– Это брат!
Толстушка хихикнула:
– Мы в курсе.
– Двоюродный.
– Ну, что – будем знакомиться?! – толстушка указала пальцем на гитариста, поскольку тот, будучи музыкантом, стоял среди друзей на верхней ступеньке иерархической лестницы. – Это у нас Александр!
– Первый! – гитарист протянул холёную ручку.
– Вольдемар – тоже, кстати, первый… из Парижа!
– Чё, в натуре из Парижа?! – толстушка удивлённо подняла глазки.
– Магыя лён жэне Иуан тэля пасэ! – обозначил парижанин знания французского в русской интерпретации.
Черноволосая хихикнула:
– Твою мать. И послать некого – все первые!
– Это – тоже Александр!..
– Второй! – носильщик, с достоинством фельдфебеля и услужливостью швейцара, кивнул.
– Это Маруся.
– Марина, – поправила обладательница внушительного бюста, эротично протянув лапку.
– Это, как всегда, Ленка! – толстуха небрежно ткнула пальцем в среднего роста черноволосую голубоглазую подругу.
– Леночка, – пожелала к себе уменьшительно-ласкательного обращения та.
– Ну, а это, – толстуха коротким пухлым пальцем указала на себя, – естественно, я. Зовут меня Кэтрин…
– Катька! – отомстила за Марусю полногрудая блондинка.
– Екатерина двенадцатая, – также за «Ленку» осуществила лёгкую вендетту, голубоглазая брюнетка.
Тут из ванной выскочила купальщица, почему-то с сухими волосами, и кинулась обнимать подруг. Оставить это грандиозное событие без комментария наш герой не мог.
– Старушки с плачем обнялись и восклицанья начались (А. Пушкин)!
– Ого, среди нас поэт! – толстуха величаво, будто среди них герой Советского Союза, подняла голову, поскольку поэт был значительно выше. – Будешь нам стишки читать…
– Про любовь, – Марина нахально обняла его за талию.
– Руки прочь от Вьетнама! – Кэтрин небрежно отстранила руку подруги, отобразив на лице политическое презрение – одну из форм высшего пренебрежения, коим удостаиваются валютные проститутки, изменники родины, спекулянты и кондуктора общественного транспорта.
– Виля, как ты могла?! – пристыдила хозяйку Лена, вменяя той «тайную вечерю».
– Штрафная! – вынесла приговор Кэтрин и тоном, не принимающим возражений, объявила: – Едем на дачу в Проскурино. Банщик с собой…
Носильщик постучал себя по груди. Это означало, что он выступит в почётной должности истопника бани.
Кэтрин ткнула пальцем в Виолетту:
– Купальник! – затем в поэта: – Плавки!..
– Чого нэма, того нэма, – Жульдя-Бандя виновато развёл руками.
– Хорошо – будешь в трусах!
– Можно и без трусов! – Марина обратила взор к Виолетте, дабы узнать её реакцию.
– Сама будешь без трусов!
– Как делать нечего! – согласилась Марина, переместив взгляд на «братца».
– Сучка! – лаконично определила статус подруги Виолетта. Она сделала несмелую попытку отказаться, с трудом, конечно, веруя в её успех. – А может, вы как-нибудь без нас? К тому же мы уже выпили, а в сауну по технике безопасности…
– Мы её нарушим… один раз, – вмешался Александр-второй, в поисках поддержки окинув взглядом друзей.
Лена просительно воззрилась на подругу:
– Виля – не ломайся!..
– Не рассказывай мне майсы! Помнишь, Виля, как в Херсоне мы давали изумительный гастроль! – пропел Жульдя-Бандя отрывочек из песни легендарного питерского барда.
– Александр-первый тебе массаж сделает!
– Языком! – Марина хихикнула, вонзив жало пронзительного взгляда в гитариста.
– Мы, в принципе, можем и остаться! – зашла с козырного туза толстушка, для устрашения бухнувшись в кресло.
Это менее всего входило в планы Виолетты, и она вынуждена была покориться. Кисельный «братец» с трудом скрывал радость, оказавшись в таком цветнике. Уловив суровый взгляд «сестрёнки», напустил на себя немного печали, отчего стал похож на грустного шута, что плохо сочеталось с его конституцией.
Глава 40. Сабантуй на даче отставного генерала
… Дружная компания шумно погрузилась в семиместный минивэн, управляемый Александром-вторым.
Виолетта, дабы оградить «братца» от взбалмошной подруги, так и норовившей сесть с ним рядом, отправила, точнее, вытолкала ту на переднее сиденье. Дорога на дачу заняла чуть меньше часа.
Собственно, это был домик в деревне Проскурино, в стороне от автотрассы на Николаевск. Дача принадлежала дядюшке Марины – отставному генералу, который был большим жизнелюбом и развратником.
Генерал называл её «загородной резиденцией» или «запасным командным пунктом», в котором командовал, по большей части, проститутками и женщинами лёгкого поведения.
– Если бы стены моей резиденции умели говорить?! – с сожалением и горечью, что стены его детища безлики и безмолвны и что годы неотвратимо пожирают плоть, досадовал стареющий генерал. Впрочем, если бы стены его домика в Проскурино умели говорить, он узнал бы много нового и о своей любимой племяннице.