Банджо. Роман без сюжета

И помахал тысячефранковой купюрой. Хозяйские глаза так и загорелись.

– Ты что творишь, совсем окосел?! – покачал головой малый, который им всё это рассказывал и который был тогда с Имбирьком. – Деньжищ – целое состояние, а больше у тебя ни гроша!

– По-твоему, я не соображаю, кто я? – заорал Имбирёк ему в ответ. – Я – ниггер-воротила, а такие всегда платят за зрелище!

– Да плати сколько влезет за свое зрелище, а вот я пойду-ка отсюда подобру-поздорову.

И ушел.

А Имбирёк-таки заплатил за эти пять минут – и за свои деньги получил всё, чего только могла душа пожелать. Друга своего он так и не догнал – и остался на пляже вольным философом и бродягой. Приятели дразнили его ботаником, потому что обо всём, что только с ними ни происходило, у него всегда находилось какое-нибудь совершенно особое и довольно-таки тягомотное суждение. Перед лицом любой неприятности он неизменно советовал выбирать путь наименьшего сопротивления.

Имбирёк со всеми вместе посмеялся над собственной историей и сказал:

– Да ладно, салаги, у любого из нас случались в жизни истории умереть не встать, хоть сейчас под обложку. А на жизнь не жалуюсь.

И вот прежний приятель Имбирька снова в Марселе, уже в третий раз, с тех пор как тот бросил тут якорь. И всю пляжную компанию позвали обедать на его судно. На камбузе там трудились одни негры, среди «своих» кораблей этот был из лучших.

Банджо присоединился к Мальти и компании. В отличие от остальных, он не сделал попрошайничество образом жизни. Он не смог бы промышлять этим так же безмятежно, как они. Ведь иногда их грубо прогоняли прочь, осыпали оскорблениями – а он был не из тех, кто легко сносит такое. Он нанялся бы работником в доки, как и собирался поначалу, когда остался без денег, но благодаря банджо и особенностям характера оказался в положении куда более завидном, чем его приятели. У Латны он всегда мог приложить голову, и в каком бы из окрестных бистро он ни играл, если там была и Латна, то отличный улов им был обеспечен. Стоило Банджо отыграть несколько песенок – и она собирала неплохую сумму. Вот белые музыканты, те только так и делают, уверяла она. Они в жизни не стали бы играть за просто так, как это заведено у Банджо. Они играют словно через силу, с унылыми лицами, точно на похоронах, – и только за су. Ясное дело, именно поэтому музыку их, как правило, просто невозможно слушать. Когда Банджо давал себе волю и играл на полную катушку, то начисто забывал о деньгах. Впрочем, быть может, он просто мог себе позволить забыть о них – ведь Латна неизменно приглядывала за ним и всякий раз, когда у него руки чесались подспустить мелочовки, протягивала ему десятифранковую купюру.

Судно Имбирькова друга славилось своим хлебосольством на весь пляж, так что не только Мальти и компания стягивались туда столоваться, а многие обитатели пляжа, и белые, и цветные. Несколько десятков.

Когда офицеры и матросы заканчивали трапезу, приятель Имбирька принес остатки оголодавшим людям, дожидавшимся на палубе. Отличная еда, да много – целые две кастрюли. Большущие толстые ломти вареной говядины, здоровенные отварные картохи, прямо целиком, свинина с фасолью, салат.

Все набросились на еду, как скоты; они грубо пихались и огрызались друг на друга – каждый хотел первым запустить руку в кастрюлю. Пока они набивали брюхо, чавкая, хрюкая, рыгая, издавая прочие омерзительные звуки, точно животные, и размазывая пищу по лицу, юнга приволок еще одну большущую кастрюлю, на этот раз со сладкой кашей, и поставил на палубу. В следующую минуту кашу уже брали штурмом. Какой-то армянин подставил подножку здоровенному блондину-скандинаву, похожему на полярного медведя, вывалявшегося в грязи; тот полетел кувырком и впендюрился прямо в кашу своей вшивой белобрысой головой. Блондин поднялся, запустил сальную чумазую лапу в кастрюлю, набрал каши полную горсть и шмякнул ею армянину в лицо. Началась настоящая свалка; кашу опрокинули, картофелины разлетелись по всей палубе, а Белочка воспользовался случаем, чтобы заехать куском мяса по морде малому из Бенина, которого ненавидел.

– М’л’дчага, Б’лочка! – завопил Мальти. – П’крми его как след’т!

Банджо стоял в стороне, наблюдая за m?lеe[7 - Драка (франц.).] с гадливостью и гневом. Насмешливо взглянув на обитателей пляжа, мимо прошел долговязый, не по возрасту сморщившийся офицер и направился к камбузу. Кок, полнотелый, могутный шоколадный негр, вышел на палубу.

– Ну и говнище вы, ребята, – сказал он. – Зря на вас только провизию извел. Помои – и то вам жирно будет. Сосали бы лапу – и ладно.

