезая из постели. Я напрочь забросил Академию, Гелиан училась готовить. М-да, пожалуй, готовка была единственным, что она делала отвратительно. Тогда.

А потом изнеженное создание понемногу начало ныть, пока сказочным образом не превратилось в злобную мегеру. Ей не нравился утренний ветер, ее пугала тишина, она скучала по балам и приемам, а наши семейные вечеринки вызывали на ее пухлых губках презрительную усмешку. Гелиан жаловалась на мою мать и мою сестру, которые якобы косо на нее смотрят и ненавидят. Все ее здесь ненавидят, а я – обманщик, решивший воспользоваться ею, дабы выбиться в знать. Она сетовала на отсутствие служанок и массажистки, плакала, что ее золотисто-рыжие косы тускнеют от здешнего сырого климата, и все чаще закатывала мне истерики, дескать, как я осмелился привезти ее, одну из знатнейших дам Асгора, в приполярную глухомань, где всех достопримечательностей – заснеженные скалы, темень да хронический насморк.

Я пытался ее успокоить и клялся, что найму для нее служанку, когда мы поженимся.

– Поженимся?! – взвизгнула Гелиан так, что у меня едва не заложило уши. – Ты вконец сдурел?! Ты что, думаешь, я готова навсегда остаться в этой идуновой заднице с историком-недоучкой? Разбежалась! Мой отец…

Я не выдержал, хлопнул дверью и ушел, не дослушав ее тирады. В тот же вечер, когда она немного успокоилась, подсыпал снотворного ей в чай и отвез ее обратно эрлу Хогану, не дожидаясь конца положенного по ритуалу срока.

Эрл Хоган встретил меня на пороге своего дома и явно не стремился приглашать внутрь.

– И как мне это понимать, Этиль? – обманчиво ласковым тоном спросил он, проигнорировав мое приветствие; все студенты знали эту его слащаво-ядовитую манеру задавать риторические вопросы перед бурей.

А во гневе глава Академии был страшен.

Я предпочел промолчать. Выволок сонную Гелиан из авиетки и вручил слугам. Та сквозь дрему попыталась было возмутиться, ввернула пару крепких словечек по поводу моих несбыточных надежд, но вновь обмякла и затихла. Я беспомощно развел руками.

– Этиль, ты идиот. Нет, ты дважды идиот, – эрл Хоган заметно повеселел, и перспектива бури вроде временно отступила. – Во-первых, ты спер мою дочь и не удосужился подумать о последствиях. Во-вторых, ты вернул ее раньше срока и без надлежащих извинений, так что репутация моей девочки малость пошатнется. А в-третьих, ты трижды идиот, потому что я этого так не оставлю.

– Понимаю, – сказал я.

В ранний предутренний час на улицах шумного Сулле почти не было прохожих, но я почему-то не сомневался, что уже сегодня наша история станет главным городским анекдотом.

– У тебя прямо здесь и сейчас на выбор есть два варианта дальнейшего развития событий, – продолжил эрл Хоган с нехорошей улыбочкой. – Первый: ты вылетаешь из Академии со свистом, а твой отец теряет место в научной коллегии по самому неблаговидному поводу, который мы сможем придумать. Фантазия у нас богатая, долго не отмоетесь. Второй: я, по счастью, вспомнил, что у нас на Земле недобор персонала, а ты писал научную работу о влиянии эмиссаров Асгора на ранние стадии формирования северных культур. Хорошая работа, кстати, герцог Леданэ одобрил. Так вот, довольно давно один наблюдатель погиб в заварушке с каким-то цветочным названием. Не помню каким, неважно. Второй в одиночку не справляется. Лететь туда никто не хочет, шумно там, войны постоянные, антисанитария. И находится в идуновой… ладно, бывает и хуже. Планетка забавная, скучать не придется, жалованье вполне приличное. Академию закончишь по возвращении. И – твое решение?

А что еще я мог ему ответить?

Так я оказался в Альвхейме на годовом инструктаже у двух альвийских герцогов – Леданэ и Хаэльгмунда – и Тиу-Айшена, тоже бессмертного, как они, воспитателя рода Ториадов. Эта веселая троица много веков назад курировала асгорские миссии на Земле и с тех пор питала к этой далекой жутковатой планетке особо нежные чувства.

