Экономические и социальные проблемы России №1 / 2015

Экономические и социальные проблемы России №1 / 2015
Коллектив авторов

Ольга Николаевна Пряжникова

Анализируется влияние культурных и религиозных традиций на формирование социально-экономических приоритетов, социальную политику, процесс принятия управленческих решений, функционирование финансовых институтов в современном мире.

Для научных сотрудников, преподавателей вузов, аспирантов и студентов.

Экономические и социальные проблемы России №1 / 2015 Культурные и религиозные традиции в современной экономике

Введение

Влияние культурных и религиозных факторов на экономику является, если можно так выразиться, бескрайней проблемой, привлекающей внимание многих поколений представителей различных отраслей знания. Нет сомнения в том, что в современном мире, где процесс глобализации приводит к тому, что представители различных религий и культур находятся в едином социально-экономическом пространстве, эта проблема приобретает особую значимость. Сегодня считается общепризнанным, что экономика связана с культурой, причем не только по направлению: от культуры к экономике, но и в обратном – от экономики к культуре.

Культурный контекст важен и при формировании наших представлений о функционировании экономической системы и хозяйственном поведении индивидов. В конечном счете, признается, что культура «присутствует» в экономической науке (проблематика ценности, индивидуального и общественного, социального капитала и т.д.). При этом остаются и принципиальные методологические расхождения между экономическим подходом в его современном понимании, делающим упор на индивидуальном рациональном поведении, и подходом с точки зрения культуры, который «подчеркивает роль группы, общих ценностей и кооперативного поведения»[1 - Тросби Д. Экономика и культура. – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2013. – С. 219.].

Несмотря на тенденцию «очищения» экономической науки (теории) от всякого рода внешнего влияния (культурных, религиозных, этических и других факторов), великие экономисты, начиная от А. Смита и кончая многими современными авторами, признавали культурный контекст экономической науки. Следует упомянуть, например, Й. Шумпетера, который в фундаментальном труде «История экономического анализа» скорее показал невозможность рассмотрения экономической науки вне культурного, исторического и социального контекстов, нежели дал историю развития методов и инструментов исследования экономики, что предполагает название работы[2 - Шумпетер Й. История экономического анализа: В 3 т. – СПб.: Экономическая школа, 2001.].

Конечно, существует проблема определения: культуры и культурных факторов, с одной стороны, и экономики, – с другой. В данном случае эта проблема сознательно обходится и молчаливо предполагается, что культура представляет собой некий набор убеждений, верований, обычаев, ценностей и норм, и практик, свойственных некоей группе (как угодно большой или малой), а экономика – это все то, что связано с производством, распределением и потреблением благ. При таком представлении о культуре к ней могут быть отнесены и религиозные факторы. Однако они были обозначены в названии сборника для того, чтобы подчеркнуть направленность предлагаемых материалов.

Проблема взаимного влияния культуры в ее широком понимании и экономики имеет множество измерений: от философско-религиозного до экономико-теоретического, конкретно-экономического и управленческого[3 - Нет возможности перечислить даже наиболее значимые работы по этим направлениям. Можно напомнить, например, что экономисты-теоретики одно из проявлений влияния культуры на экономику воспринимают сквозь призму теории общественного выбора – этого чрезвычайно развитого сегодня направления современного мейнстрима. Безбрежная литература существует и вне мейнстрима, в рамках так называемой гетеродоксной экономики. Важность культурных факторов была давно признана специалистами в области социально-экономического развития, особенно в связи с проблемами третьего мира и переходных экономик. Специалисты по управлению на протяжении нескольких десятилетий большое внимание уделяли культурным особенностям управленческих практик и их роли в успехах как малых предприятий, так и крупных корпораций. Множество полезных ссылок читатель может найти в списках литературы, завершающих обзоры.]. Материалы, представленные в сборнике, можно отнести к последним. Более того, в соответствии со спецификой научно-аналитических обзоров, целью было дать представление о состоянии современных исследований в той или иной области, причем почти во всех материалах акцент сделан на конкретные, в ряде случаев, социологические исследования. Исключением является обзор, посвященный экономическим аспектам социальной концепции Русской православной церкви, хотя и в нем «конкретность» присутствует при анализе оценок этой концепции специалистами.

