Пес Зимы

Бэррон говорит, нет даже шумов. Даже фона. В самом деле: землетрясение, метеорит, цунами?.. Восстание роботов? Но ведь так не бывает, чтобы все накрылось единомоментно. Не верю… Верю – не верю, какая разница?

Это ковчег. С запасом воздуха и пищи на шесть недель. Примерно на шесть. Кстати, наверное, уже пора вводить нормативы выдачи продуктов. Ковчег, в котором нет ни голубей, ни ворон.

Дурацкая история.

Должен быть выход. Из любой, самой скверной и пакостной истории, есть выход. Надо только знать, где искать. Марк Веринджер, ты должен найти выход. Не ты строил этот ковчег, но тебя назначили старшим по нему, и это твоя работа – проложить путь к горе Арарат. Возможно, ради этого ты и рожден. Думай. Думай…

* * *

– Вы же сами знаете, челнок – это не самолет, даже не посадочный модуль. Это спасательное средство, сконструированное с единственной целью – при крайней необходимости вытащить нас отсюда любой ценой.

– Эта необходимость настанет очень скоро.

– Да. Но… Впрочем, Вы же пилот, Джил, Вы все это знаете не хуже меня. Челнок приземляется без двигателей на скорости четыреста миль в час. Во всем мире есть четыре полосы, способных принять такой аппарат. Никаких уходов на второй круг. Без радиопеленга Вы не только не посадите его, Вы даже не найдете, куда сажать.

– А если на воду? Океан большой, не промахнемся.

Бэррон покачал седой головой.

– Я думал об этом. Даже если море будет гладким, как зеркало, Вы знаете, что будет с тем, кто плюхнется в него на скорости в четыреста миль?

– Ну а тормозной парашют?

– Если он раскроется на высоте, аппарат перевернется и рухнет в воду кувырком. Гарантированный гроб.

Джил вытерла вспотевший лоб:

– Послушайте, Бэррон. Вы же инженер, настоящий инженер, один на миллион. Не спорьте, я знаю. Вы должны что-то придумать. Какой-то добавочный тормоз, крыло, неважно что. Мы можем рискнуть. Один к ста. Один к двумстам. Нет такого риска, на который нам не имело бы смысл пойти. Сделайте что-нибудь!

Ответная улыбка не сулила ничего хорошего.

– Я думал об этом. Если бы у меня был в распоряжении армейский склад… Но Вы же знаете, лунная база – это не барахолка на все случаи жизни. К тому же она даже не достроена, вернее – только начала строиться. Здесь же ничего нет, вообще ничего. Из чего я могу что-то делать? Из своих штанов?

Бэррон говорил спокойно, немного грустно, но тихо и без срывов. Он не импровизировал: много часов было потрачено на анализ и перебор мыслимых и немыслимых вариантов. Этот человек хорошо знал свое дело.

– Даже если бы у меня были материалы, мы не можем сверлить наружную обшивку. Малейшее повреждение термоплитки – и при входе в атмосферу челнок превратится в факел. Даже не в факел – в каплю. Огромную металлическую каплю.

– Парашютный отсек?..

Улыбка Бэррона стала шире.

– Не импровизируйте, девочка. Поверьте, я не меньше Вас хотел бы убраться отсюда, и если б знал, как это сделать, то уж непременно не утаил бы.

Джил посмотрела на него с недоумением.

– Хотела бы я говорить об этом также спокойно.

Бэррон поднял глаза:

– У вас есть дети?

– Двое.

– У меня их было семеро. О чем мне еще беспокоиться?

* * *

– Ни в чем я не уверен!

Форд кипятился. В последнее время он все чаще вел себя нервно, почти истерично, винить его в этом было трудно, но осадить следовало.

– Я вижу ровно столько же, сколько Вы. Чуть светлее, чуть темнее… У меня нет никаких инструментов, кроме собственных зрачков.

– У нас есть телескоп.

– Полтелескопа. Вторая половина запланирована на следующий рейс.

– А из этой половины можно собрать что-нибудь путное? Нам же не надо наблюдать за Альдебараном.

Форд смерил командира взглядом, безмерно далеким от уважения.

– Нельзя.

– А если постараться?

Марк Веринджер был настойчив. Настойчивость была одной из его основных черт, он уважал себя за нее и не стеснялся проявлять при необходимости.

– Зачем? Что Вы надеетесь там увидеть? Если там все хорошо… мы и так знаем, что там не хорошо. Если плохо… мы и так знаем, что там плохо. Как Вы собираетесь использовать то, что узнаете? У нас есть варианты? Мы можем сдохнуть либо здесь, либо там.

Это была истерика. Истерики сейчас были неуместны.

– Подумайте, как собрать телескоп к концу недели. И вот еще. Ко мне подходила мисс Ричардс…

Форд побагровел. Высокий, мускулистый, сильный – чем он не угодил Эмили? Ему ничего не стоило скрутить командира в бараний рог.

– Не лезьте в мои дела, Веринджер. Нам нынче терять нечего, а я, между прочим, начинал помощником шерифа в Оклахоме.

Марк Веринджер был типичный холерик. Он не краснел, не бледнел, но его серые глаза начинали недобро блестеть, выдавая бешенство.

– Вы забываетесь, Форд. Возможно, нам осталось жить шесть недель, или вроде того. Но если Вам показалось, что я позволю прожить эти шесть недель скотами, то, смею уверить, Вы ошиблись. Мы проживем их достойно, и, если потребуется, умрем, как подобает людям.

Вранье, что сильный всегда побеждает слабого. Побеждает тот, кто готов идти до конца. Веринджер никогда не проигрывал.

– Вы дурак, кэп.

Он не обиделся. Командир вообще не имеет права обижаться. Форд отступал, теперь ему надо было спасать лицо. Что ж, пускай.

– Откуда Вы знаете, как подобает жить и умирать людям?