Одинокие

– Страх – источник наших представлений, – доверительно, но не к месту произнес Мансов, не убирая своей руки.

Он еще глубже склонился над столом и приблизился к Александру. Еще чуть-чуть – и он уткнулся бы ему в шею.

В следующую секунду Федор убрал кисть с его руки и, подхватив пузатую бутылку, принялся наполнять наполовину опорожненные бокалы, но прежде Федор “услышал” его запах – запах пота, но не такой, когда потеют от раздражения, нетерпения или страха, а запах пота мужской силы, мускулистый, терпкий, крепкий, острый и чуть едкий, перемешанный с ароматом дорогих духов и запахом сигар, не заглушенный пока ароматом коньяка.

Федор на секунду прикрыл глаза и в его подсознании промелькнуло: «Хорошо, мне определенно нравится».

И он убрал свою кисть с его предплечья.

Но и Александр Петрович поймал ту ароматическую волну, что окружала Федора Владимировича и двигалась вместе с ним и за ним. Его впечатление стало прямо противоположным. Тот запах, что нес Мансов, был, на вкус Терехова, слишком сладким, приторным, женским. Хуже, он принадлежал женщине немолодой.

Александр поморщился.

«Как приятно, когда ты тот, за кого тебя принимают, – думал тем временем Федор Владимирович Мансов. Его веки по-прежнему были опущены. И он не заметил реакцию своего гостя. – Но верно ли ты, Александр, оцениваешь заложенное в тебе? Неизвестно. Легко быть сильным на фоне слабых; умным – среди дураков; щедрым, добрым, честным, когда фортуна широко улыбается. Легко любить женщину, не изведав любви иной, – Федор улыбнулся, уловив в своих собственных умозаключениях афористичность. – Я знаю, чего тебе не хватает: ты слишком долго живешь с одною женщиной; ты не мечешься, как голодный волк, в поисках новой и, в то же время, пренебрегаешь ею, да и остальными. А все наше тайное имеет объяснение и причину. И, значит, у меня есть шанс».

Так думал Федор Владимирович.

– К делу! – решительно произнес Александр Петрович.

– Хорошо, – согласился его собеседник, – я уполномочен предложить вам продать вашу компанию, так сказать, «ваше дело». Чтобы ваше дело – стало нашим. Ха-ха. Простите за дурацкий каламбур.

– Какое дело? Конкретно, – откровенно нахмурившись, глухо переспросил Терехов.

– Не догадались? Мы предлагаем вам продать все: магазины, автозаправки, акции. Все, что есть. Цена достойная. И должность управляющего на одном из предприятий: на любом, на выбор.

Федор Владимирович произносил слова скучающе. Он предвидел первую реакцию. Вынесение подобного предложения на «обсуждение» – вот так, ни с того, ни с сего, было пустой формальностью, чем-то вроде призыва к действию, единственным результатом которого должно было стать знание о том, с чем и с кем Александр Петрович ныне столкнулся, а уж, владея информацией, он должен рассудить.

– Дай Бог, чтобы он сделал правильный выбор, – пробормотал Мансов в сторону и потер виски, будто не решаясь комментировать только что сказанное им.

– Наезд, значит, – презрительно скривил губы Терехов.

Мансов снова заговорил: – Догадываюсь, что сейчас Вы откажетесь. Я на вашем месте поступил бы так же. Но я все равно прошу Вас не пренебрегать ни нашем предложением, ни информацией, ни объективным состоянием дел. Я Вас прошу. Это личная просьба.

Он опять попытался дотронуться до Александра, но на этот раз не успел.

Александр Петрович уже вставал:

– У Вас всё? Я был приглашен для того, чтобы выслушать это абсурдное, даже безумное предложение? Именно за этим? Да?

Вопросы звучали резко, но Федор Владимирович не обиделся. Из папки, что лежала на крае стола, он достал папочку потоньше и протянул её Терехову.

– Да, за этим. Возьмите, пожалуйста. Это наш проект. Возьмите, сделайте одолжение, – произнес он с интонацией убеждения.

Александр Петрович замешкался, но потом бумаги взял.

«Вот и хорошо, – подумал Мансов, – прочтет».

«Да пошел ты», – подумал Терехов. Поджав губы, не произнеся прощальных слов, он небрежно кивнул и вышел.

Дверь за Тереховым захлопнулась.

«Александр Петрович Терехов. Что ж, познакомились. Еще увидимся», – мысленно произнес Федор Владимирович. Он допил коньяк и вернулся к окну.

На этот раз Федор Владимирович сначала был веселый и благожелательный, а потом стал мрачным. Он сидел, закинув ногу за ногу, на широком мягком диване, расположенном в глубине зала у противоположной от двери стены, и курил. Когда вошел Александр, он, положив длинную черную сигарету во вместительную пепельницу из разрисованного японского фарфора, приподнялся и сделал несколько шагов навстречу своему гостю:

– Дорогой Александр Петрович.