Интерес к социальной концепции РПЦ и ее экономической составляющей вполне естественен уже в силу той роли, которую церковь играет в нашем обществе. При этом следует иметь в виду, что история РПЦ, с одной стороны, и специфика православной богословской традиции – с другой, сделали чрезвычайно сложной проблему выработки социальной концепции и привели к тому, что ее отдельные положения оказались не всегда согласованными. Именно эти неоднозначные моменты и стали предметом рассмотрения в данном обзоре.

Три обзора: «Азиатский менеджмент: Конфуцианское наследие и современность», «Исламские финансы и перспективы исламского банкинга в России» и «Благосостояние: Буддистское измерение» рисуют картину влияния неевропейских (азиатских) культурно-религиозных факторов на экономику. Подобный географический выбор представляется не только интересным, но и оправданным уже в силу масштабов той части мира, которая связана с конфуцианством, буддизмом и исламом. Безусловно, речь идет не об исчерпывающем освещении современного состояния соответствующих исследований, а лишь об обращении к некоторым специфическим, но важным и интересным аспектам.

Не обойдены вниманием авторов и современные дискуссии в Европе (на примере Франции), касающиеся сосуществования различных религиозных и культурных традиций в современном европейском обществе. Конечно, проявление религиозности в поведении людей на рабочем месте – это лишь одна из многих сторон более общей проблемы, но, возможно, в наибольшей степени имеющей экономическую составляющую, поскольку в конечном счете от того, как предприниматели и сотрудники относятся к проявлению религиозности на рабочем месте и как взаимодействуют представители различных религий, зависит экономическая эффективность их деятельности.

Религиозные факторы влияют не только на поведение экономических агентов, но и на поведение людей, на национальном уровне принимающих политические и правовые решения, влияющие в числе прочего на бюджетную политику. Лоббирование интересов представителей различных религиозных групп, конечно же, не новое явление. Но в связи с реформой здравоохранения в США, которая предполагает принятие соответствующих законов и, как следствие, изменения в бюджетной политике, это лоббирование получило новый импульс и приобрело новые формы. Представители некоторых религиозных общин посчитали, что правительство, вменяя в обязанность работодателям обеспечивать своих сотрудников страховками определенного типа, в ряде случаев заставляет оплачивать медицинские услуги, которые противоречат их религиозным нормам. Часть населения, которая видит в реформе посягательство большого государства не только на право граждан свободно распоряжаться собственными средствами, но и на их религиозные чувства, стремится противостоять этому.

В заключение хочу подчеркнуть, что представленные материалы следует рассматривать как некоторую зарисовку состояния современных исследований влияния культурных и религиозных факторов на экономику. Мы надеемся в будущем еще вернуться к этой теме, тем более что интерес к ней не ослабевает.

    Н.А. Макашева

Религиозный фактор и социально-экономическое развитие

    О.Н. Пряжникова

Ценности общества, распространенные в той или иной культуре, традиционно рассматриваются в качестве одного из факторов экономического развития. Составляя сущностную основу неформальных институтов, определяющих особенности процесса взаимодействия между людьми, ценности и нормы поведения формируются в значительной степени под влиянием господствующей в обществе религиозной традиции.

Подход к изучению хозяйства как эволюционирующей системы, предполагающий анализ не только экономических, но и не-экономических факторов (этических, психологических, правовых) был впервые предложен представителями немецкой исторической школы. Развивая эту теорию, М. Вебер и В. Зомбарт пришли к выводу, что религиозные системы играют очень важную роль в генезисе экономических систем. Описание процесса эволюции социально-экономической среды под влиянием протестантской этики мы находим у М. Вебера: «один из конституционных компонентов современного капиталистического духа… и всей современной культуры, – рациональное жизненное поведение на основе профессионального призвания – возник… из духа христианской аскезы», которая «перемещалась… в профессиональную жизнь и приобретала господство над мирской нравственностью, она начинала играть определенную роль в создании… современного хозяйственного устройства… формируя… жизненный стиль» каждого отдельного человека [Вебер М., с. 205–206].

