ДАО ДЭ цзин Лао-цзы Растолкования Великого Пекинеса

Все строки главы 9 стандартного текста состоят из четырех иероглифов, за исключением последней «?тянь ?чжи ?дао» (Дао Неба). Сей факт позволяет робко возмыслить, что первый знак настоящей строки (?цзай) мог быть последним иероглифом главы предыдущей, выражающим категоричность суждения, китайский восторг или просто указывающим на конец повествования. Спор по этому поводу продолжается давно, но «цзай» имеет вполне определенные значения и в виде служебного знака лично нам, с Великим Пекинесом, не внушает здесь никакого доверия. В мавантуйских текстах главы 9 и 10 никак друг от друга не отделены, и Роберт Хенрикс, все-таки оставляя «цзай» в девятой главе, читает строку как «?ин ?по ?бао ?и ?нэн ?у ?ли ?ху»: «In nourishing the soul and embracing the One – can you do it without letting them leave?» (Лелея душу и обнимая Одно, можешь ли сделать это, не дав им уйти?) Малявин В.В., следуя за предыдущим оратором, заявляет: «Пестуй душу, обнимай Единое – можешь ли не терять их?» Кого «их»? В тексте нет никаких подсказок («нэн у ли ху» – можешь ли не утратить?), но высшая ценность на фоне всего остального – это Великое Одно. Расставание именно с ним должно было бы вызывать смятение в стройных рядах древних мудрохозяек. Что касается лозунгов а-ля «пестуй, да лелей», то Лао-цзы не был профессором «кислых щей», и едва ли огорчал свою паству столь невнятными наставлениями. Так бытует зыбкое поверье, что душа ХУНЬ иногда обозначалась иероглифом «?ин». Уверенности в сей зыбкости нет, но, читая «?ин ?по» как «пестуй душу», вырисовывается то, что наш мудрокролик Пи-Пу называет непригодной для пищеварения огуречной ботвой. Это изнутри христианства нежная душа богомольной домохозяйки расцветала от добротоделания и чахла во грехе, а древнекитаец душу ПО в здравом уме, обычно, не пестовал. Семь ее разновидностей отвечали за функционирование внутренних органов его желтого организма, а одна из них даже имела какое-то мистическое отношение к темной стороне луны. Ну и как все это хозяйство удобрять и взращивать? В лучшем случае душу ПО после смерти ее хозяина ублажали обильными жертвами, дабы она вела себя пристойно, не досаждая его здравствующим родственникам. Тогда, если понимать знак «цзай» как «нести иль быть нагруженным», а в трактовке иероглифа «ин» довериться древним комментаторам, читавшим его как «небесная душа», то строка приобретает именно тот смысл, которому мы с дерзновенным смирением здесь и следуем.

Бессмертие, не на шутку волновавшее древних китайцев, автоматически прилагалось к их проникновению в недра фундаментальной Реальности. Однако со столь громоздким багажом, как две души, вступить в постоянство Великого Тождества, которому не грозит никакая смерть, практически невозможно. ХУНЬ и ПО за ради дружбы с Дао обязаны были претерпеть слияние и качественную трансформацию (по этой элементарной причине сей диковинный процесс чуть позже и стал называться алхимией). Дао не уживается с иллюзорными проявлениями двойственных категорий, и в его нерушимой недуальности нет места ни ИНЬ, ни ЯН, ни ХУНЬ с ПО, ни каким-либо их ароматным сочетаниям (гл.42). Тем не более, мудрым китайцам периодически мерещилось, что плыть по океану бессмертия возможно либо, выделяя из себя чистый Ян, либо, исповедуя уступчивый ИНЬ в его максимально допустимой насыщенности. Очевидно, поэтому в «Дао Дэ цзин» мягкое и слабое всегда превалирует над сильным и твердым (гл.8,43,78), а скромная самка добивается от сексуально озабоченного самца всего, что ей придет в ее пушистую голову (гл.61). К слову взвизгнуть, древние и не очень древние христиане, вечно алчущие сладкой благодати в церковно-опиумном дыму, интуитивно склонялись к точно такой же гамме ветхокитайских ощущений. Заявления в стиле «да будет воля Твоя, а не моя» тут же сей замечательный факт и подтверждают. Что касается буддизма, то Бодхидхарма импортировал в Поднебесную совершенно иные взгляды на «нежное смирение», впитав которые, его талантливые ученики принялись без устали потчевать ваджрапалкой и мухогонкой всех, кто был не в состоянии быстро уяснить, по какой нестерпимой нужде Первый Патриарх пожаловал на просторы древнего Китая. Причем, их сострадательная позиция в этом вопросе непоколебима до скончания пространства и времени. Почему? Потому, что «Колея Дао» называется «колеей» именно в силу жесткого императива, излучаемого Дао-реальностью сквозь того, кто сподобился в ней бесстрашно оказаться.

В жестоковыйном мире десяти тысяч вещей недуальное Дао не оказывает им ни малейшего сопротивления. Однако за все приходится платить и не всегда купюрами центробанка. В самом общем случае приходится расплачиваться повышением собственной энтропии. Причем, соседские куры вдруг и недавно усмотрели поразительную схожесть закона кармы со вторым началом термодинамики. Ах-ах… Вот тебе и пеструшки за забором… Соответственно, ежели гордые хомоособи предпочитают действовать иначе, чем Дао (брыкаться, бодаться и кусаться), то вместо океана бессмертия они и плывут по сточным водам эгоистической обособленности вплоть до своего прощального выдоха. Как отмечает Лао-цзы в головокружительной главе 50, попутчиков у смерти, упрямо жадных до жизни, хоть отбавляй. Что до удержания Дао в сердце-уме беспокойной домохозяйки, то фундаментальную Реальность нельзя ни сохранить, ни тем более утратить. Why? Because, в отношении «Бесформенной Формы того, что Не Вещь» (гл.14), не имеющей себе никакой ощутимой противоположности, глаголы «хранить» и «терять» просто неуместны.

Не секрет, что слабопушистые первопредки лишились чудесного дара напрямую (без эгоистических искажений) смотреть в ясные глазки Вседержителя из-за яблочного инцидента на эдемских плантациях. Великий Будда в противовес перееданию яблок рекомендует всем честным гражданам пробудить в их организмах ничем не поддерживаемое сознание, издалека очень похожее на Ясное Зеркало. Чем похожее? Зеркало отражает на своей поверхности все подряд, никак не фиксируя любимые картинки с последующим формированием вокруг них липких привязанностей. Раз Ясное Зеркало ничего не сохраняет, то и терять ему нечего? Вдобавок все заботливо оберегаемое и трепетно удерживаемое (гл.9) рано или поздно должно быть неминуемо развеяно по ветру. Ведь мудрый Екклесиаст, даже не будучи китайцем, высказался на этот счет c предельной ясностью: «Раз вчера было время незаметно собрать камни, то сегодня самое время кидать их во всех, кто откровенно действует на нервы». Ну почти так.

