Одинокие

Враг еще не повержен. На ногах. И сейчас имеет значение одно – точный расчет расстояния. А расстояние – это длина рук, туловище, линия бедра. Напряженные дельтовидные в виде двух продолговатых бугров. Правое бедро приподнято. И сжато. На короткий промежуток времени. Столь быстротечный, что его даже не возможно вычленить из времени скоропалительной драки и измерить. Бедро, колено, стопа в своем максимальном сгибе – пальцы на себя, а пятка выпячена и натянут ахилл – уходят в противоположном от рук направлении. К своей собственной цели. Ёко-гери! Скорость движения противника удваивает акцент удара простым арифметическим сложением, превращая его в почти смертельный. По грудной клетке! На вздохе. В проекцию сердца.

И сердце – остановилось! И наступила смерть.

Минута. Две. Две с половиной. Неимоверные усилия мозга, настойчиво посылавшего раз за разом свои импульсы в молчавший, неотвечающий орган, завели-таки его, заставили! Отзываясь болью в передней стенке левого желудочка – в ней после удара разлилась массивная гематома, она пропитала всю стенку, имбибировала её – сердце нехотя сократилось в первый раз. Во второй. В третий. Промежутки между этими сокращениями были не равные, как, впрочем, и их сила. Но ведь оно работало, билось! Человеческая жизнь не прекратилась.

Расстояние! Оба нападающих – партнеры, подельщики – находятся друг от друга на расстоянии его тела. А тело – оно обоюдоострое копье, оно – между ними.

Напряженно вытянувшись, распластавшись параллельно земле, балансируя на единственной опоре, своей левой ноге, зафиксировав оба своих удара, в горло, в грудь – он на миг замер. В следующий момент композиция распалась. Рухнул первый, второй. Александр встал на обе ноги и, не спеша, поправил задравшиеся рукава пиджака, прикоснулся к галстуку, проверил запонки на манжетах: обе – на местах.

Александр прокрутил весь эпизод мысленно, представил, как он победоносно осматривает поверженных врагов… Что ж, от начала и до конца, до последней волнующей сцены – каждый поступок, каждое движение, каждый поворот в развитии – был реален, логичен, осуществим.

Пора действовать! Короткая передышка закончилась. Пора.

Стоявший от него справа безжалостно ударил Александра первым!

Кулак с разбитыми, расплющенными фалангами и потому – неимоверной величины, будто сцементированный в лучезапястном суставе, превратившийся на стремительный миг полета в бетонный столб, пронзил его живот.

Сразу же затошнило. Горькая едкая жидкость хлынула из наполненного желудка – вверх, по пищеводу, раздражая нежные слизистые, выжигая их клетки желудочной кислотой и желчью, вызывая спазмы и судороги. Рвотные массы проникли в рот, в нос и полились наружу.

Сначала он рыгнул, затем – его вырвало.

Рвало обильно, неаккуратно, неряшливо, противно, кусками пережеванной, перемешанной, но непереваренной пищи.

Они дали ему возможность опорожнить себя. Они не хотели не измараться.

Удар коленом в пах. Перехватило дыхание, дикая боль сомкнула сфинктеры. Он – реагирует. Пока не нарушены связи, и всё в нем функционирует. Но дальше… что? Следующий – туда же. Еще удар! А теперь, как мешок. Он обмяк, повиснув у них на руках. Как мешок, наполненный песком.

Его снова волокут. Не со-про-тив-ля-ю-ще-го-ся. Сворачивают. Он, не поднимая головы, видит только полосу темного, почти черного асфальта, по которому скребут сейчас, обдирая настоящую свиную кожу, мягкую, будто для перчаток, его дорогие штиблеты.

Недалеко. Ну, конечно, недалеко. Его протащили лишь несколько метров, от силы пятьдесят. И бросили. Железные тиски-кисти, что поддерживали его за плечи, вдруг разжались, и он, не ожидая этого, упал лицом вниз, не успев ни опереться на ладони, ни подставить колени – упал плашмя, ударившись грудью и лицом, но тут же вскочил – всё в нем функционирует, у него – никаких серьезных повреждений – и огляделся. Обычный жилой двор. Над подъездами слабые сорокаваттные лампы. Не над всеми. Где-то – выкручены, где-то – разбиты, а частью, наверное, перегорели. То там, то тут – движущиеся огоньки сигарет. Появляются они – будто из стен, будто вдруг выныривают из глубины темной воды и – к трем мусорным бакам, что стоят посередине двора, и кажется, что спешат… И в самом деле, спешат, потому что перед сном самое время избавиться от мусора, сопровождающего день… один день, единственный! Или полную неделю. Или целую жизнь. Избавиться! Так будет лучше, подсказывает интуиция. Избавиться во что бы то ни стало – вот истина сумерек и вечерняя лихорадка. Выкинуть, избавиться, как от заразы: чумы, оспы, сибирской язвы, СПИДа. Вот основной инстинкт!