В архаических обществах религия и экономика представляют собой две составляющие единого целого[4 - Эту взаимопроникающую связь можно увидеть, в частности, в субстантивной теории происхождения денег Б. Лаума (B. Laum), согласно которой отношения между людьми и их божествами (приношения и ожидание взамен благословения) – «священный», а не рыночный обмен – дал толчок утверждению жертвенных быков в качестве меры стоимости и единицы расчетов в Древней Греции, сделав их прообразом денег в их современном понимании [Semenova A., 2011].]. В процессе социально-экономического развития религиозные ценности, определяя принципы и этику ведения хозяйственной деятельности людей, оказывали значительное влияние на экономические результаты человеческой деятельности. В наши дни процессы секуляризации ослабляют влияние религии в обществе. В странах Западной Европы участие людей в религиозных практиках сокращается. Однако все чаще ставится под сомнение вывод о том, что сокращение участия в религиозных практиках и снижение влияния церковных институтов приводит к снижению влияния на поведение людей ценностей, сформировавшихся в рамках той или иной религиозной традиции. Очевидно, что исторически доминировавшая в обществе религия всегда оставляет отпечаток в культуре и таким образом влияет на формирование отношений людей, даже если они нерелигиозны.

В данной работе рассматриваются результаты новейших теоретических и эмпирических исследований российских и зарубежных специалистов, затрагивающих вопросы влияния религиозной традиции на формирование уникальных характеристик социально-экономических систем, социального капитала, предпринимательской деятельности, а также взаимосвязь доминирующего вероисповедания и экономического роста.

Религиозный фактор и социально-экономическая модель

В настоящее время принято выделять следующие социально-экономические модели: англосаксонскую либеральную модель протестантского капитализма, западноевропейскую социал-демократическую модель католико-протестантского капитализма, дальневосточную патриархально-корпоративную модель конфуцианского капитализма, мусульманскую авторитарную модель. Само наименование этих моделей подчеркивает значимость религиозной традиции в качестве одного из факторов их формирования. Более того, существуют исследования, подтверждающие эту точку зрения. Так, анализируя результаты исследования голландского профессора Г. Хофстеде, посвященного типологии культур и их влиянию на формирование ценностей трудовой культуры, В.В. Липов указывает на очевидную «связь между религиозными ценностями, особенностями национальной деловой культуры и соответствующими социально-экономическими моделями» и соотносит их с доминирующими в разных странах конфессиям [Липов В.В., 2005, с. 58].

Исследование Г. Хофстеде[5 - Hofstede G., Hofstede G.J., Minkov M. Cultures and organizations: Software of the mind. – 3 rd ed. – N.Y.: McGraw-Hill, 2010. – 576 p.], дополненное М. Минковым и Г.Я. Хофстеде, посвящено определению ценностных установок работников и студентов в 76 странах по следующим характеристикам: 1) дистанцированность власти отражает степень неравенства людей при принятии решений; 2) индивидуализм – предпочтение опираться на собственные силы, заботясь о себе и своих близких; 3) маскулинность / фемининность отражает распределение эмоциональных ролей между мужчинами и женщинами и показывает насколько в культуре ценится целеустремленность, героизм; 4) избегание неопределенности отражает склонность контролировать будущее и уровень толерантности к нетрадиционному поведению и идеям; 5) прагматизм или долгосрочная / краткосрочная ориентированность связаны с выбором фокуса внимания в действиях человека (будущее, настоящее или прошлое) – чем выше этот показатель, тем в большей степени общество склонно к иерархии, чем к равенству, к следованию коллективным интересам, а не интересам индивида, к этическому релятивизму и т.д.; 6) потворство желаниям – отражает в какой степени социальные нормы и самоконтроль ограничивают «практики получения удовольствия».