Возвращаясь к ХУНЬ и ПО, следует со всей безответственностью признать, что, если душа ПО отвечала за желтое тело древнекитайца, а ХУНЬ – за его сознание, то, оставляя за бортом китайскую архаику, строка (1) живо превращается в неизбывный вопрос всех набожных народностей: «Удастся ли до конца кальпы вкушать благодать от прикосновения к заднему крылышку архангела Гавриила, продолжая упрямо таскать за собой тело и сознание?» Христианство, как лицемерно-двойственная дисциплина, откликается на эту проблему откровенным ущемлением ПО во имя буйного расцвета ХУНЬ. Добрый христианин просто обязан измучить свою грешную плоть, дабы высвободить из-под нее безгрешную душу. Буддизм рекомендует в этой ситуации не умышленное причинение вреда своему здоровью, а совершенно иные терапевтические процедуры. По предельно точному выражению наставника Догэна, Великого Тянь-тун Жу-цзина, желательно «сбросить тело и сознание» или в древнекитайском случае резко избавиться как от ХУНЬ, так и от ПО. Why? Да because эго-субъект, отягощенный телом и сознанием, всегда будет опутан мудрыми мыслями, добрыми чувствами и остальной кухонной мишурой в виде реакций его эго-ума на все, что мелькает у него перед носом. Ах, мы чуть не забыли инстинкт самосохранения. Вот еще заноза, вытащить которую из организма почти невозможно. Так сиди домохозяйка вместе со своим любимым телом и рафинированным сознанием в «цзо-чань», лобзай иконы, дуди в дуду иль бей по барабанам – в царство бессмертной Татхаты ей не пройти. Честно фыркнуть, учитель с горы Тянь-тун при всей его несомненной лучезарности был откровенным поборником «цзо-чань», твердо уверенным, что именно это нехитрое занятие, практикуемое днем и ночью без перерыва на обед, способно спровоцировать испарение иллюзорного восприятия Реальности из бритых голов предостойнейших бхикшу. Как такая «усидчивость» сможет телепортировать их в спонтанный поток Сермяжной Реальности, нам, если честно, невдомек. Алмазная Сутра твердым рыком констатирует, что никаких упражнений для обретения Бодхи в этой вселенной не существует. Нельзя и даже невозможно медитативно просочиться из причинно-следственного эго-континуума на ничем не обусловленные просторы Дао-реальности. Почему? Да полировать «черепицу» до божественного блеска – это … (Великий Пекинес запрещает схимникам-огородникам произносить обидные слова и буквосочетания). Ох-ох.

For example, Шестой Патриарх «сбросил» все свое тело и сознание, услышав лишь одну фразу из Алмазной Сутры. А, добравшись к Пятому Патриарху «на послушание», разве он уселся в «цзо-чань» считать вдохи и вздохи? Нет! Он денно и нощно, всеми забытый и никому не нужный, лущил рисовые зернышки для монастырской столовой, даже не догадываясь, где покои его Учителя. Если обратить свое беспринципный взор на Истинную Дхьяну, то, как известно из Алмазной Сутры и Сутры Помоста, она не имеет места пребывания и не опирается на что бы то ни было. Великий Пекинес, сострадательно наставляя мудропушистых схимников, как-то взвизгнул из-под куста черной смородины, что СуперЖивая Медитация неподвижна в своей динамике и неудержима в своей статике: «О братья во несравненной Дхарме, Лао-цзы был прекрасно знаком с Истинной Дхьяной. Он просто не знал, как она называется. Глава 20 про то и поет: «Безмятежен… это как море. Горный ветер… будто бы негде остановиться». Вам, о дерзновенные схимники, следует пробудить божественную сверхтекучесть сознания, а не отсиживать свой задний хвост, тупо уставившись в стенку сарая. Сверхтекучему сознанию без разницы, сидишь ты иль лежишь, стоишь столбом или прыгаешь наперегонки с вислоухим кроликом вдоль капустных грядок. Оно будто выскальзывает из-под ваших лап, будто убегает, не позволяя подставлять под себя иллюзорные точки опоры и отсчета. Ах-ах!»

Давным-давно, на заре ортодоксального буддизма, пронзительный Вималакирти, очевидно, устав наблюдать медитативные потуги трудолюбивого Шарипутры, сказал ему строго, но доходчиво: «Что касается сидения в тишине, то это означает, что ты не пребываешь в трех мирах (мир желаний, мир форм и мир вне форм). Это означает, что в ниродха-самапатти (Nirodha-samapatti) твое тело способно двигаться – ходить, стоять, сидеть и возлежать… Это означает, что ты не пребываешь ни внутри, ни снаружи… Это означает, что, не искореняя клеши, ты вступаешь в Нирвану. Тот, кто способен так сидеть, достоин похвалы Будды» (Вималакиртинирдеша-сутра)». Короче, ответ на первый вопрос этой главы в любых обстоятельствах будет отрицательным.

(2) Строка выглядит как «?чжуань ?ци ?чжи ?жоу ?нэн ?ин ?эр ?ху», где первые четыре иероглифа («чжуань» – занимать целиком, сосредотачивать, концентрировать; «ЦИ» – эфир, дыхание, сила, энергия; «чжи» – реализовывать, достигать; «жоу» – мягкий, слабый) гарантируют древнекитайской домохозяйке обретение ею размягченности своего мятущегося духа при условии ровного дыхания и концентрации психодушевных сил. Далее спрашивается, а будет ли соответствовать такая «мягкость» неорганизованной нежности новорожденного младенца (нэн ин эр ху). Причем, лишь текст Фу И интересуется «можешь ли подобно младенцу?» (?нэн ?жу ?ин ?эр ?ху). В остальных вариантах текста знака «жу» (as if, such as, like) нет, что уже вызывает густую озабоченность: мягкость (?жоу), собственно, чего имеется тут в виду? И хотя концентрация ЦИ (?чжуань ?ци) вроде бы предполагает размягчение духовной составляющей организма младенца, не факт, что его крошечное тельце оставалось за бортом этой увлекательной процедуры. Честно взвизгнуть, мы, с Великим Пекинесом, всеми лапами как за концентрацию сосредоточенности, так и любые иные разновидностеи духовной профанации (все лучше, чем пить горькую под патриотическую брехню из телевизора). Только один смешной вопрос постоянно вводит нас во искушение. Какой? Относительно чего все эти удовольствия следует сосредоточенно сгущать? Одни сновидения на фоне других? Уй?

