Одинокие

–Хорошо?

–Хорошо.

– Не устала?

– Нет пока.

– А чего ты морщишься? – спрашивает Нина, нахмурив тонкую, словно росчерк пера, линию своих бровей.

– Я? Морщусь? Это ты хмуришься, – искренне удивляется Светлана.

– Ты! Глянь-ка на себя в зеркало, – настороженно и очень серьезно возражает Нина.

Зеркала полосой в человеческий рост опоясывают стены зала. Стоит только повернуть голову.

Светлана, стараясь сохранить то же выражение, медленно оборачивается… Её привлекательные черты искажены.

«…Болью! Страданием! Что со мною происходит?» – думает она, и отчетливо чувствует, как ноет и дергает… Что? Где? Конечно, в правой груди! Словно кто-то невидимый стиснул её твердыми пальцами и теперь выкручивает, выворачивает и ждет, чтобы она закричала.

– Что случилось? – спрашивает Нина, и вопрос застает Светлану врасплох. В самом деле, что?

– Грудь болит, – отвечает Светлана, – Саша ударил. Не специально, конечно. Просто неудачное положение. Понимаешь?

– Не знаю я таких положений. Сволочь твой Саша и садист, – угрюмо шепчет Нина – или ревнует, или бесится от зависти и все-таки, не сдержавшись, просит, – дай посмотреть.

– Нет, не дам.

Боль почти успокоилась. Кто-то раздвинул тиски, убрал плоскогубцы, извлек гвозди.

И Светлана почти злорадствует: – Не дам! Ни за что!

– Ах, так! Ладно, – обижается Нинка и отворачивается.

Они обе знают, что в душевой – от взгляда подруги – ничего не скрыть.

Светлана тешит себя маленькой надеждой, что когда они до нее доберутся – часа через два, Нинка забудет…

– Эй, Нинуша, – ласково окликает подругу Светлана. – Не бери в голову. Все – пустяки.

И Нина, смягчившись, улыбается: – Ладно, старушка, проехали.

– Я – старушка? Фи!

И они продолжают тренировать свои – и без того – выносливые тела, пока пот, едкий, как мыльная пена, не начинает пощипывать им глаза.

Пункт приземления номер два: “альфа”.

«Альфа» – это космический корабль. Капсула анабиоза. В нее попадают старыми, высушенными, извлекают из неё – новорожденных, в водах.

Вот сестра кончиком пальца прикасается к кнопке сенсорного управления…

– Поехали! – весело кричит Нина.

Начинает действовать режим автоматического массажа, и обе кровати-ловушки, в каждой из которых – по беспомощному телу, начинают вибрировать. Этот процесс происходит неровно, по-разному: то мелкая дробь сотен молоточков застучит по Нининой пояснице, то – мягкие протяжные волны изомнут Светланины плечи, спину, полушария ягодиц, то озорная щекотка – по каждому квадратному сантиметрику их кожи.

«О-о», – изнемогает Светлана и в полузабытье шепчет, рассказывая невидимому слушателю:

– Смерч, торнадо, вихрь, ураган! Он зарождается где-то на окраине Вселенной – у самых пяток и, двигаясь вдоль раскинутых бедер – по Млечному Пути, набирает мощь: сухой, словно из пирамиды, что затеряна в песках, горячий, но не обжигающий, а ласковый поток. Солнечный ветер. Он проникает в меня, и там, в глубине моего живота: в матке и трубах – как на музыкальном инструменте: как на тромбоне, органе или шотландской волынке, играет на мне и, заставляя дрожать каждый мой орган, извлекает мелодию из моих жил и мышц, и уж потом – по гладкой долине моего живота, по холмам грудей, по фарфоровому изгибу шеи…

Светлана и Нина – два космонавта, приготовившиеся к старту, лежат по соседству в коконах-ракетах, на расстоянии трех шагов друг от друга, и молчат. Носы торчат наружу. На глазах массивные очки. За их темными стеклами мелькают в сумасшедшем темпе разноцветные огоньки – «альфа-излучения». Они легко пронизывают плотно прикрытые веки и напрямую проникают в усталые мозги.

…Молчат. Говорить не хочется. Каждая думает о своем: мечтает или вспоминает, что – слаще. Светлана – вспоминает.

Все началось два года назад.

«Моя старая «шестерка», кряхтя и сопротивляясь моему принуждению, набирала скорость. Стрелка спидометра достигла отметки ста двадцати. В салоне – скрипело, скрежетало, стонало. Сто тридцать. Мелко, как в ознобе, затрясло кузов, а рев двигателя стал напоминать предсмертный хрип – вот теперь, наверное, предел!

Никогда раньше я не ездила так быстро, но сегодня меня подгоняет страх.

Грязные стены жилых домов, расположенных справа от меня, слились в одну ровную поверхность-монолит. Арочные проемы, словно следы ракетных залпов, выделяются черными прогоревшими пятнами на неровно-сером. Одинокие человеческие силуэты размыты сумерками и бешеной скоростью. По левой стороне навстречу мне – с удвоенной скоростью против реальной – несутся одинаковые в своей воинствующей суете болиды авто: не различить ни марок, ни пассажиров, скрывающихся в потаенных глубинах их пропыленных салонов – подводных лодках нашего одиночества. Сумерки. Опасность только грезится. Происшествия ночи – в нашем непредсказанном будущем. Как и сама ночь. Мозаика необъяснимых, незначимых случайностей – еще не сложилась. Еще не опьянели собутыльники, ссоры усталых супругов, надоевших друг другу, соседей, доведенных до ручки пустыми обоюдными придирками, родителей и их взрослых детей, не оправдавших надежд – только-только разгораются. Никто пока не схватил кухонный нож, чтобы, не помня себя, ударить близкого в живот. Молоток лежит среди инструментов, не торчит из костяного пролома округлого свода черепа. Никто не плеснул кипяток в искаженное злостью лицо. Выстрел не прогремел, старая двустволка с забытым патроном, спрятанная в платяном шкафу среди зимней одежды, еще не подвернулась под руку. Капроновый чулок, соскользнувший с девичьей ноги, еще не накинут на лебединую шею, не связался пока в тугой затейливый узел. Все еще может закончиться хорошо. Но мне уже страшно. Меня – преследуют. За мною гонятся! Мне страшно. До визга, до безумия.