Используя данные, размещенные на сайте, посвященном исследованиям Г. Хофстеде[6 - The Hostede centre. – Mode of access: http://geert-hofstede.com/countries.html], мы рассчитали среднее значение данных показателей по группам стран: протестантские (Англия, Новая Зеландия, Дания, Норвегия, Финляндия, Швеция), католические страны Европы (Австрия, Бельгия, Ирландия, Испания, Италия, Португалия, Франция), католические страны Латинской Америки (Бразилия, Аргентина, Мексика, Колумбия, Венесуэла, Эквадор), православные страны (Болгария, Россия, Румыния, Сербия, Греция), страны конфуцианской традиции (Гонконг, Китай, Сингапур, Тайвань, Япония), исламские страны (Индонезия, Иран, Малайзия, Пакистан, Турция). Результаты сведены в табл. 1, в которой также приводятся показатели иудейского государства Израиль.

Таблица 1

Ценностные характеристики культур стран и преобладающие в них религиозные конфессии

Данные ценностные характеристики сформировались под влиянием доминирующей религиозной традиции, но влияние оказали также и другие факторы, такие как природные и климатические условия, исторический путь развития и т.д. В результате при ряде сходств мы видим расхождения ценностных установок культур европейских и латиноамериканских стран, возникших в рамках одной католической религиозной традиции. Значения этих показателей и их сочетания иллюстрируют уникальный набор ценностных приоритетов, определяющих особенности экономического поведения и экономического развития в той или иной культуре и формирующих конфессионально-цивилизационную специфику.

Так склонность к предпринимательству тесно связана с уровнем индивидуализма; показатель «потворство желаниям» является индикатором модели потребления; особенности и уровень рыночной конкуренции зависят от таких показателей, как дистанцированность власти, маскулинность / фемининность; прагматизм или долгосрочная / краткосрочная ориентированность влияет на склонность к сбережению. Предпочтение опираться на собственные силы (индивидуализм) можно связать со сформировавшимся в обществе отношением к перераспределению благ. Высокий уровень индивидуализма в протестантских странах (74), католических странах Европы (61) и Израиле (54) коррелирует с негативным отношением представителей этих вероисповеданий к перераспределению благ, по сравнению с отношением последователей других религий. Соответствующие предпочтения находят отражение в государственной политике перераспределения благ в странах разных культурных традиций [Guiso L. et al., 2006, p. 41, 43].

Процесс взаимодействия религиозной составляющей культуры и экономического развития приводит к равновесию социально-экономической среды, которое воплощается в социально-экономической модели и политическом устройстве общества. Подобной точки зрения придерживается, например, Г. Григориадис (см. табл. 2) [Grigoriadis T., 2013, p. 30].

Таблица 2

Либеральная / социальная демократия (США, Великобритания, Швеция, Дания, Норвегия, Финляндия, послевоенная Германия, Нидерланды) представляет собой протестантскую рыночную экономику, в которой институт регулярных выборов, широкие гражданские права и развитый частный сектор экономики дополнены предоставляемым государством социальным обеспечением.

Израильская модель регулируемого капитализма характеризуется менее интенсивным вмешательством государства в экономику по сравнению с практиками стран Западной Европы.

В основе государственного корпоратизма / клиентелизма находится институт конкурентных выборов и защита минимального набора гражданских прав (Бразилия, Испания, Италия, Франция, Бельгия, Австрия). Распространенная в данных странах система социального обеспечения во многом отражает социальные установки католической церкви.