Прежде чем забавляться с ЦИ, желательно все же уяснить, что представляла собой эта древнекитайская микстура. Глава 42 расплывчато намекает, что ЦИ – это фундаментальная субстанция, протекание которой между «Инь» и «Ян» предполагает их иллюзорную гармонию (?чжун ?ци ?и ?вэй ?хэ). Так если ЦИ-субстанция, гармонизируя изменчивые праначала, не участвует в их беспокойных трансформациях, то быть сильно или слабо концентрированной ей не подобает: она обязана в любую погоду оставаться постоянной. Why? Потому, что сама возможность влияния на «густоту» изначального ЦИ мгновенно перемещает сей светоносный эфир из божественных сфер в мир дискретных вещей и предметов. Силовые упражнения с нестабильными дхармами за ради обретения спонтанной мягкости Святого Духа заведомо обречены на слезы и сопли, что и зафиксировал в своем кратком послании лучезарный даос Лю И-мин (Liu I-ming. Awakening to the Tao. Shambala. 2006, translated by Thomas Cleary): «Some people guard their minds and settle their ideas and thoughts, some people hold their breath and keep it in the abdomen and some people perform psychosomatic energy-circulation exercises. When these people come to the end of their lives and find everything they did was useless, they will resent the gods, also uselessly» (Одни оберегают свой ум, держась своих взглядов и убеждений. Другие сдерживают дыхание, сохраняя его внизу живота. Третьи проделывают упражнения, связанные с циркуляцией энергии. Когда все эти люди подходят к концу своих жизней и обнаруживают бесполезность всего, что делали, они негодуют на богов, что также бесполезно). Браво, о пронзительный даос!

В главе 55 вдохновенный китаец, насквозь пропитанный изначальной Дэ-искренностью, издали похож на новорожденного младенца. Телом он мягок и слаб, но Дух его уверенно плывет в Колее Дао-реальности, излучая теплый божественный Свет в окружающую его недружелюбную среду обитания. Ползучие змеи, коварные скорпионы, а также вечно голодные, но крупные хищники, жадно впитывая лучезарность такого субъекта, отказывались его жалить, царапать и кусать. Лао-цзы в главе 48 всенародно объявляет, что «тот, кто внимает Дао, теряет и снова теряет». Разве он где-нибудь сказал, что тот, кто внимает Дао, все свободное время отсиживает себе задний хвост, сгущая собственную сосредоточенность? Та же глава 55 говорит, что, когда сердце повелевает ЦИ, это зовется насилием (?синь ?ши ?ци ?юэ ?цян). Why? Да концентрировать иллюзии в океане иллюзий за ради того, чтобы из него же и вынырнуть… Ох-ох. К безжалостному прискорбию, вернуться в шкурку новорожденного из более зрелого возраста, медитативно собирая ЦИ всеми внутренними органами, достаточно проблематично. Грести баттерфляем на спине супротив второго начала термодинамики – мероприятие тугое и бесславное. Ведь всякий уважающий себя младенец никак не озабочен приведением своего Духа к нежности и мягкости. Он ничего не концентрирует и не удерживает в своем маленьком сердце-уме. Короче, вся эта мучительная пранаяма хороша лишь в религиозно-розовых мечтах. Святой Дух пребывает вне медитативных состояний. Сгущать ЦИ ему, что соседским курам плясать фокстрот под балалайку.

Роджер Эймс и Дэвид Холл: «In concentrating your «qi» and making it pliant, Are you able to become the newborn babe?» (Концентрируя свое ЦИ и делая его податливым, способен ли ты стать новорожденным младенцем?) Роберт Хенрикс: «In concentrating your breath and making it soft – can you [make it like that of] a child?» (Концентрируя свое дыхание и делая его мягким, можешь ли сделать его как у младенца?) Маслов А.А.: «Можно ли, регулируя ци и становясь податливым, обрести состояние новорожденного?» Малявин В.В.: «Сосредоточь дух, приди к мягкости – можешь ли быть как младенец?» То есть, дабы стать бодрым как огурчик и мягким как младенец следует крепко сосредоточиться вокруг самого себя, не забывая время от времени вдыхать полной грудью концентрированное ЦИ. Ох-ох.

(3) На годянском бамбуке главы нет. В стандартном тексте строка читается как «?ди ?чу ?сюань ?лань ?нэн ?у ?цы ?ху» (Мыть, очищать; Удалять, вытирать; Глубокий, черный, чудесный, таинственный, сокрытый; Видеть, понимать, понимание, видение; Быть способным; Нет, не иметь; Изъян, недостаток, ошибка, пятно; Вопросительный знак). Wing-tsit Chan реагирует на это скопление иероглифов следующим мойдодыровским образом: «Can you clean and purify your profound insight so it will be spotless? » (Можешь ли отмыть и очистить свое глубочайшее видение-понимание так, чтобы оно было без единого пятнышка?) Артур Уэйли видит строку под другим гигиеническим наклоном: «Can you wipe and cleanse your vision of the Mystery till all is without blur?» (Можешь ли ты протереть и очистить свое видение Тайны так, чтобы все стало незапятнанным?) Легко приметить, что загадочное сочетание иеролифов «?сюань ?лань» может означать как «таинственное видение» (profound insight), так и «видение таинственного» (vision of the Mystery), что, естественно, повышает градус всей этой таинственности почти до нестерпимой степени. Ко всеобщему восторгу, на мавантуйском шелке присутствует знак «?лань» чуть иного написания. Роберт Хенрикс: «In cultivating and cleaning your profound mirror – can you do it so that it has no blemish?» В примечаниях он добавляет, что «In line 3 the Ma-wang-tui texts seem to solve the problem of whether «lan» means «mirror» or «vision»; the character used in Ma-wang-tui texts is understood to mean a bowl of water in which one can see one’s image» (Похоже, в строке 3 мавантуйские тексты разрешают проблему смыслового содержания знака «лань»: зеркало или видение. Используемый в них иероглиф символизирует чашу с водой, в которой можно видеть свое отражение).

Мы, с Великим Пекинесом, стойко пребывая перед ужином в вегетарианском возбуждении, придаем иероглифу «сюань» в «сюань лань» значение «чудесный», а не глубокий или сильно таинственный. «Ясное Зеркало» Дао-ума не отыскать в «глубинах» сознания – это не медитативное состояние, а иная его конфигурация, иное волшебное измерение, отнюхав которого проникновенная домохозяйка уж точно возопит, что под Небесами нет ничего более восхитительного и мощно-расчудесного!

