Первый Ученик. В двух мирах

Первый Ученик. В двух мирах
Коллинз Джон Митчелл

Клефанор, Эпоха Пути. В Анкиллирской Республике бушует гражданская война. Дикие альвы бесчинствуют на бескрайних просторах Старого Света. Тайная организация с востока повсюду распустила свои незримые щупальца. Но настоящая угроза приходит с севера, где возродился древний Культ. Его члены готовы на все, чтобы открыть врата в пылающие степи Неклимора и вновь привести в мир своего ужасного Повелителя. Для этого им всего-то и нужно – найти путь к Святилищу, где сокрыты древние знания. И Культ близок к цели как никогда…Кто отважится противостоять этому Злу? Отставной меледорский капитан, сбежавший от своего прошлого вор, загадочный жрец из лесного народа, странствующий рыцарь Священной Церкви, знаменитый анкиллирский пират и Истинный Маг-наследник престола, – всем им придётся объединиться, чтобы победить. Но смогут ли они пожертвовать самым дорогим, когда судьба заставит сделать выбор?..

Коллинз Джон Митчелл

Первый Ученик. В двух мирах

Пролог

В сутану ночи облаченный парад планет над бренным миром
Вернет властителя на трон, объятый пламенным эфиром
Забытый враг сквозь тайный путь весь белый свет в ненастье ввергнет
И Солнце жадно пить начнет, пока светило не померкнет.

Но в череде бегущих лет копьё и меч не затупятся.
Навстречу давнему врагу в порыве гнева устремятся
Дракона два, что тьму миров лишь вместе смогут одолеть
Сломать печать, закрыть врата и с чистым сердцем умереть.

Всё началось с этого проклятого сна, с этого наваждения. Впервые Олаф увидел его на исходе осени, и с тех пор тревожные образы не покидали его ни на одну ночь. Олаф Тенкоррон – отставной гвардии капитан, в прошлом – командующий седьмым пехотным корпусом меледорской армии, а после – следователь сантрумской Управы Блюстителей, – не верил в предзнаменования, но отрицать очевидное было глупо. Кто-то очень хотел, чтобы он, уже немолодой ветеран трёх войн, последняя из которых – гражданская – казалось, забрала у него последние силы, покинул опостылевший город и отправился на запад разыскивать своего давнего товарища – единственного, кто мог истолковать ему смысл навязчивого видения. Образы были размытыми, перемежающимися: мечущиеся в огне тени, лязг стали, вопли и всепоглощающая тьма, которая расползалась подобно чернильной кляксе в синеве неба. И всё же было в этих видениях нечто общее: в неведомом лесу высоко над кронами деревьев возвышалось каменное сооружение, над которым распростёрся чёрный проём. Место было незнакомым, постройка была охвачена пламенем, а перед ней виднелась чья-то фигура. Олаф звал её, тянулся к ней, но никак не мог догнать. Казалось, что незнакомец стоит на месте, и в то же время он неумолимо отдалялся от анкиллирца. Он оборачивался лишь в последние секунды сна, и тогда Олаф мог разглядеть его лицо, прежде чем проснуться в холодном поту. Это был Иарон Меодвир.

* * *

Улица тонула в гомоне толпы, не смолкавшем ни на минуту. Туда-сюда сновали торговцы, ремесленники и прочий люд. Уличные артисты теснили друг друга. Толпа, влекомая ими, так плотно облепила величественный собор, что его подножие казалось живым. Зевавки с удобством устроились на широких ступенях, а кому-то даже удалось проникнуть внутрь. Музыкантов собралось с полсотни, но все они играли слаженно один и тот же мотив, который с лёгкостью воспарил над гомоном толпы и разнёсся по вечернему городу, стремительно погружавшемуся в сумерки. Этой светлой мелодии, пророчествующей возрождение, вторил стройный церковный хор, и песнь их восхваляла Вантермалию – День Принятия. Эта традиция возникла во времена, когда народ Телаурата получил шанс на искупление и влился в лоно Священной Церкви. Для суртов это был день освобождения от тёмного прошлого, довлевшего над ними долгие века. Население столицы было охвачено радостным волнением.

