Однажды детство кончилось

Первый клоун под каскад литавр ответил что-то весёлое. Они спорили несколько минут. Рыжий почему-то обиделся, приставил микрофон к заднице и оглушительно пёрднул. Брундуляк в ужасе сожрал своё кепи. Зрители попадали со своих кресел…

После клоунского антре на манеж вывели говорящего верблюда, потом пингвина-канатоходца. Но народ не мог угомониться до самого антракта.

Ярко вспыхнул свет.

Когда мы вернулись на свои места, я увидел маленького мальчика. Младше меня. Годиков, наверное, четырёх – пяти. Он был чёрный, как уголёк. Доедал пирожное. Семья негров сидела впереди нас ряда на три. Это самое удивительное, что я видел за этот вечер. Я украдкой следил за ними в моменты ярких вспышек софитов. На манеже прыгали, летали, скакали, крутились, но все это можно увидеть по телевизору…

Цирк мы покинули одни из последних. Толпа быстро рассеялась по набережной Фонтанки. В основном шли на Невский проспект, в сторону метро. А я снова их увидел. Мальчик капризничал, не хотел уходить, ему понравилось. Они сели в чёрную «волгу», вероятно, автомобиль их ждал. Уехали…

Отец поймал такси. Он называл водителя шефом.

– Шеф, вот здесь.

Высадились на стрелке Васильевского острова. У отца был с собой фотоаппарат. Где-то в альбоме ещё живут эти мгновения. Блеск Невы в гранитных ладонях набережных, Ростральные колонны, мужчины на заднем плане, в широких штанах. Я с мамой на ступеньках военно-морского музея…

Вечером, когда я в ванной комнате чистил зубы, в нашем коммунальном коридоре раздался крик:

– Мартын ушёл!

Сразу беготня, у всех лица, будто война началась. Тётя Марина выбежала на лестницу, громко рыдала на ступеньках. Это она кричала.

Отец всегда говорил:

– Мартын – это вам не фуянэ из балета Гаянэ.

Или:

– Надо было, как Мартын делать…

Всегда был прав этот Мартын. И вот он ушёл. Куда? Зачем?

Засыпая, я слышал, как за стенкой, на общей кухне скрипел линолеум. Соседи не спали. Ждали возвращения «блудного попугая» – так мама сказала.

Мне снился негритёнок верхом на летающем бегемоте под куполом цирка. Сверкая жемчугом улыбки и раскинув в стороны маленькие руки, он передавал мне привет…

Утром папа сказал:

– Звонила бабушка, она с тобой в музей не пойдёт, заболела. Придётся мне.

Я хотел ответить, что дорогу прекрасно знаю, ходили с классом. Но мама вряд ли бы отпустила одного – слишком много переходить улиц.

В общем, мы пошли. Решили пешком, без всяких троллейбусов. Свернув в переулок, увидели столпотворение у магазина. Люди стояли группами, раскованно беседовали, занимая весь тротуар.

У встречных отец спрашивал:

– Там есть чего-нибудь?

– Есть, всё есть!

– Мартын! – вдруг заорал отец.

Один дядька подпрыгнул и пошёл к нам. Я узнал нашего соседа, которого, не смыкая глаз, всю ночь ждала жена. Он остановился в двух шагах и с пафосом произнёс:

– Я лиру посвятил народу своему! Быть может, я умру неведомый ему!

– Но я ему служил, – согласился отец, – и сердцем я спокоен! Пускай наносит вред врагу не каждый воин, но каждый в бой иди! А бой решит судьба!

– Я видел красный день, – орал дядя Мартын, – в России нет раба! И слёзы сладкие я пролил в умилении…

– Ты где пропадал, сволочь?!

– Да вот, понимаешь…

Отец обернулся ко мне:

– Жди здесь. Это недолго.

И они оба захохотали и нырнули в омут подворотни. А я остался один.

Я разглядывал мужчин в одинаковых плащах из шершавого материала. Была одна женщина в детском пальто и с лицом кикиморы из мультика. Ей протянули стакан:

– Тебе, Галина, половину…

Она лакала, запрокинув голову. Фиолетовая нижняя губа шлёпала по граням посуды. Ласковое, уже почти осеннее солнце, купалось в стакане с янтарной жидкостью. Выстрелило искрой на последней капле, упавшей в глотку старухе…

Все вокруг были счастливы. И говорили на каком-то булькающем языке:

– Я вчера бль, бль, бль-на…

Наконец-то, папа с другом вынырнули из толпы.

Дальше пошли втроём. Отец, сложив руки в трубочку, что-то говорил в ухо дяде Мартыну. Тот таращил глаза, в комичном ужасе подпрыгивал на ходу, делая в воздухе велосипед. Они хохотали, я завистливо морщил нос. Остановились на углу. Папа сказал мне:

– Зайдём ко мне на работу. Это недолго.

Будто у меня был выбор.

«Работа» началась с бетонного забора. Потом железные ворота и двухэтажное здание с табличкой у входа – «Инструментальный цех НИИ Минтяжмаш…». Не успел до конца прочитать, нам гостеприимно распахнули дверь.

– Обана! – закричал отец и вытащил из карманов две бутылки с «отравой». В комнате на лавках вокруг стола сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши.

Мне дали помидор, и мужчина в синем халате повёл меня на второй этаж.

– Вот тебе бумага и карандаш. Рисуй. Только гитару не трогай, а то она расстроится.

Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошёл и провёл пальцем по струнам. Подумал, что сейчас же потекут слёзы из белых колков на грифе или ещё из какого места. Но ничего не случилось.

В кабинете стояло ещё несколько письменных столов. На стенах висели диаграммы и вымпелы «передовых коллективов». Здесь хоть не воняло, как на первом этаже.