С несокрушимых позиций Буддизма квантовой мудропушистости, «Ясное Зеркало» – это природа Будды, куда упирается двойственное сознание, исчерпавшее самого себя в тщетном усердии обънять необъятное. Минуя мышление неуклюжими мыслями и все иные виды восприятия, природа Будды, будто зеркальная поверхность «отражает» все что ни попадя, четко и без промедления. Хотя … ничегошеньки она не отражает. Природа Будды порождает все десять тысяч дхарм в виде их же иллюзорного восприятия двуногой зверюшкой сквозь пять сансарических скандх. Зачем и почему? Даже престижные утки с другого конца деревни без всякого об том уразумения. Исследовать природу Будды невозможно, точно так же, как сингулярность «Black Hole». Ни то, ни другое не выпускают из себя никакой информации и расплывчатые, но ароматные послевкусия – это все, что удается получить с их «горизонта событий». За вычетом незначительных флуктуаций эти нестандартные импрессии одинаковы для всех богоизбранных граждан. Причем, «поверхность» природы Будды, Дао-ума или окончательной Реальности будет мерещиться им именно как черная зеркальная гладь, за которой простирается кромешная тьма Великой Пустоты абсолютной непостижимости (потому и «сюань лань» – черное зеркало). Конечно, двадцать пятым чуЙством можно догадаться, что за Черным Зеркалом скрыто нечто перманентно совершенное и неуязвимо самодостаточное; нечто вечно живое и искренне свежее как спелый помидорчик ранним утром с наших благословенных грядок. Признаться, нам никогда не встречались супергерои, способные воздержаться от аналитического обнюхивания и пережевывания впечатлений, вынесенных ими из обжигающей пустоты Дао-реальности. Будда Шакьямуни тоже не избежал этой участи, активно анализируя собственные высокодуховные ощущения после оглушительного ануттара-самъяк-самбодхи, свалившегося на его голову как-то вдруг поздней ночью под древовидным фикусом.

Так с каких же незрелых фруктов мы переводим «сюань лань» как «чудесное зеркало» вместо того, чтобы честно сознаться, что оно черное? Ай? Фрукты тут ни при чем. Просто вопросы первых шести строк, как мы успели отметить в начале нашего бескорыстного расследования, это стандартные заблуждения бытовых домохозяек, что-то и где-то слышавших, но никаким местом не ведающих, под каким соусом употреблять в пищу столь странное зеркало. Совершенномудрый к такой их мудрозадумчивости никакого отношения не имеет. Поэтому, взвалив на себя тяжелую ношу безответственности, мы и заявляем от лица всех домохозяек про об то, что зеркало (лань) очень-очень расчудесное, аж такое, что ни в сказке, ни с пером. Ах!

Загадка, озвученная в этой строке, мила всем начитанным домохозяйкам, знакомым с первой главой Сутры Помоста. Сей животрепетный вопрос – своего рода веха на пути развития чань-буддизма, и несчастный Шэнь-сюй, без устали полировавший свое двойственное мышление, навсегда останется в его истории мучеником и страдальцем. Почему? Да чистить сознание от нежелательных им же загрязнений, грехов и постыдных пороков, причем, все тем же сознанием – занятие бестолковое, но увлекательное. Эго-ум обожает такие мероприятия, а самозабвенная ловля собственного «хвоста» пользуется у него наибольшей популярностью. Признаться, нам жаль беднягу Шэнь-сюя. Он так искренне старался, а миска и кашая Бодхидхармы обошли его стороной, да еще и заносчивые обыватели потешается над ним вот уже столько веков. А, собственно, чем они от него отличаются? Духовно озабоченная хомоособь в лучшем случае именно протиркой своего сознания и занимается. Ясное Зеркало Дао-ума ни в какой чистке и полировке не нуждается. Знание же об изначальной чистоте природы Будды или, на худой конец, безгрешно ангельской душе, кротко противостоящей коварному «повелителю мух» Вельзевулу, просто обязывает медитативную домохояйку себе соответствовать. Вот она это знание и чистит. Иногда, но не всегда этот захватывающий процесс сопровождается розовыми фантазиями о восхождении к Богу или созревании плода Просветления на пышных ветвях древа Бодхи. Эх! Неразумный тоже взращивал древо Бодхи. Ух! Созревал день за днем, пока не угодил в беспощадные лапы Великого Пекинеса. Пришлось быстро забыть про «чистое зеркало» и отправиться в огород на сезонную прополку овощей. Как говорили в подобных случаях древнекитайские мудрохозяйки: «C’est la vie».

(4). Строка начинается иероглифами «?ай ?минь ?чжи ?го» (Любить; Народ; Управлять; Государство). Далее стандартный текст спрашивает «?нэн ?у ?вэй ?ху» (способен ли «У-вэй»?)) Второй же мавантуйский свиток (в первом строка не сохранилась) и текст Фу И живо интересуются, можешь ли ты обожать законопослушную публику и править любимым королевством, не выстраивая в своем сердце-уме цепочки обусловленных умоконструкций, в обиходе называемых знанием (?нэн ?у ?и ?чжи ?ху)? Строка (6) оканчивается тем же вопросом, поэтому для разнообразия мы остановимся на стандартном варианте текста. Впрочем, особой разницы и нет. Освобождение сознания от всех всех его иллюзорных подпорок, теоретически заканчивается его погружением в Колею Дао, откуда как раз и дозволительно действовать «Не Действием» (У-вэй) (гл.2,3). Причем, любить народ вполне возможно, как вдали от «У-вэй», так и независимо от наполнения себя любым количеством знаний. Вот «управлять» государством прямиком из Дао-реальности – это уже вопрос, скользко выскальзывающий из-под однозначногое решения. Привлечь «квантовый» Дао-ум к разрешению макропроблем политико-экономической направленности равносильно попыткам совместить квантовую механику с теориями инвариантности Альберта Эйнштейна. Задача, пока не желающая поддаваться урегулированию ни в физике, ни в сфере общественных отношений.