Византийская олигархия (СССР, Россия, Украина, Болгария, Румыния, Сербия, Греция) предполагает наличие значительного государственного сектора в экономике, а также существование номинальных или реальных правил, регулирующих процедуру выборов. Государство регулирует экономику, а частный сектор институционально находится в зависимости от государства. При этом в обществе существует высокий спрос на общественные блага, что отражает сложившиеся в православной традиции организационные нормы, в рамках которых предпочтение отдается принципу иерархичности в ущерб прозрачности.

Экономическая система, названная Григориадисом предпринимательской аристократией (Иран, Турция, Египет, Индонезия, Малайзия), предполагает господство корпоративных элит как в частном, так и в государственном секторах, где ключевые руководители назначаются или напрямую, или с использованием иных процедур, но непосредственно государством [Grigoriadis T., 2013, p. 32].

В своих исследованиях Г. Григориадис и Б. Торглер рассматривают влияние религиозных норм и религиозной идентичности на формирование спроса на общественные блага и особенности их распределения. Так в странах протестантской и католической традиции местные органы власти обеспечивают производство общественных благ на основе социального контракта с гражданами. В странах же исламской и православной традиций обеспечение общественными благами воспринимается обществом как гарантия коллективного благосостояния и социальной справедливости, а административная эффективность определяется не способностью властей следовать данным обещаниям, а демонстрацией приверженности обязательствам бороться с бедностью и неравенством [Grigoriadis T., Torgler B., 2013, p. 30]. Так называемые коллективистские экономические системы, которые характеризуются высоким спросом граждан на общественные блага, присущи странам, где большинство населения являются приверженцами «коллективных» религиозных традиций – католицизма, православия и ислама.

Влияние религии на общественное устройство можно проследить во взаимосвязи религиозных норм и светских правовых актов, распространении религиозных ценностей и практик на бюрократические институты общества, а также в восприятии религиозных общин в качестве прототипа экономической системы, в соответствии с которым формируются экономическая среда и экономическая политика.

Анализируя религиозные общины как прототипы экономических систем, Г. Григориадис обращается к опыту православия и иудаизма. Принципы экономической жизни еврейских поселенцев в Палестине до создания государства Израиль – физический труд и стремление к самообеспечению в сочетании с безразличием к материальной выгоде, социально-экономическому статусу и политической власти – позже стали основополагающими для израильского общества, сделали возможным возникновение кибуцев и мошавов, а также определили особенности структуры общественных институтов Израиля.

Кибуц как модель организации предполагает добровольное членство (отсутствие частной собственности в кибуцах «компенсируется» правом выхода из него) и демократическую природу коллективных процедур, осуществляемых общим собранием всех взрослых членов кибуца. Важными характеристиками модели кибуца также является мониторинг и контроль на всех уровнях структуры, взаимодополняемость индивидуальных и коллективных интересов, эффективность каналов распространения информации, наличие обратной связи внутри коллектива, отсутствие какого-либо универсального централизованного набора правил распределения ресурсов внутри кибуцев. Этой модели присущ баланс между уравнительной системой перераспределения ресурсов и добровольным участием в коллективе. Несмотря на то, что члены общины с большей производительностью труда имеют меньше стимулов оставаться в ней, чем те, чья производительность ниже, в условиях равного потребления богатые кибуцы остаются привлекательными и для более производительных членов. В кибуцах им обеспечен оптимальный уровень экономической безопасности, в результате издержки выхода оказываются достаточно высокими. В некоторых кибуцах также существуют эффективные схемы поощрений наиболее продуктивных членов.

В кибуце главный стимул к труду традиционно связан с отношением к труду как к процессу самореализации. Такая трудовая этика мотивирует работников вносить вклад в благосостояние общины. Ответственное отношение к труду в общине объясняет устойчивость такой формы организации экономической и социальной жизни при отсутствии прав собственности и дифференциации материального вознаграждения. При этом исследователи полагают, что именно идеологические установки трудовой этики, а не следование принципам альтруизма, обеспечивают действенную взаимопомощь среди членов кибуца и его организационную целостность.