Но они уже опять уплетали за обе щеки, подбирая с палубы картошку и ошметки мяса и сгребая остатки каши.

Банджо двинулся к трапу, и Белочка окликнул его:

– Эй, ниггер, а тебе не охота разве припрятать под рубахой что-нибудь из этого добра?

– Вот эту дрянь, которую вы всю перетоптали, пока грызлись? – отозвался Банджо. – Вам, объедалам, она, может, и годится, а для моего брюха такая жратва тяжеловата. В рот не полезет.

Покончив с едой, люди покинули палубу – как были, самыми что ни на есть друзьями, бродягами-побратимами. Стычки и ругань были для них естественны, так же как еда, выпивка, танцы, сальности, – это нисколько не вредило царившему надо всем этим духу товарищества.

Мальти и компания подхватили на пляже Банджо и отделились от остальных. Теперь их целью было найти какой-нибудь удачно расположенный бочонок, чтобы к нему присоседиться и без помех хорошенечко накатить.

– В ентой пл’жной ж’зни все на ‘дин лад, – обратился Мальти к Банджо. – При’ыкнешь и ‘сю вот енту спесь как р’кой сымет.

– Есть, слышь, и такое, к чему тут кое-кто привыкать-то не собирается, – отозвался Банджо. – Я слыхал, как тот офицер сказал про вас: вот ведь, мол, гребаная прорва мерзких ниггеров, – и я, блин, не хочу к такому привыкать. Вы, ребята, не хуже моего знаете, что белые люди думают про черных, и вам стоило бы держаться получше, когда они вас зовут на свои суда, чтоб вы за ними подбирали чертовы объедки. Я, как вы, перекати-поле, но только я никогда не дамся этой белой швали на блюдечке – чмори, мол, как вздумается. Да я лучше жопу ему покажу – пусть выпорет, коли духу хватит, – чем позволю называть себя ниггером.

– Коли я с пл’жа – что мне до его бр’ни, – сказал Мальти. – С’тный кусок да к’пля вина, чтоб он пр’скочил куда надо – б’льшего мне и не надо.

– В тебе ни на грамм уважения к себе нет, понимаешь ты, – отозвался Банджо. – Небо коптишь, и всё тут. Не то чтоб я Бог весть какой негр, но и белый человек должен меня уважать, потому как, когда я с ним говорю, в мозгу у него вибрирует та же магия, тот же электрический ток пружинит в черепной коробке.

– Ай да молодчина! – возопил Имбирёк, которому по нраву были длинные слова с философическим привкусом. – Сам вывел закон о первопричине, а ведь закон о первопричине неизбежно тождественен выводу о существовании индивидуальной судьбы в целом.

– А я сл’хал, что всему п’рвопричина – Бог, так-то вон г’рят, – сказал Мальти.

Белочка с усмешкой добавил:

– А Бог нынче в Жопном проулке.

– Ты с’сем ч’кнутый! – воскликнул Мальти. – Не смей п’минать имя Г’спода, точно он ниггер!

– Да говорю тебе, я его там видел, – хохотал Белочка. – В тот день, когда в церкви праздник был большой. И я видал, как какая-то девка блондинистая свечку перед ним зажигала.

– Не что иное, – откликнулся Имбирёк, – как извечный морок воображения.

Подходящей для их целей бочки так и не нашлось, так что парни набили карманы арахисом и по навесному мосту побрели к волнорезу. Банджо был раздосадован и не участвовал в обмене шутками. На конце волнореза несколько пассажиров спускались с небольшого судна. Банджо подошел и обратился к хозяину: «Bonjour!» – и тот ответил ему улыбкой.

Банджо взошел на борт и, беззаботно помахав приятелям рукой, сказал:

– Счастливо!

Хозяин завел мотор, и лодка, рыкнув, отчалила от волнореза и устремилась в сторону Старого порта.

Парни таращились ему вслед, выпучив глаза. Пыль в глаза пускать – уж в чем-в чем, а в этом Банджо был мастер. Никому из них невдомек было, что когда карманы у Банджо так и лопались от звонкой монеты, то на этом самом кораблике катал он свою даму на две экскурсии – в замок Иф и к Эстаку, в туннель Дю Ров. Лодка как раз оттуда только что и прибыла – и причалила высадить пассажиров, желавших поглядеть на волнорез. Банджо по чистой случайности подвернулась сейчас эта штучка, но его приятелям это показалось настоящим чудом: словно бы за ним прибыл какой-то посланец, и Банджо покинул их, шагнув в лодку, и та теперь несет его его в созданный для него одного блаженный мир.