Сейчас, прожив двенадцать лет среди землян, я многое осознал, но многого так и не постиг. Например, странный парадокс: на Асгоре испокон веков прекрасно уживаются две абсолютно разные цивилизации, не похожие ни менталитетом, ни биологией, лишь общим физическим строением тел – люди и альвы. А здесь, на Земле, представители одного и того же биологического вида радостно сносят друг другу головы из-за различий в цвете кожи, да что там, из-за религиозных догм. Зачем им такая пакость? Никогда этого не пойму. Глуп, наверное.

Междоусобные войны царьков, князьков и мелких феодалов я могу понять: власть, деньги, земли, – у нас самих в истории хватало местечковых конфликтов, еще веков двадцать назад. Но религиозные – нет. Почему-то асгорцам никогда не приходило в голову устраивать геноцид альвам, которые верят в каких-то своих богов или идун знает во что еще.

Нам и так хорошо. Нам в общем-то не мешает, что альвы практически бессмертны и что их цивилизация по развитию превосходит нашу на сотни тысяч лет. Их родной мир погиб в незапамятные времена, альвы переселились на Асгор на заре нашей истории, когда Великий Ясень был еще тоненьким деревцем, а первому из Ториадов, сыну Души Древа и безымянной альвийки, едва исполнилось пятнадцать лет. В уплату за гостеприимство научили нас летать к звездам. Всему научили. Неплохая, я считаю, сделка с пожизненной арендой половины материка.

Мне повезло родиться в уравновешенном мире с централизованной монархией. У нас за много тысячелетий никто не осмелился даже заикнуться о реформе власти, ибо надо быть психом, чтобы пытаться сместить род Детей Ясеня, естественных симбионтов великого Древа, укрывающего наши миры от всяких напастей из космоса. Без Ториадов все наше громадное государство обречено. Так пишут в книгах, так говорят в школе, и пока ни у кого не возникало энтузиазма проверить легенду на истинность.

– Удачное стечение обстоятельств, не более, – ответил мне Хаэльгмунд, когда я попытался изложить ему свои выводы на второй день после приезда в Альвхейм. – Асгор – уникальный мир. У нас есть символ – Ясень. Остальное подстраивается под него в максимально комфортном для всех ключе. У нас единая история и единая мифопоэтика. Что было сперва? Пришли некие ассуинн, бессмертные, и привели с собой народ. Кальмару понятно, что где-то что-то стряслось – катастрофа или перенаселение, – что послужило отправной точкой колонизации Асгора. Где – оно по сей день неясно, колонистам основательно почистили память. И кто такие ассуинн – тоже неясно. Леданэ вон помнит одну из них, Печальную Королеву. Именно она отдала альвам земли по западному берегу реки Дэллит в обмен на обещание пестовать цивилизацию людей. Я родился на двести с лишнем лет позже Исхода, уже на Асгоре, потому довольствовался его рассказами. Зато предельно понятно другое: один из ассуинн остался, чтобы стать Душой Ясеня, и оставил здесь своего сына, чтобы тот продолжил генетическую преемственность связи с гигантским биологическим артефактом. В остатке мы имеем двухкомпонентное общество, целостное изначально. А на Земле все сложнее. Начать с того, что она задумывалась как совместный проект с разобщенной ментальностью и полным отсутствием искусственных коммуникаций и была реализована из рук вон плохо. И, наверное, потому она мне всегда нравилась. Совершенные творения скучны. Если тебя это утешит, я тебе даже завидую.

Я хотел было спросить, почему в таком случае он торчит на Асгоре, а не сидит на распрекрасной своей Земле, но вовремя прикусил язык. Мы давно не замечаем наших различий с альвами, но различия от этого никуда не деваются. Альвы прекрасны тонкой инфернальной красотой нелюдей, но более всего их выдают глаза. Длинные раскосые глаза, лишенные белков и зрачков, словно наполненные сияющим светом. В них совершенно не хочется смотреть дольше одной секунды.

– Ступай к Тиу-Айшену вниз. Начнет учить тебя верховой езде и проверит, что ты умеешь. Хоган говорил, ты увлекался фехтованием, – герцог прищурился и отодвинул пальцем тяжелую бархатную штору, рассматривая двор за витражным стеклом. – Ты же видел лошадей? Мы завезли с Земли в свое время. Они так и не стали популярными на Асгоре, только как красивые экзоты. Жаль. Эстетика имеет свойство частично отмирать в угоду техническому прогрессу. С появлением авиеток у нас даже койры почти вымерли, никто на них уже не летает. Так, молодежь в основном балуется. Помнится, мы их сдуру на Землю приволокли, так они разлетелись. Потом их со временем понемногу перебило местное население. Так что рыцарские сказки о драконах – не только отражение хтонических образов из глубин бессознательного, хотя сдобрены известной долей творческой гиперболизации.