Темно-синяя «Ауди», еще две секунды назад заполнявшая своими обтекаемыми формами зеркало заднего вида моей труженицы – «шестерочки», вдруг сбросила скорость, почти остановилась.

Я её сделала! Кажется, я выкрикнула эту фразу вслух. Я… Что я хотела добавить – не помню. Эйфория, ликование – эмоции захлестнули меня на краткий миг, а затем… Я ударила по тормозам, и они застонали. Машину занесло влево. «Уррр-р», – взревел в последний раз двигатель и заглох. И это уже не имело значения. Улица впереди была перегорожена бетонными плитами, взгромоздившимися в человеческий рост, а сзади плавно подкатившая «Ауди», развернувшись поперек, уже приоткрывала свои двери…

Я посмотрела по сторонам. Пусто. Такое самоощущение называется паникой. Но, помимо паники, душа была охвачена азартом погони, и я – побежала. Я – рванула! …Птичьей тенью, выскочив из машины, как из ненавистной клетки. Грациозно, мягко, по-кошачьи пригибаясь, растягивая туловище в струну. Стремительно, тупо, настырно, как камень-ядро, выпущенное из пращи. Да, я – рванула! В наступившей полутемноте я, конечно, не разглядела изломы асфальта, вспученные силой отбойного молотка – они выросли на моем пути девятым океанским валом. Успев тихонько охнуть, я упала. Сначала на колени, но сразу же развернулась, села на попку и, обхватив свои свежеободранные бедра и икры руками, заплакала:

– Oй, ой.

Они подходили не торопясь.

Становилось страшнее. Они приближались. Один – чуть впереди, второй – отставал от него на пару шагов.

С начала погони заметно стемнело. Зажглись разномастные фонари. Их светло-ярко-голубой свет напоминал об экранах, мерцающих по квартирам, а желтые лампочки, развешанные по переулкам и закоулкам, во дворах и подворотнях набрасывали на предметы ржавую вуаль. Стемнело, но звездная тайнопись еще не проявилась на сером безоблачном небе, на небольшом его клочке, что, как неровная заплата, раскинулся в бесконечном далёко над крошечной территорией города Волгогорска, и не выкатился округлый диск луны – безжизненной и без атмосферной планеты Амстронга и Олдрина, младшей сестры нашей старушки Земли. Все еще вечер, не ночь.

За моею спиною бетонная стена. Справа – торец пятиэтажки. Там – ни одного окна. По левой стороне – пустырь, ведущий к автомобильной стоянке. Набраться бы смелости и пересечь пятисотметровое пространство, заваленное строительным и бытовым мусором: там искореженные обрезки металлических труб, покрытые бурыми пятнами высохшей крови, прожаренные тушки животных: кошек и собак, сожженные малолетними подонками, истлевшая одежда, пропитанная запахом десятков немытых тел, тысячи мятых банок из-под пива и джина, сотни использованных презервативов, хранящих в непросохшей влаге и смертельные болезни, и зародыши новых жизней; преодолеть бы, как сталкер, как военный диверсант, эту опасную зону и добраться до автостоянки – до людного места. Нет, не добегу туда, не долечу.

Он встал передо мною, не дойдя шаг. Я посмотрела на него снизу, с земли. Он показался великаном: живот – бочка, плечи – коромысло, подбородок? О, огромен по-карикатурному, а нос широк, расплющен и короток, а ноздри – вывернуты, а все лицо сжато, будто оно из мягкого каучука – лицо зловещего монстра, демона, вурдалака.

Проведя в классе, где я в то время числилась классным руководителем, последний урок, я возвращалась домой. Конечно, все, что необходимо, можно купить в своем районе. Полуторалитровая бутылка минералки, две бутылки пива, две пачки чипсов и шоколадный батончик «марса» или «сникерса» – вот наш ужин на троих: для меня, Димы и Софьи, но неподалеку от трамвайного кольца, мимо которого мне предстояло проехать, расположено сразу несколько киосков, торгующих подобным набором продовольственных товаров. Место – удобное. Я – притормозила.

Напротив торговых рядов было довольно пустынно. Припаркована пара автомобилей: «Ауди» темно-синего металлика, а метрах в пятидесяти от неё – разбитая «копейка». Я расплатилась и, запихнув бутылки в сумку, направилась к своей видавшей виды «шестерке» – скромному буферу между фешенебельной «Ауди» и опустившейся «копейкой».

Они подошли к своей машине одновременно со мною. Двое обычных мужиков моего возраста. Нет, не совсем обычных. Один из них – шикарен. Он высокий, широкоплечий, сильный, в отлично сшитом костюме, у него умные глаза, спрятанные за дорогую стильную оправу. Я даже почувствовала запах его духов – горький, как кофе, пряный, как восток. Второй был помоложе, скромнее, хотя тоже держался уверенно. Двое мужиков, имеющих деньги и здоровье, и, наверное, власть. Эх, ах, жалко – не мои!

Неясная тревога родилась во мне почти сразу же.

Не проехав и тридцати метров, я неправильно переключила скорость и – предсказуемый результат – заглохла. Тронувшаяся вслед за мной «Ауди» вежливо затормозила и тоже остановилась.