Неприметный скрюченный человечишко – из тех, при виде которых хочется поскорее перейти на противоположную сторону улицы, – пробирался сквозь толпу. Он был погружён в свои мысли. Он был призраком, невидимкой, каких было множество на улицах Фалантара[1 - Столица Телаурата.], но, в отличие от них, у него была миссия, которая даровала смысл его никчёмному существованию. Прижав к тщедушной груди кипу бумаг, он что-то бессвязно бормотал, не поднимая взора выше истёртых сандалий. Вдруг он на полном ходу налетел на преграду и упал наземь, а драгоценные свитки разлетелись по мостовой.

– Проклятие! – прохрипел человек, преисполненный злобы, и тут же кинулся спасать свои сокровища, пока толпа не обратила его труды в ничто, но тут его грубейшим образом прервали.

– Эй, бедолага! Вставай, пока тебе ладони не отдавили! Хватит ползать! – На плечо легла чья-то тяжёлая ладонь. – И смотри по сторонам, – произнёс сурт, облачённый в доспехи королевской гвардии. – Не зашиб я тебя?

Человек, стоя на коленях, бросил преисполненный злобы взгляд на удивлённого стражника и вдруг изменился в лице. Взор его, минуя обидчика, скользнул дальше, к пурпурному небу, которое раскинулось над площадью. Смутившись, сурт обернулся и тоже посмотрел наверх, но ничего необычного не заметил.

– Эй, ты чего?

Нищий, казалось, его не слушал. Он пал ниц, уткнувшись лбом в холодную брусчатку. Мольбы на неведомом языке, которого стражник не слышал никогда прежде, вырывались вперемешку с всхлипываниями.

– Ай, да ну тебя! Иди-ка отсюда! – Стражник рывком поставил скрюченного на ноги, запихнул ему за пазуху оставшиеся бумаги и вытолкнул прочь из толпы. – Давай, давай, пока тебя не зашибли!

Нищий скрылся: растворился в толпе, подобно тени. Стражник пожал плечами и вернулся к всеобщему празднеству.

На последнем этаже высокой башни, которую местные называли Звёздным Шпилем, находились покои одной влиятельной особы – приближённого самого короля. Здесь, в непосредственной близости от дворца Меодвиров, в самый разгар праздника над увесистой книгой сгорбился сурт, облачённый в длинную сутану. Как и у всех суртов, его кожа имела насыщенный бордовый цвет; на голове, охваченной серебристым обручем, росли массивные рога, испещрённые рунами и украшенные золотыми пластинами, а из-под сутаны виднелся длинный хвост, ходивший из стороны в сторону. Обладатель его был лишён покоя. Сурт бы стар, его волосы и длинная борода давно выбелила седина, но тело ещё хранило остатки былой силы. Он был высок и статен, и даже старости не удалось отнять этого. И всё же сейчас всё его существо сотрясала нервная дрожь, а лицо исказила злоба. С гневом захлопнув книгу, старик вышел на балкон. Внизу веселился народ Фалантара: в вечернее небо взлетали потешные огни, и даже сюда долетали обрывки песнопений и слаженная игра уличных музыкантов. Но сурта они не интересовали. Он подошёл к медной трубе телескопа и принялся в который раз за вечер осматривать тёмное небо. Безрезультатно!

– Где же ты, где? – С досады хлопнув ладонью о парапет, сурт развернулся и скрылся в покоях.

А далеко внизу, на первом этаже этой же башни по длинному коридору, освещённому факелами, пружинистой походкой шёл скрюченный человечек, лицо которого озарила необъяснимая радость, граничившая с безумием. Он остановился у тяжёлой деревянной двери. Перед ней в молчании застыл высокий сурт, облачённый в робу, похожую на ту, что носил его господин, но лишённую знаков отличия.

– Пропусти меня! – сдавленно пискнул человек.

Стражник с презрением оглядел сгорбленную фигуру посетителя:

– Катись прочь! Владыка никого не принимает.

– Меня он примет! – Глаза человека сверкнули в темноте, и он вплотную придвинулся к сурту. В нос тому ударил резкий запах пота и кислого церковного вина. С силой оттолкнув нищего, сурт вынул из-за пазухи кинжал:

– Не вынуждай меня!

– Был явлен знак! – не переставая безумно улыбаться, продолжал нищий, наступая на стражника. – Был явлен знак! – завопил он, а затем схватил себя за сальные патлы и принялся вырывать их, не замечая боли. – Был явлен знак! Был явлен знак! – Человек не унимался: он зашёлся в безумном хохоте, и сурт невольно отступил.