С улицы донеслось приглушенное ржание инопланетного животного, с которым мне предстояло научиться управляться.

– И много вы еще оставили землянам… хтонических образов? – попытался сострить я.

Альв рассмеялся и произнес какое-то непонятное слово на одном из земных языков. Наверное, тем самым хотел сказать, что много.

В последующие несколько месяцев я неоднократно благословлял своего отца, который с детства привил мне любовь к боевым искусствам. Я хотел в армию – армия требовала серьезной физической подготовки.

Армия, правда, не хотела меня.

Когда поступил в Академию, подзабросил, конечно. Не до того было: между учебой и девушками оставался короткий промежуток времени на сон. Ходил иногда поразмяться в спортзал, но приличных соперников средь будущих ученых так и не обнаружил. Приличные соперники водились в военной академии на другом конце громадного Сулле, а туда меня заносило крайне редко.

Тиу-Айшен гонял меня до седьмого пота. Многочасовые лекции по культурологии, лингвистика, верховая езда, курс полевой хирургии, биологии – все это показалось приятнейшим времяпрепровождением по сравнению с тем, что творил ежедневно по нескольку часов с моим несчастным организмом седой бессмертный. По виду – старик, а на поверку… я по сравнению с ним смотрелся хуже древней развалины.

Тиу-Айшен двигался скупо, едва не ленясь, но непостижимым образом вдруг оказывался вне досягаемости опасного металла, а мой меч раз за разом находил пустоту либо скашивал сизо-зеленые травы лугов Альвхейма. Если он всех Ториадов так пестует, то я им сочувствую.

– Да в общем не все так плохо. Я думал, будет хуже, достанется мне какой-нибудь увалень, – резюмировал он после очередной тренировки, любовно осматривая чудовищных размеров двуручный меч на предмет зазубрин. – К концу года дотянем тебя до вполне приличного уровня.

Я развалился на скамейке в полном изнеможении и прикидывал, сколько этот старик мне сегодня наставил синяков. Порядком, левое бедро разве что не отваливается. У нас на Асгоре владение холодным оружием уже давно не жизненная необходимость, а скорее дань традиции. Церемониальные мечи носит на поясах аристократия. Двуручники отошли в безнадежно далекое прошлое и скрылись за пеленой тысячелетий, редко кто ими увлекается. Я как раз в свое время увлекался по настоянию отца (он аргументировал свой выбор равномерным развитием мускулатуры без правосторонней асимметрии) – и кто ж знал, что пригодится? Вывезла кривая, куда меньше всего ожидал.

А земные мечи все-таки чертовски тяжелые, наши полегче будут. Штука, которой старик орудовал, как если бы она была сделана из бумаги, звалась спадоном и представляла собой громадный, почитай в мой рост, двуручник с овергардой в виде длинных загибающихся книзу усов и кованым шаром навершия рукояти.

– Приличного – по чьим меркам?

Тиу-Айшен изогнул бровь, словно я сказал какую-то нелепицу, и отложил спадон.

– По нашим, разумеется. По земным ты уже более чем хорош. Там сила тяжести на треть меньше нашей – двигаться ты будешь легче и быстрее, чем здесь. Главное, не расслабляйся, а то быстро адаптируешься. Ты на генно-физиологическом уровне гораздо сильнее большинства землян, наши приемы боя, равно рукопашного и мечного, совершеннее, но здоровый перфекционизм никто не отменял. Согласись, нам не улыбается, чтобы какой-нибудь уникум тебя все-таки пришиб, пока Хоган не сменит гнев на милость и не отзовет тебя обратно. Этого, кстати, может вообще не произойти, – он издал сухой саркастический смешок и потянулся, расправляя спину; под складками мешковатой серой хламиды с вышитыми символами Ясеня обозначились абрисы рельефных мышц вовсе не стариковской фигуры.

– Но почему тогда именно двуручник? – я кивнул в сторону смутно поблескивающего на утреннем солнце чудища оружейной мысли.

– А очень просто, – бессмертный ехидненько усмехнулся. – Понимаешь, в том месте, куда ты отправляешься, спадон – элитное оружие для немногих. Владение им автоматически дает тебе статус… альфа-самца.

О перспективе быть однажды убитым я дотоле как-то не задумывался, потому взялся за дело с удвоенным рвением. Через полгода мне даже удалось свести один из наших тренировочных поединков к моей победе, и именно эту победу я до сих пор, по прошествии многих лет, которые я провел бурно и небескровно, считаю самым большим своим достижением.