Прозрачная процедура голосования и необходимость поддержки 2/3 членов общины при принятии в нее новых членов демонстрируют пример сочетания принципов демократии и коллективизма. Это позволяет рассматривать кибуц как демократический религиозный коллектив и институциональный прототип общества, в основе которого лежат как взаимная поддержка, так и рыночные стимулы. Баланс интересов коммуны и частных интересов ее членов устанавливает верхний предел личных доходов и личной инициативы. Одновременно добровольность участия в кибуце устанавливает нижний предел управленческого контроля и корректирует дефекты иерархичной структуры.

По мнению Т. Григориадиса, кибуц предлагает институциональные и экономические основы, которые и сформировали модель социально-экономической системы государства Израиль. Она одновременно сочетает в себе черты коллективизма и индивидуализма, общинности и рыночных стимулов, государства всеобщего благосостояния и либеральной рыночной экономики, с четкой нацеленностью на политическое представительство интересов и защиту прав граждан всех слоев общества [Grigoriadis T., 2013, p. 10].

Анализируя социально-экономическое устройство русского православного монастыря как примера религиозной общины, Г. Григориадис указывает на тот факт, что в отличие от кибуца, представляющего собой институт коллективной демократии, русский православный монастырь представляет собой пример диктатуры как способа управления коллективом, так как не предусматривает возможности выхода из общины и закрепляет за наместником абсолютную власть в распределении ресурсов общины и установлении размера вклада каждого ее члена.

В процессе развития монастырей, роста их интеллектуального и политического влияния церковные принципы монастырского устроения были инкорпорированы в государственные структуры Византийского государства. Сущностные основы коллективных форм восточного православия получили свое оформление в конце XI – начале XII в. Они предполагали духовное развитие христиан внутри монастырской общины, при этом допуская возможность появления в ней харизматических личностей, которые могли бы стать ролевой моделью и для мирян. Организации жизни духовных лиц в Византии была свойственна иерархичность и харизматичное лидерство, а также практика духовного подвижничества и независимости от материальных благ.

Император Византии нес ответственность за благосостояние народа перед церковью, которая устанавливала этические стандарты административного поведения. Церковь осуществляла посредничество между феодальной элитой и государственными чиновниками с одной стороны и средним и низшим классами – с другой. Она доносила интересы народа до элит, пользуясь при этом государственными субсидиями для собственного выживания. В основе договора между императором и церковью (в отсутствие четкого разделения секулярных и духовных регламентаций) лежал обмен: церковь получала права собственности на материальные ресурсы и пыталась максимизировать их, а император – сакрализацию своей власти.

Сходная модель взаимоотношений религиозных и государственных институтов существовала в Киевской Руси и Московском княжестве. Во второй половине XIV в. был основан Троице-Сергиевский монастырь, который вскоре стал духовным центром русского православия. Регулярные паломничества в монастырь Великого князя Василия III и Ивана Грозного, как и предоставление монастырю имущественных и экономических привилегий, свидетельствовали о значимости легитимации власти духовными лидерами нации. Одновременно в монастыре формировалась иерархическая структура: настоятель, келарь, казначей, стряпчий и дьяки. В этой структуре настоятель обладает абсолютной властью распоряжаться собственностью монастыря, хотя при этом и он и другие члены общины лишены формальных личных прав собственности. Управленческий контроль на всех уровнях иерархии, семейные и экономические связи с дворянским сословием (в XVI веке 38% монахов были выходцами из класса землевладельцев), получение привилегий и льгот от московской власти, обеспечение монахов минимальными ресурсами для поддержания их существования стали экономической основой жизни православного монастыря [Grigoriadis T., 2013, p. 13].

Впоследствии в результате реформ Петра I и Екатерины II, российская православная церковь стала своего рода административной единицей, находящейся в подчинении главы государства. Она потеряла свое влияние в качестве автономного участника политической жизни России. При этом православие стало составляющей частью социальной и политической идентичности российского общества, а устройство экономики монастыря во многом нашло отражение в социально-экономической модели, утвердившейся в России.