При том, что сия знойная тематика не входит в нашу, с Великим Пекинесом, повседневную компетенцию, мы из чувства солидарности с трудящимися домохозяйками всех стран попробуем в ней разобраться. Итак, можно ли любить народ, уклоняясь от научных мыслей и действуя на пленэре в божественном стиле «У-вэй»? Можно! Любить народ пока не запрещено. Иное дело, что народные массы никаким местом в «У-вэй» не пребывают, а универсальная любовь, не приносящая им никакой ощутимой выгоды, интересует их несущественно. Какая прибыль изнуренному пролетариату, запасливым колхозникам, скромным деятелям науки, бойким работникам торговли, бравым воякам, а также многочисленным членам танцевальных и хоровых коллективов от правителя, чье сознание погружено в Колею Дао? Да никакой. А раз польза неощутима, то популяция, как ни люби ее, будет недовольна. Как ни укрепляй кости налогоплательщиков освобождением их от их же желаний (гл.3), как ни взращивай в электорате простоту и безыскусность, если в животах у них пусто, то дело дрянь! Наполнение же народного желудка, не говоря уж о вопросах госбезопасности, сопряжено с проблемами столь многочисленными, что, разрешая их, ван-султан едва ли избежит целенаправленного в них вмешательства. И все бы ничего, да только любая направленность сознания, пусть даже и мучительно благородная, несовместима с абсолютной симметрией Дао-ума. Поэтому про «У-вэй» в таком интерьере придется стремительно забыть.

Управление чем угодно автоматически подразумевает управляющего субъекта и управляемый объект, а в Дао-уме границы между ними стерты будто бы школьным ластиком. Поэтому последняя строка главы 3 твердым рыком и декларирует: «Действуй «У-вэй» (вэй у вэй), и нет ничего, чем править». Правда, сия максима годится только для тех, кто способен это «Не Действие» исполнять: это им нечем править. Более примитивные хомоособи, озабоченные извлечением выгоды и пользы из окружающей их среды обитания, в этом празднике не участвуют. Очевидно, поэтому для управления суверенной территорией в стиле «У-вэй» она должна быть маленькой, да и людей там должно быть немного (гл.80): меньше держава – меньше хлопот. Как говорит Совершенномудрый, соседние царства пусть будут на расстоянии взгляда. Пусть их члены населения слушают друг у друга петухов, собак и весенних кошек, а не слоняются туда-сюда в патриотическом угаре, горланя нетрезвые песни об окровавленном Щорсе и защитной гимнастерке. Хотя, между нами, схимниками, Впрочем, благодушно внимать мудропушистым собачкам и задиристым петушкамчто тся из сопредельных султанатов можно лишь до тех пор, пока их оголодавшие граждане не возжелаюет ими полакомиться. Похоже, Лао-цзы беспокоила эта совокупность проблем, не поддающаяся положительному разрешению. Why? Потому, что проникнув в светоносные глубины сознания, периодически хочется сделать мир лучше, краше и пушистее. Но, принимаясь раздавать волшебные пирожки, следует помнить, что они не всем по зубам.

Конечно, будь князья, да бояре способны Дао хранить, десять тысяч вещей изменялись бы сами собой (гл.37). Но вся эта знатная знать «хранить» Дао не приспособлена, а действия ее представителей во все века произрастали и продолжают произрастать из ненасытной жажды власти и тривиальной жадности. Легисты (фа-цзя) с переменным успехом внедряли «У-вэй» в нелегкое дело управления государством, но в их понимании это означало, что ван-государь доводит свой чиновничий аппарат до состояния швейцарских часов, действующих точно и безукоризненно. После этого он уже не вмешивается в их рутинное тиканье, а царство управляется как по маслу без его великодержавного участия. Прекрасно! Только вороватые государевы слуги, вечно склонные к коррупции и превышению должностных полномочий, едва ли станут исполнять роль швейцарских часов, если дрессировать их с помощью «У-вэй» вместо стандартного набора из кнута и пряника.

Все та же восхитительная глава 37 информирует, что древниекитайский мудрец обладал поразительной способностью «придавливать» свои буйные желания изначальной простотой необработанного дерева (пу). Возможно, на своих огуречных просторах он осуществлял эту процедуру легко и безболезненно, но вот в масштабах государства проделывать ее было уже затруднительно и опасно. Одновременное «вспучивание» необузданных устремлений в организмах десяти тысяч членов населения, вполне могло закончиться в высшей степени безрадостно как для королевства в целом, так и для того, кто восседалетл в нем пушистым хвостом к Северу. Соответственно, древнекитаец с повышенным содержанием мудрости в крови вместо почетного возложения на себя «бремени государственных дел» предпочитал резво оседлать своего черного буйвола, и без сожалений направить его прочь из густонаселенных районов Поднебесной. Ах-ах! «Карету мне, карету!»

Драконы не живут на болотах и не питаются дохлыми крысами. «У-вэй» – удовольствие частного характера, представляющее интерес для весьма малочисленного подвида двуногих особей. Сыма Цянь ведь неспроста объявил, что мудрокосмическое учение Лао Даня подходит лишь для тех, кто склонен к одинокому уединению в кромешном одиночестве. Разве Совершенномудрый подобно Конфуцию утруждал себя заботами о трудоустройстве собственной мудрости? Разве он беспокоил свое сердце внедрением Дао в народное хозяйство или желанием услужить очередному древнекитайскому вождю? А Чжуан-цзы? Разве ни предпочел он волочить свой хвост по грязным грядкам вместо сытой карьеры госчиновника? А царевич Сиддхартха Гаутама? Вот с какого перепугу он убежал от царского «all inclusive», в дикорастущие джунгли без каких-либо средств к существованию? Ай?

(5). Большинство переводов этой строки ратуют за открытие и закрытие Небесных Ворот. For example, Lau Din-cheuk: «When the gates of heaven open and shut are you capable of keeping to the role of the female?» Рихард Вильгельм: «Can you, when the gates of Heaven open and close, be like the female bird?» Или вот переводы Малявина В.В. (Небесные врата открываются и затворяются – можешь ли быть женственным?) и Маслова А.А. (Можно ли, открывая и закрывая небесные врата, сохранять состояние самки?) Ах! «Быть женственным» и «сохранять состояние самки» возле Дверей в небесные сферы – мероприятия похвальные, но мы, с Великим Пекинесом, наивно подозреваем, что Лао-цзы не огорчал себя такими экзотическими заботами.