V. Бабник

«Встряхни эту штуку»[8 - «Shake That Thing» – знаменитая песня афроамериканского блюзмена «Папы Чарли» Джексона, без которой, по оценкам современников, «рев» ревущих 1920-х едва ли был бы так громок.]. На открытие принадлежавшего сенегальцу Африканского бара стянулись все окрестные любители повеселиться, цвет кожи – глаз коли. Никогда еще такое множество черных глоток – глоток всех марсельских негров – не захлебывалось таким количеством красного вина, белого вина и нарастающей, сбивчивой разноголосицы джазовых мотивчиков.

Ибо негритянское население города строго делилось на группы. Мартиниканцы и гваделупцы, мнившие себя черными жемчужинами в короне Marianne’s blacks[9 - Или Mariannes Noires, здесь: Темнокожей Франции (Марианна – символ Французской Республики со времен Великой французской революции).], изображали из себя местных аристократов. Мадагаскарцы и их родня со всех клочков земли, рассыпанных вокруг одного большого острова, и североафриканские негры, от которых, как от чумных, шарахались арабы, занимали промежуточное положение между мартиниканцами и дикарями-сенегальцами. Сенегальцы же – географически неточное прозвание, которое приклеилось чуть ли не ко всем выходцам из Французской Западной Африки.

Но негров всех сословий и оттенков кожи кое-что всё-таки объединяло – магия, не иначе. Имя ей – деньги. Сенегалец, владевший этим кафе, эмигрировал в Штаты, а спустя несколько лет вернулся с несколькими тысячами долларов. И выкупил кафе на набережной. Большущее кафе – и первое в городе с хозяином-негром.

Здешние сенегальцы одеты были с иголочки и сдержанно, но явственно гордились своим заведением, а парни в синих комбинезонах, работники из доков и с окрестных судов, не сдерживали радостных возгласов – как просторно, а как весело будет!

Негры всех возможных мастей стянулись сюда. Даже мулаты спустились из своих эмпиреев, чтобы присоединиться к сборищу. Ибо во французских колониях, так же как в Британской Вест-Индии и Южной Африке, обыкновенно мулаты с черными не якшались.

Но вот магия свела их вместе поплясать под джаз и выпить красного вина, белого вина, сладкого вина. Всех – черных из Британской Западной Африки, черных из Португалии и американских черных, всех, кого занесло в этот порт, пропускающий через себя весь свет.

Прелесть! Происходящее дарило Банджо ощущение неповторимого удовлетворения. Он не прошел мимо – он никогда не проходил мимо того замечательного, что встречалось ему на жизненном пути. В баре играла музыка, и Банджо счел ее превосходной. Он был немного знаком с хозяином и частенько с ним беседовал. Тот гордился своим английским и любил им щегольнуть, если в кафе заглядывал кто-нибудь видный.

«Встряхни эту штуку»! Вариация на тему «Бабник-блюз», которую Банджо любил и играл очень даже часто. А сенегальцы любили под нее встряхнуться – это точно. Стоило Банджо ее сыграть – и перед ним проливались настоящие реки красного и белого вина. А деньги брать он и не думал. Латна прошлась было однажды со своим зеленым подносом. Но больше не делала этого. Она любила Банджо, но дух этого бара, где собирались только негры, был ей непонятен. Банджо весь так и лучился, и она не вмешивалась. Брать деньги с толпы таких же, как он сам, – еще чего! Уж лучше он будет играть, а они – угощать его вином. Су! Что такое су для него! Не он ли прожигал когда-то доллары? Да и что ему за печаль – с бесплатной койкой, бесплатной любовью, бесплатным вином!

Идея собрать оркестр снова завладела его воображением. Почему бы не начать с Африканского кафе? Мальти мог бы отпадно играть на гитаре – вот только гитары нет. Если сенегалец-хозяин хоть чуточку смекает, что к чему, он мог бы разориться на гитару для Мальти – вот тебе уже и оркестрик, изюминка бара, залог его популярности.

Именно так, с пустяка, и начинались многие великие дела. Дайте ему шанс – и он на уши поставит всю эту помойку, заставит их взглянуть на него, покажет им, что такое настоящий блеск, настоящая игра. Вот бы парочка американских темненьких потаскушек показали этим канавским, как прилично двигаться, – сплясали бы как дома, в темнокожем Гарлеме. У Банджо нутро так и зудело – учинить что-нибудь эдакое.

И как-то раз днем он взял да и ворвался в свою мечту – на грузовой корабль, экипаж которого, четверо цветных ребят, сочиняли музыку и имели в хозяйстве банджо, укулеле, мандолину, гитару и рожок. В тот вечер Банджо и Мальти, совсем потеряв голову, чуть ли не волоком притащили маленький ансамбль в Старый порт. Такого в сенегальском баре еще не видели. Изобразили несколько зажигательных популярных мелодий, но сенегальцы громко требовали «Встряхни эту штуку». Банджо подхватил мотив, а ребята с грузового мигом подыграли. И тут Банджо разошелся уже не на шутку и заиграл в своей собственной безудержной, удивительной манере.