Николай Крючков. Русский характер

Николай Крючков. Русский характер
Константин Васильевич Евграфов

Лучшие биографии
В советском кино Николай Крючков – фигура знаковая и эпохальная. Как Жан Габен – во французском. В молодости ему доставались роли «парней с рабочей окраины» – бойкие, задорные, романтичные («Трактористы», «Парень из нашего города»). В зрелые годы это были образы современников – разнохарактерные, но всегда психологически острые («Дело Румянцева», «Суд»). Под конец жизни – умудренные опытом старики («Горожане», «Осенний марафон»). Но в каждой роли, в любом фильме Николай Афанасьевич неизменно оставался самим собой. Казалось даже, он и не играет вовсе, а живет в кадре.

Не раз на страницах книги ее автор посетует: ну не способна бумага передать неподражаемую хрипотцу крючковского голоса! И все-таки Крючков и без того получился в книге живым. Заядлый рыбак, запевала и шутник, неутомимый труженик, артист всегда осваивал профессию героя, которого ему предстояло сыграть. Даже истребитель водить научился. Отсюда и естественность его экранных героев, их творческое долголетие.

Константин Евграфов

Николай Крючков. Русский характер

Когда бывает в жизни нелегко
И не всегда судьба тебе послушна,
Живи красиво, вольно, широко,
Люби людей светло и простодушно.

Не унижай беспечностью свой труд,
Будь правдолюбцем, гордым и суровым,
И пусть тебя потомки помянут
Хорошей песней или добрым словом.

    Николай Крючков

Русский характер

«Когда страна прикажет быть героем…»

«Это было недавно, это было давно…» В те достославные времена перед каждым художественным фильмом крутили киножурнал – кадры кинохроники минут на пятнадцать. Зрителю показывали и рассказывали, что происходит у нас в стране и за рубежом, каковы последние достижения в науке и технике, в мире искусств, как варят сталь и сеют хлеб и о многом другом, занимательном и интересном. И порой случалось так, что киножурнал оставлял у зрителей большее впечатление, чем сам фильм.

После хроники включали свет на несколько минут, чтобы опоздавшие не бродили в темноте, а могли спокойно занять свои места.

Так вот, в годы войны среди завзятых любителей-киношников ходила такая байка. Некий нетерпеливый пацан сумел прошмыгнуть в зал во время показа кинохроники, в темноте нашел свое место и стал приставать к соседям слева и справа:

– А Крючков играет?.. Крючков играет?..

Не дает людям смотреть журнал! Все от него отмахиваются: не знаем, мол, а ты не суетись и помолчи.

И тогда возмущенный пацан взрывается:

– А если Крючков не играет, чего вы здесь торчите?

В те годы не спрашивали, о чем фильм, если в нем играл Крючков, – одно его участие в картине уже обеспечивало ей безусловный успех. Размышляя о «секрете» этого успеха, можно сколько угодно говорить о высоком профессиональном мастерстве актера, самобытном русском характере, воплощенном в его творчестве, о его человеческом обаянии и мужественной красоте – и это будет правда. Но не вся. Она еще не в полной мере объясняет саму сущность такого явления в киноискусстве, как Крючков.

Пожалуй, самую неоспоримую характеристику этому явлению дал наш замечательный артист и кинорежиссер Сергей Бондарчук: «Есть художники, которые приходят в этот мир, чтобы с наибольшей полнотой выразить дух своего времени. В глазах и представлениях грядущих поколений они остаются выдающимися ориентирами, знаками эпохи. К таким художникам я отношу Николая Афанасьевича Крючкова. Достаточно назвать его имя, и в памяти высвечиваются его фильмы, образы, эпоха. Выдающийся артист, народный любимец, он был символом советского киноискусства 30—50-х годов. Все, что он делал в кино позднее, до самых последних своих дней, корнями уходит в то жестокое и прекрасное время. Менялись его герои, менялся сам артист, но по-прежнему великими оставались его человеколюбие, душевная щедрость, цельность натуры, выразительная ясность характера».

И еще: «Чтобы понять русский характер, надо непременно посмотреть хотя бы один фильм с участием Николая Афанасьевича. А лучше посмотреть все. Потому что, исполняя разные роли в разных кинокартинах, Крючков всегда оставался самим собой. В отличие от других актеров он не лицедействовал. Это вовсе не говорит о том, что лицедейство – значит плохо. Все актеры – лицедеи. Но он никогда не притворялся, изображая кого-то».

Далее, упомянув о «трех богатырях русской культуры советского периода», Борисе Андрееве, Николае Крючкове и Петре Алейникове, Бондарчук делает вывод: «Даже если согласиться, что мы жили, как говорят, в эпоху мифов, зашоренности, заидеологизированности, тем более надо будет признать, что искусство этих богатырей, народность характеров, которые они создавали, узнавание зрителями в их персонажах своих современников помогали людям жить, надеяться, строить свое будущее».

К этому вряд ли что можно добавить, разве лишь то, что зрители не только узнавали в киногероях своих современников, но и старались подражать им. Видимо, такова уж человеческая натура – перенимать у лучших представителей своего рода те черты и качества, которые могли бы возвысить тебя самого. Хотя бы в собственных глазах. И это мудро устроено природой, иначе бы человечество просто деградировало.

Обаяние личности Крючкова, природная убедительность и достоверность на экране обладали таким эмоциональным зарядом, не поддаться воздействию которого было невозможно. Существует великое множество свидетельств людей, признававшихся Крючкову в том, что именно он или его экранные герои решили их судьбу. Приведу лишь два.