Первая половинка строки записана как «?тянь ?мэнь ?кай ?хэ» – Небо; Ворота, двери; Открывать, быть открытым и распахнутым, расцветать и распускаться; Закрывать, запирать, весь, целый, связать вместе, охватить целиком. «Кай хэ» – это «открыть-закрыть», что и провоцирует Небесные Врата на странные подергивания в разные стороны. Каких-либо вразумительных объяснений такой их активности нам, с Великим Пекинесом, встретить в этой инкарнации не удалось, но по всем признакам до конца кальпы еще далеко и объявлять о закрытии Небесных Ворот несколько преждевременно. Знак «?хэ» помимо «закрыть-затворить» может означать «целиком и полностью». Поэтому при значении иероглифа «кай» «быть открытым и распахнутым», мы приходим к освежающему выводу, что строка вместо апокалиптического хлопанья Небесной Дверью извещает нас об том, что эта чудо-дверь была распахнута широко и настежь. В науке о Дао сему сценарию соответствует утрата эго-субъектом всего себя, любимого, при исчерпании в его организме волевых импульсов эгоистического характера или сочный ИНЬ, знакомый христианствующим домохозяйкам по ежедневному «Отче Наш, Иже еси на небесех! … да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Не станем всуе гадать, как там «на небесях», но «на земли» сии благочестивые причитания периодически упираются в катастрофическое несовпадение заскорузлых представлений богомольных граждан о «Воле Господа» с Его истинными пожеланиями. Впрочем, кто ж может знать истинные пожелания Вседержителя? Вот мудрокотик Костя упорствует, что Вседержитель, вообще, никаких желаний не имеет. Иначе он просто не сможет поддерживать все, что под Небесами, поскольку будет отвлекаться на свои же пожелания. Ах-ах.

Так про Небесные Врата лучше сразу испросить всемирного китаеведа Малявина В.В. Ведь даже Великий Пекинес не сразу прикинулся спящим при чтении нараспев его перевода. Однако все по порядку. В комментариях знаменитого профессора к настоящей строке сказано, что Небесные Врата – это центр вращения Небесной Сферы; их открытие и закрытие тождественно покою и движению, а еще названию дыхательной практики в даосской медитации. Кроме всего сего, уверяет большой ученый муж, Небесные Двери по даосским традициям – это мистическая точка «байхай» где-то на голове мудрокитайца, которая обязательно приоткроется, как только тот выделит из себя «чистый Ян». Уй-юй! Услышав столь мощную мудрость, Великий Пекинес как-то вдруг приспустил свой божественный хвостик и прикрыл передними лапками пушистые ушки. «Небесные Врата всегда открыты, а самка пекинеса – лучшая из самок!» – обиженно прорычал он. – «О любимый двуногий, неужто Небесная Сфера вертится вокруг Небесных Ворот? А, что тогда делает Небесная Ось? Вот как открытие и закрытие могут быть тождественны покою и движению? Почему в таком случае соседские куры мало тождественны нашему вислоухому кролику? Ах, ужели, в самом деле, Совершенномудрый следовал даосским традициям, культивируя в своем организме «чистый Ян» после каждого приема сухого корма? Хотя, конечно, Лао-цзы ведь был даосом. А Будда – буддистом. А Иисус Христос – христианином, да, непременно, православным! Разве не так?»

Вторая половина строки – «?нэн ?вэй ?цы ?ху» – способен ли быть как самка. Причем, иероглиф «цы», частенько переводимый в этой строке как «самка», в древнекитайской действительности обозначал «девочку птицы». Например, Ян Дюйвендак разглядел в этом иероглифе обычную курицу: «In opening and closing the natural gates, can you be like a hen?» (Duyvendak J.J.L. Tao Te Ching. 1954). Любопытно, какую же связь он усматривал между нахальными курами и тайной калиткой в небесные сферы?

Созерцая повадки двуногой зверюшки, чье сознание претерпело фазовый переход от дуалистической обособленности к безграничному Дао-единству, древнекитайцы справедливо сравнивали их с тем, как ведет себя улыбчивая самка, проявляя нежный Инь в период страстной влюбленности. Например, в главе 15 Лао-цзы сообщает об уступчивой нерешительности древнемудрых китайцев, а в главе 20 на сцене появляется утомленный существованием запотевший странник, которому некуда возвращаться в своем абсолютном одиночестве. Ужели то не зрелый Инь во всем своем великолепии? А божественный плотник из Назарета? Ведь та овечья кротость, с которой он сносил побои и страдания, лишь однажды прерывается жалобной молитвой к Небесному Отцу со странным предложением пронести «чашу сию» куда-нибудь мимо него. Очаровательная молитва, если не сказать большего, но, несомненно, смирный Инь. Правда, на таком фоне активное выдворение из храма невинных работников древнеиудейской торговли и массовое истребление домашней скотины под предлогом борьбы с инфернальными силами – это уже агрессивный Ян, между прочим, уголовно наказуемый даже в те замшелые времена. Но не станем отвлекаться, и вспомним, наконец, что говорил об утрате волевых эго-импульсов Великий Чжуан-цзы, кажется, в главе 22: «Пусть опустошится и исчерпается моя воля, чтобы она никуда не направлялась и не знала, куда пришла; чтобы уходила и возвращалась, и не знала, где остановилась. И я бы уходил и возвращался, и не знал бы конца этому движению. Я блуждал бы в бескрайней пустоте, где появляется великое знание, и не знал бы его пределов». Вот так. И никаких жалобных молитв.

Небесные Врата всегда перед носом у всякой домохозяйки. Правда, она предпочитает читать о них в книжке вместо того, чтобы набравшись храбрости, сквозь них с разбегу просочиться. Даже легкий ветерок в тех широтах уже вызывает «глубочайший переворот» в сознании и стремительную переоценку житейских ценностей. Заодно он прививает стерильный иммунитет к любым измышлениям о Дао-реальности, от каких бы вальяжных профессоров они ни исходили. Чисто теоретически, Небесные Двери в сердце-уме двуногой хомоособи открываются в обратно-пропорциональной зависимости от «плотности» ее иллюзорного эго. Чем «плотность» пожиже, тем шире Врата. Ну а практически, в Дао нет хоженых троп, широких ворот, узких дверей и тайных проходов. Поэтому ответ на пятый вопрос аналогичен всем предыдущим.