За «мусоркой» и немного в стороне – два металлических гаража. Терехов как раз за ними, в тени задней глухой стены.

«Еще один, – обращает внимание Терехов. – Теперь их трое. Присоединился тот, который свалил Сергея», – верно думает он.

Они стоят, окружив его полукольцом, и будто чего-то ждут-поджидают.

Ждет и Терехов. Он знает, следует ждать.

Наконец-то! У них за спиной, а Терехов стоит к ним лицом, раздается шорох. Александр напряженно всматривается, но ничего не видит – темно. Предметы не различимы. Да и крутые плечи, сомкнувшиеся перед ним римской фалангой, мешают ему, заслоняя поле его зрения.

На шорох оборачивается один из налетчиков. Он-то, конечно, видит того, кто приближается к ним, и в ответ то ли на фразу, что не услышал Терехов, то ли на знак, кивает.

Александр замечает этот кивок. Но что он означает? Александр молчит, не спрашивает. Его шатает. Кружится голова. Боль, поселившаяся в паху, ноющая тяжесть в желудке и гнусное ощущение в горле, во рту и в носу – нервируют и унижают. Он тоже ждет. Ждет, ждет… Чего? Когда с ним заговорят и предложат… что? Не важно. Он понимает, действие, разыгранное по сценарию, имеет смысл только в одном-единственном случае – если ему сделают Предложение! О чем? Кто? Он выяснит это позже.

И вдруг – новый удар! В живот! И еще, и еще! По желудку, по печени. Сверху вниз – по мочевому пузырю. Снизу – и по траектории, ведущей вверх, – по яичкам и пенису, коленом… Он слышит только свой собственный хрип и – опять падает. Ничком. Тяжелый ботинок встает ему на щеку, вдавливая лицо в сухую неподдающуюся землю. Вторая нога – на тыльную поверхность правой кисти, расплющивая её, сдирая с ладони кожу, выдавливая из-под ногтей капельки густой черной крови.

«Ой, как больно!»

Но Александр по-прежнему молчит. Теперь он не может сказать и слова – подошва из толстой плотной резины фиксирует его челюсти. В полураскрытый рот лезут пучки высохшей травы. На язык ложится густой слой пыли. Он не может сплюнуть, чтобы избавиться от этой грязи – не хватает слюны.

– Давай, начинай.

Голос, отдавший приказание, показался ему знакомым. Но фраза слишком коротка. Даже не фраза, а несколько звуков едва расслышанных в тот момент, когда тело мучительно напряжено и – ожидает.

Ожидание сбылось – удар в промежность! Невидимый враг, зайдя со стороны спины и ягодиц, ударил. Нет, не сильно, а словно указал на точку.

Вновь напряглась и сжалась каждая мышца, а каждое мышечное волоконце, меняя свою форму, скаталось в комочек.

Он сразу же забыл про голос.

И снова – ждет. И новые действия не заставляют себя ждать. Грубые требовательные руки, опоясав его, подобрались к его поясу, к ширинке.

Раз, два. Звук зиппера – резкий, скребущий, который никто не расслышал. На секунду приподняв его тело за поясницу, с него одним рывком сдирают брюки и трусы!

Время – остановилось, будто бы изменило свое свойство тягучести. Летучий эфир превратился в вязкое, маслянистое желе – вот-вот и застынет совсем. А ожидание, наполненное ранее темной неизвестностью, вдруг ярко осветилось и приобрело реальные очертания, воспроизводя скорое, черезминутное будущее в его мелких деталях, в сумасшедших подробностях. Волна страха перехлестнула контролируемый уровень. Александр задергался, забился.

Ботинки с резиновыми подошвами весом в сто неполных килограммов лишь перетоптались на его руке и щеке.

И снова прикосновение. К промежности и ягодицам. На этот раз – обнаженным. Но не удар. И не тот прицельный толчок, акцентированный, проникающий, будто ранение, нет. Кто-то невидимый наступил на него, будто хотел раздавить окурок, будто просто вытирал ноги.

– Ну, кто?

– Нет.

– Я – тоже нет.

– Понимаю, ребята. Если нет, тут уж ничего не поделаешь. Ведь так? Я вас понимаю.

– Да, спасибо.

– Вы уж извините, шеф.

– Если…ну, это… отделать его? Пожалуйста! С удовольствием!

– Нет, не стоит. Достаточно, да, достаточно. Все! – лед в голосе, как звон хрустального бокала.

Трое заговорили разом, продолжая извиняться.

– Вот если бабу, – предложил кто-то из них, и двое тут же подхватили.

– Конечно, шеф.

– А как же!

– Прикажите, шеф. Ведь есть у него баба?

– А что? Будет вам и баба, – пробормотал тот, кого Александр не видел.