На одной из послевоенных встреч со зрителями к Крючкову подошел генерал-лейтенант танковых войск, увешанный орденами и медалями, и, пожимая артисту руку, сказал:

– А ведь это вы, дорогой Николай Афанасьевич, «виновник» всех моих наград. После просмотра фильма «Трактористы» я, не раздумывая, пошел в военное училище. Вы – моя судьба.

А ведь после этого фильма, в котором Крючков сыграл одну из своих любимых ролей – Клима Ярко, сотни и тысячи молодых людей сели за рычаги тракторов, которые вскоре сменили на рычаги танков.

А вот свидетельство старейшего артиста Воронежского областного театра драмы Юрия Розанова:

– Весной сорок второго меня за что-то выгнали с уроков, а учился я в седьмом классе. В кинотеатре «Художественный» шел тогда фильм «Свинарка и пастух». Так вот, мы с приятелем неделю ходили каждый день на два сеанса. Я выучил все песни, которые пели вы, Николай Афанасьевич, Ладынина и Зельдин. Так я освоил весь репертуар. И вот когда меня попросили выйти вон из класса, я взял дома гитару, вернулся в школу и стал петь под окнами нашего класса:

Стою один я у окошка,
Печаль туманит мне глаза.

И вдруг распахивается окно, и наша завуч громовым прокуренным басом:

– Розанов! Я тебе такую печаль устрою, что не только глаза затуманит! Артист! Без родителей чтоб и близко к школе не подходил!

И что же? Ведь накаркала она мне с этим артистом! Через тринадцать лет окончил я театральную студию и стал артистом. Хотя, честно говоря, завуч тут вовсе ни при чем – это вы, Николай Афанасьевич, решили мою судьбу. А я… Я до сих пор учусь у вас правде сценической жизни, глубине проникновения в образ… До сих пор…

Актерское обаяние, конечно, подкупает зрителя. Но мало ли их сейчас, обаятельных, мельтешащих на экранах телевизоров, которые с белозубой голливудской улыбкой вспарывают животы женщинам и ударом ноги сворачивают челюсти прохожим, только чтобы показать свою «крутость»! Все, что раньше считалось для мужчины позором, стали рекламировать как доблесть. Во всяком случае, нас стараются убедить в том, что мужчина, не способный одним ударом кулака расколоть череп старушки, явный слабак.

А ведь всего два-три десятилетия назад Николай Афанасьевич вспоминал случай, который запал ему глубоко в душу.

Рыбачил он тогда на Азовщине. Притомился и зашел в рыбацкую избу. Попросил попить. На нем резиновые сапоги, «кепарь», как он называл свою кепку, нахлобученный на самые глаза, да и подзарос маленько. Хозяйка подала ему ковш. Когда он сел пить, поднял глаза – и увидел на стене собственный портрет.

– Это кто же? – спросил. – Родственник или знакомый?

А она ему:

– Артист это, Крючков. Уж больно хороших людей играет.

Эти слова рыбачки были для артиста высшей наградой: «хороших людей играет…» Вот вам и весь «секрет» обаяния!

Для самого Крючкова в определении героя существовало понятие «мой человек».

– Все, что я сыграл в кино, – говорил он, – было моим. Наверное, потому, что люди, пришедшие ко мне из жизни, вместе со мной и в дружбе со мной вернулись с экрана в жизнь.

И как-то признался, что на съемочной площадке он вообще не играл.

– Мне кажется, – вполне искренне сокрушался он, – что я статичен, то есть без изменений иду от ленты к ленте. Единожды взял курс рассказывать о тех людях, с которыми знаком, в которых влюблен, на которых сам хочу походить в жизни, – так и всю жизнь придерживаюсь этого курса.

Необычайно требователен к своему творчеству Николай Афанасьевич здесь, очень уж сурово отнесся сам к себе, говоря о «статичности». Иначе чем же объяснить то невероятное явление, что все эти «статичные» герои, так «похожие» друг на друга, в исполнении Крючкова становятся оригинальными личностями, нарицательными персонажами? И это при том, что Николай Афанасьевич, играя своих современников, почти не пользовался гримом. На этот счет у него были тоже свои принципиальные соображения.

– Что такое перевоплощение? – размышлял он. – Некоторые видят это «перевоплощение» в наклеенной бороде. Перевоплощения для актера не в том, чтобы его ни в коем случае не узнали на экране, а в том, чтобы непременно узнали, только в новом свете, в новом ракурсе. Я против внешнего, поверхностного перевоплощения, когда достаточно изменить лицо и костюм. Надо пропустить роль сквозь себя, думать о внутреннем перевоплощении, движимом новыми ритмами жизни, строем мысли, психологией героя, неповторимым своеобразием его характера. Самое главное в человеке – не его внешняя характерность, которая может много раз меняться, а психика человека, комплекс его моральных качеств, соответствие его поступков идее.

Крючков сыграл за свою длинную творческую жизнь в ста двадцати фильмах. Были среди них ленты прекрасные, удачные и явно проходные. Все так. Из песни слова не выкинешь. Но невозможно найти в них хотя бы один проходной образ, даже эпизодический, сыгранный Крючковым. Он никогда не позволял себе в творчестве опускаться ниже той планки, уровень которой с годами лишь завышал. И всегда помнил короткую притчу Александра Довженко о двух приятелях, смотрящих в лужу: один видит собственно лужу, а другой – отраженное небо в звездах.