– Чёрт с тобой! – рыкнул он. Отперев дверь, сурт схватил нищего за шкирку и втолкнул его внутрь. – Давай поторапливайся, сумасшедший! Посмотрим, что он с тобой сделает!

Хлопнула дверь, и в коридоре воцарилась тишина. Лишь хохот сумасшедшего раздавался с другой стороны, затихая наверху.

В покои мудреца вела витая лестница из пяти сотен ступеней. В конце этого утомительного пути скрюченный с трудом переставлял ватные ноги и судорожно хватал ртом воздух. Дверь в покои Владыки поддалась не сразу. Когда она распахнулась, сгорбленный человек, не совладав со своей длинной робой, споткнулся и полетел вперёд, едва не задев высокую вазу рядом со входом, и с грохотом растянулся на полу перед суртом, который воззрился на незваного гостя таким испепеляющим взглядом, что того начала пробирать крупная дрожь.

– Я могу убить тебя на месте, и глазом не моргнув. Ты ведь осознаёшь это, верно? Назови причину, по которой я должен сохранить твою жалкую жизнь, червяк!

Голос хозяина покоев – грубый, тяжёлый, рокочущий, как весенний гром, – испугал убогого ещё больше. Он только и мог, что скрючиться в комок, прижав к груди свои ненаглядные бумаги, да тихонько поскуливать, не смея поднять взора от ног своего покровителя.

– Говори! – проревел Владыка.

Человек кое-как поднялся, но его взгляд всё ещё блуждал по паркету, и оттого он казался ещё меньше обычного. Наконец, собравшись с духом, он выпалил:

– Мой господин, был явлен знак!

Сурт молчал. Трудно было сказать, что происходило в его голове. Ни один мускул на его красном лице не дрогнул при этих словах, однако в покоях повисла тишина. Наконец, прищурившись, он спросил:

– Почему ты так решил? Я три дня к ряду не свожу глаз с небосвода. – Лицо сурта свела гримаса отчаяния. – Мы где-то просчитались…

– О да, господин, просчитались! Но не со временем, а с местом! – В глазах скрюченного сверкнула искра ликования. – Я покажу, о Владыка!

Человек смиренно поклонился, не смея начать рассказ без дозволения.

Сурт махнул рукой в сторону балкона и прикрыл глаза. Одна лишь мысль промелькнула в его голове: «Сейчас этот ничтожный глупец ошибётся, а потом я убью его на месте».

Человек засеменил на балкон, суетливо перебирая бумаги. Он не сразу осмелился дотронуться до стоявшего на треноге телескопа, всё ещё ощущая на себе жгучий взгляд его владельца. Однако не подчиниться после столь громкого заявления было ещё опаснее, и человечек принялся настраивать сложный инструмент, то и дело сверяясь со своими бумагами. Он старался не оглядываться и лишь под конец своих манипуляций обернулся к сурту в раболепном поклоне, жестом указав на прибор.

– Все готово, о Владыка. Не изволите ли взглянуть?

Сурт не ответил. Он всё ещё был абсолютно уверен, что его собеседник напрасно потревожил его и без того натянутые, точно струны, нервы. Успокаивало одно: манящая возможность разделаться с наглецом каким-нибудь изощрённым, безусловно болезненным способом. Однако стоило Владыке склониться над окуляром, как все мысли о казни тут же испарились в дуновении вечернего ветра, взметнувшего его пепельные кудри. В призме поначалу едва-едва, но с каждым мигом всё отчётливее угадывался строй небесных тел. Тоненькая линия на тёмном небосводе, не более! Забавная шутка природы. В действительности же эта тонкая линия была тем знаком, который Владыка искал на небе третью ночь к ряду, а ждал гораздо, гораздо дольше… Знак!

Сурт стоял ни жив ни мёртв, всё ещё согнувшись над телескопом, как будто боялся, что, если заглянуть в него ещё раз, видение испарится. Но стройный ряд из семи планет оставался на небе и не думал исчезать.

– Наконец-то! – ликующе закричал Владыка.

Он развернулся на пятках, мигом влетел в покои, схватил со стола перо с чернильницей и принялся записывать что-то в толстый журнал, вдоль и поперёк исчерченный сложными формулами и числами в столбик.

– Теперь мы готовы! – оскалился сурт, а затем залился жутким ледяным хохотом.