(6). Первые четыре иероглифа строки везде одинаковы – «?мин ?бай ?сы ?да», где «мин бай» означает «доводить до полной ясности, делать очевидным, брать в толк, easy to understand». Знак «сы» – это 4, а «да» – достигать, проникать, повсюду, во все стороны, проницательный. Далее: стандартный текст спрашивает «?нэн ?у ?чжи ?ху» (можешь ли без знания?); вариант Хэшан-гуна – «?нэн ?у ?чжи»; текст Фу И – «?нэн ?у ?и ?вэй ?ху» (можешь ли, не прибегая к действию?); второй мавантуйский текст – «?нэн ?у ?и ?чжи ?ху» (способен ли без помощи знания?). То есть, вопрос, заданный Лао-цзы в этой строке, звучит просто, но восхитительно: «Можешь ли ясным образом узреть «сы да», без формирования об нем условных представлений?» Мировое мудросообщество откликается на эту строку странными фразами, вызывающими недоумение даже у соседских кур. Ян Хин-шун: «Возможно ли осуществление недеяния, если познать все взаимоотношения в природе». Маслов А.А.: «Можно ли, постигнув четыре начала, пребывать вне знания?» Малявин В.В.: «Постигай все в четырех пределах – можешь ли обойтись без знания?» Роберт Хенрикс: «In understanding all within the four reaches – can you do it without using knowledge?» (В понимании всего в четырех пределах – можешь ли делать это, не используя знания) Ох-ох. Мы, с Великим Пекинесом, легкомысленно полагаем, что познавать и постигать можно, for example, математику, химию с физикой, астрономию или любое иное наукоемкое ремесло. Вот орбитальный телескоп «Хаббл» именно тем и занят, что мужественно «penetrates the four quarters» бесконечной вселенной во имя прогрессивного прогресса науки и техники. Как ни подпрыгивай, постижение и «understanding» чего угодно – это самое обычное знание. Поэтому без мистической пудры строка принимает вид бездарной задумчивости а-ля «можешь ли постичь знания, не используя знание?» Не скроем, китайцы обожают лузгать семечки и грызть гранит всяческих наук, но все-таки не до такой мучительной степени. Артур Уэйли: «Can your mind penetrate every corner of the land but you yourself never interfere?» (Способен ли твой ум проницать каждый уголок земли, но при этом ты сам никогда не вмешиваешься?) Ой! За всю Одессу не сказать, но у нас на деревне исследователи уголков в трезвом виде уже не встречаются. Lau Din-cheuk: «When your discernment penetrates the four quarters are you capable of not knowing anything?» (Когда твоя проницательность проницает все четыре стороны, способен ли ты ничего не знать?) Ах! Ничего не знать, воистину, редкая способность. Ее обладатели даже называются по-особенному – невеждами. Так если знание остается за бортом этой чудо-проницательности, то как же догадаться, что сия проницательность куда-либо проницательно проникла?

Если фыркнуть, не взирая на лица, то бином «?сы ?да» ни с какими «пределами», «reaches and quarters» и «every corner of the land» ничего общего не имеет. «Сы да» – это перекресток дорог или поселение рядом с ним, узловая станция – синоним Дао в ветхокитайские времена. Пуркуа? Because, на перекрестке сходятся все дороги и пути, а в Дао (гл.1) начинается и заканчивается все многообразие разношерстного Сущего (гл.16). Интересно отметить, что глава 61, правда, с помощью иных иероглифов, тоже поддерживает идею встречи начала всех начал и конца всех концов в одной древнекитайской точке. Там говорится о великом царстве так же, как и Дао, подобным низовью реки, куда стекается все, что течет, бурлит и булькает; самке, привлекающей своей парфюмерией всех озабоченных самцов, и точке пересечения транспортных артерий, которую никому не миновать под голубыми Небесами (?тянь ?ся ?чжи ?цзяо).

Вот опять, куды крестьянину податься? Не переводить же строку героически дословно а-ля «Сможешь ли ясно проницать узловую станцию, не впуская себе в пушистую голову условные представления?»

Так отбросив сивокуриный вздор про постижение всех взаимоотношений и начал в четырех пределах дикой природы, мы беззаботно принимаем «сы да» за синоним Дао. Соответственно, строка тут же преображается в вечно нерешаемый вопрос, каким волшебным образом Видение недвойственной Реальности уживается с обусловленным со всех сторон знанием, извлекаемым из нее двуногими зверюшками себе на разную пользу. Ведь так же, как сингулярность Black Hole, Дао не выпускает из себя информацию, даже в виде фотонов света. Поэтому Лао-цзы и обозначает ее непроницаемость иероглифом «сюань» (черный, скрытый и таинственный) (гл.1). Однако даже Черные Дыры, по уверению Великого Стивена Хокинга (Stephen William Hawking), имеют «Hair» в виде излучения с их «горизонта событий». Аналогия более чем шокирующая.

Как-то раз, после мелкого дождичка в скучно утомительный четверг, Неразумный с Мастером Пи-Пу (в миру вислоухий кролик и отважный морковковед) отправились «по братьям буддистам» с намерением испросить их стройные ряды, как вытащить из божественного Зазеркалья знание о Бесформенной Форме того, что Не Вещь (гл.14). Все, что братья во Дхарме смогли предложить на эту тему, оказалось набором общеизвестных цитат про тотальную иллюзорность неугасимых дхарм в обозримом пространстве и неуловимом времени. «О гладкобритые братья», – запищал в ответ на цитаты вдохновенный Пи-Пу, – «а по отношению к чему иллюзорны все ваши дхармы? Как вы определяете, что иллюзорно, а что нет? Если вы не кухонные болтуны, способные лишь пережевывать чужие мысли, почему бы вам ни разъяснить элементарную механику этих мистических процессов? Вы, о предостойнейшие, как к вам ни нагрянь, восседаете лицом к стенке с таким видом, будто вас пригласили в райские кущи на праздничный обед. Вот протекай лучезарная Праджня сквозь ваше чистое сердце, была бы вам разница, сидеть-стоять, лежать-скакать иль просто сладко спать в кустах как наш мудрокот Костя?» На этой звонкой ноте благодатные бхикшу заерзали, вспомнив про неотложные дела. Отдельные смельчаки, выпучив глазки, принялись издавать громкие звуки, сопровождая их резкими хлопками одной ладонью по атмосферным пустотам. Ощутив такое безобразие, Неразумный не стал долго скромничать и испустил столь свирепый самурайский рык (научился у Великого Пекинеса), что и эти спонтанные герои заторопились по срочной нужде.

Мы, с Великим Пекинесом, вовсе не супротив хлопков передней лапой. Только хлопки хлопкам рознь. На наш зоркий нюх, в буржуазные времена законченного конца Закона вся эта «просветленная эксцентрика» сильно попахивает дешевым провинциальным цирком. Вот не припомним мы, чтобы Шестой Патриарх стучал лапами по столу или орал во все горло, когда ему задавали вопросы о Дхарме? А Пятый Патриарх? Зачем он озадачил свою слаботалантливую паству сочинением судьбоносной гатхи (Сутра Помоста, гл.1)? Куда проще было объявить пионерский конкурс, кто громче всех хлопнет себя по лбу. Ай?