Они пожали друг другу руки. Сухо и крепко. Федор Владимирович качнулся вперед. Движение плеч и кистей рук, или какой-то иной, неясный, неуловимый знак – то ли вздох, то ли тик, электрическим разрядом пробежавший по его векам и бровям – но Александру Петровичу показалось… а, возможно, просто показалось, что его сегодняшний хозяин – чересчур радушный, хотел его обнять, расцеловать.

Александр отшатнулся. А проявился ли этот жест в синхронной брезгливой гримасе у него на лице – он и сам не знал. Для него это было неважно.

– Присаживайтесь, дорогой, – произнес Мансов сердечно.

– Спасибо, – Терехов сел.

Разнокалиберные бутылки из разноцветного стекла, маркированные разноцветными этикетками, бокалы и рюмки, и высокие стаканы для минеральной воды неприступно, как башни средневековой крепости, как остов берлинской стены, расположились на столе. Мансов взял в руки одну из пузатых бутылок и, качнув ею в сторону Терехова, вопросительно на него посмотрел.

– Да, пойдет. Разумеется, – сухо подтвердил Александр свое согласие с выбором. – Наливайте.

Мансов привстал и, перегнувшись через стол, осторожно, так, что даже капелька выдержанного напитка не только не упала на белоснежную скатерть, но даже и не скатилась по её узкому дулу из темно-коричневого стекла, наполнил бокал сразу на треть, щедро, и втянул носом воздух в тот момент, когда густая жидкость тонкой струей омаслянила стенки сферической формы…

Запах миндаля, сандала, мягкие запахи различных сортов хвои, горький – полыни, шоколада, ароматы ванили и корицы, и мускатного ореха, и лимона, и запах подмышек, что напоминал ему аромат крепкого кофе, – он погружался в них полностью, забывая обо всем, словно медиум, всей своей плотью и разумом. Да, пожалуй, больше всего на свете он любил запахи. Нет, он не выжил бы в мире, не переполненном ураганами и вихрями того необузданного качества предметов, которое называется запахом или ароматом. Запахи: именно они были той силой, что притягивала его интерес.

Поток молекул врывался к нему в ноздри. Он раскладывал вдыхаемые испарения на составные ингредиенты и удивлялся их обширности и неповторимости, и, вдыхая дурман, состоящий из тонов и оттенков, нюансов и намеков, менялся сам: становился веселым и сильным, упрямым или глупым, растерянным, смущенным, несчастным или счастливым, он ликовал или плакал, и, самодостаточный эксклюзивно, как бывает только истинный гермафродит – нонсенс и монстр среди людей обычных, наслаждался.

Терехову, а теперь себе. Казалось, он сосредоточен и всецело поглощен этим процессом распределения, но его орган обоняния работал сам по себе. Он различал и густой томный аромат напитка, и насыщенный укусом запах грибочков, обильно представленных на столе в разнообразии пород, и запах черной икры, вобравший в себя и тонкий солоновато-изысканный ручеек испарений, исходящий будто от женщины, доступной за деньги, и мощную струю, вторую, шибающую в нос, рыбьих потрохов с «душком», и чешуи, и сырости, от которой так и не смогла избавиться эта деликатесная зернистая россыпь, и сладко-горький запах миндальных орехов, и лимона, освежающий, но сразу – кислый, и запах салатов, перемешанный, многокомпонентный, и запах минеральной воды, доступный только избранным, только гурманам, чистый, переполненный лопающимися пузырьками, щекочущими горло и нос, и, конечно, запах своего собеседника. Не такой. Совсем не такой, как в прошлый раз. Под веками, в зрачках, сузившихся до черной точки, до мушки-прицела мелькнул огонек, а сами веки вдруг стали жесткокрылыми. Из-под них он посмотрел на Александра внимательнее…

«Чуть помятая рубашка, галстук, за сегодня – повязанный дважды. Пожалуй, все, но и это – красноречиво».

Федор сел и, приподняв бокал, с радушием произнес:

– За вас, Александр Петрович.

Они чокнулись. И оба выпили залпом. Не смакуя. Будто пили водку.

– Вы согласны на наши предложения? – спросил Федор Владимирович.

– Конечно, нет.

Оба снова пригубили рюмки и несколько минут посидели в тишине.

– Надеюсь, вы навели справки? – опять первым нарушил молчание Федор.

Александр вздрогнул и тут же поругал себя за то, что слишком глубоко задумался:

– Нет.

– А все-таки, может быть у вас возникли вопросы? – сейчас Федор говорил медленно, почти запинаясь, словно давал себя прервать. Однако, нет. Последний вопрос – был уже не шанс. Федор уже решил, как поступит.