(7). (8). (9). (10). (11). На годянских бамбуковых планках этой главы нет. В первом мавантуйском тексте от нее осталось лишь 22 иероглифа, а во втором – строка (9) отсутствует. Кроме того, строки (7)-(10) встречаются в заключительном фрагменте главы 51, а в чуть измененном виде – в главе 2. Строки (7), (8) и (11) просты и понятны, но вот строки (9) «?вэй ?эр ?бу ?ши» (Действовать, быть, становиться; И, а, но; Нет, не; Доверяться-полагаться, зависеть от, опираться на) и (10) «?чжан ?эр ?бу ?цзай» (Длинный, долгий, старший, главный; И; Нет; Править, требовать, распоряжаться) уже вызывают оторопелую оторопь даже в рядах перманентно самоуверенных важно-вальяжных уток. Хотя, что утки?! Профессорский состав тоже демонстрирует легкость во взглядах. Например, Lau Din-cheuk: «It benefits them yet exacts no gratitude; It is the steward yet exercises no authority». Артур Уэйли: «Control them, but never lean upon them; Be chief among them, but do not manage them». Малявин В.В.: «Всему поспешествует, а не ищет в том опоры. Всех старше, а ничем не повелевает». И, наконец, победная песнь Ян Хин-шуна, обожающего ходить своим особым путем, частенько пролегающим далеко вдали от оригинала текста: «Создавать и не присваивать, творить и не хвалиться, являясь старшим, не повелевать – вот что называется глубочайшим дэ». Замечательно! Но иероглиф «вэй», встречаясь в «Дао Дэ цзин» на каждом шагу, обычно, выступает в значениях «действовать, делать», а не «творить-поспешествовать». «Бу ши» – «не опираться на, не полагаться-доверяться и не зависеть от». Ну и где тут «хвалиться-гордиться» или «to control» or «to exact no gratitude»? Короче, Дэ действует, но не опирается. Пуркуа? Да эго-сознание нервного обывателя, кудЫ бы он ни действовал, обязательно будет опираться на имена вещей и названия обстоятельств. Оно всегда будет сковано как собственными желаниями, так и желаниями себе подобных. Поскольку любая опора для двойственного ума относительна и потому иллюзорна, ненадежна и подлежит распылению во времени и атмосфере, опираться на нее значит автоматически нырять в океан страданий и неприятностей. Скажем, христиане, всерьез уверовав в то, что записано в евангелических сказаниях, выстроили религиозно-бюрократическую структуру, опирающуюся на окаменевшую догматику и армию непогрешимых церковнослужителей, постепенно прибравших к рукам все права на Отца, Сына и Святого Духа. Иисус Христос сильно бы удивился, узнав, что вся эта лицемерно иерархическая конструкция называется христианством. Кстати, и буддисты, опираясь на воспоминания о Будде Шакьямуни, создали то, что сегодня именуется буддизмом. Вот только Иисус Христос никогда не был христианином, а Будда Шакьямуни буддистом. И тот, и другой «познали Истину, и Истина сделала их свободными» (От Иоанна Святое Благовествование, глава 8-32).

Что до строки (10) «Взращивает, но не управляет», то знак «чжан» хоть и может быть «старше всех», но здесь в качестве глагола олицетворяет процессы буйного роста и тихого отрастания. При всей неистребимой любви древнекитайцев к иерархическим лестницам, мы, с Великим Пекинесом, сомневаемся, чтобы они восторгались Дэ-совершенством из-за того, что оно старше всех. Заботливое ДЭ взращивает десять тысяч вещей изнутри их самих, ни на одну из них не опираясь, без малейших усилий, ненавязчиво и с непременным успехом. Разве Великое Дэ навязывает вещам свою волю, управляя их телодвижениями в заданном направлении? Как говорят соседские куры, «уж дудки с маслом!»

Великое Тождество сермяжной Реальности, пребывая в мимолетном постоянстве Таковости, «испытывает» абсолютное безразличие к беспощадному закону причинно-следственной зависимости. Поэтому Дао-уму, плывущему в прохладном потоке спонтанной Непривязанности, просто нечем обладать, управлять и куда- бы либо опираться. Дао-ум не прилипает к вещам – он свободен и самодостаточен, будто неутомимый ветер горных вершин, не знающий себе никаких постыдных ограничений (гл.20). Напротив, сознание эго-субъекта, функционируя в двойственном режиме тоскливого неведения, всегда ощущает вокруг себя разного рода лимиты и рестрикции. Why? Именно оттого, что каждый момент своего существования оно чем-нибудь обладает, управляет и в поисках ощущения собственной стабильности на что-нибудь опирается. Будучи самому себе «пограничным столбиком» на все случаи жизни, такому сознанию невозможно избавиться от сансарических оков и в неописуемом изумлении узреть бессмертное единство благоухающего Сущего. Вот во втором фрагменте этой главы, в противовес ее первой вопросительной части, Лао-цзы и намекает на тот очевидный факт, что дисциплинировать двойственный эго-ум во имя «проникновения» в недвойственное Дао все одно, что окучивать картофельные клубни для повышения урожайности апельсиновых бананов.

Коль невтерпеж поупражняться, то вместо сосредоточения ЦИ в неизвестном направлении, запросто можно озаботить себя животрепетным вопросом, как обрести вечно живое чудо-сознаниечудо-мышление, не поддерживаемое ничем и никогда? Совершенномудрый вовсе не от жгучего безделья живописует в этих строчках, как Дэ-совершенство проявляет себя в феноменальном мире стремительных метаморфоз. Очевидно, что он тихо подсказывает честным домохозяйкам, как освободить Дух из темного царства иллюзорной обусловленности. Никуда не опираться и ничем не обладать – вот это, воистину, грандиозно!

При желании, в девятой главе Сутры Помоста можно прочесть следующее: «Истинная Природа Реальности ни вечная, ни преходящая. Она не уходит и не приходит. Ее не отыскать ни снаружи, ни внутри, ни в пространстве между ними. Истинная природа Реальности превыше возникновения и исчезновения; она и ее проявления всегда пребывают в Таковости – постоянны и незыблемы. Таково Дао».

ГЛАВА 11

(1) Тридцать спиц в одной втулке сходятся,

(? са ? фу ? тун ? и ? гу)

(2) [Но] именно то, что в ней нет ничего,

[позволяет] использовать колесо.

(? дан ? ци ? у ? ю ? чэ ? чжи ? юн ? е)

(3) Обжигаем глину и горшок получаем,

(? жань ? чжи? эр ? вэй ? ци)

(4) [Но] именно то, что в нем нет ничего,

[позволяет] горшок из глины использовать.

(? дан ? ци ? у ? ю ? чжи ? ци ? чжи ? юн ? е)