Тайна старого городища

Ну… такие вот в Балясной нравы…

Воронов только сейчас глянул на часы и удивился: за прогулкой и разговором время незаметно подошло к обеду. И сразу засосало где-то под ложечкой, захотелось есть.

Тем временем бабка, не знавшая ничего о семинарах по оптимальной организации дня и управлении временем, совершенно ненаучно стала накрывать стол, отправив обоих мыть руки.

Пока мыли руки, бабка вынесла к столу настоящий чугунок со щами. Тут, как назло, в ворота стали стучать.

Бабка не обратила на это никакого внимания, и стук продолжался. Ирма несколько раз порывалась открыть ворота, но натыкалась взглядом на бабкин запрет. Она продолжала молча, но зримо негодовать, когда раздался громкий голос:

– Ирма, я ведь знаю, что ты меня слышишь.

Воронов удивился, увидев, как обрадовалась Ирма, бросившаяся к воротам, но еще больше его удивило, как мгновенно выражение лица бабки стало вдруг совсем домашним и мирным.

– Герасимыч приперся, – проворчала она, пряча улыбку. – Как-то ведь прознал, хрыч старый!

«Хрыч старый» на старика совсем не был похож. Напротив, казалось, что мужчина лет шестидесяти, не более, специально подкрасил волосы и нарисовал на лице морщины. Так просто, для солидности. И голос у него был надтреснутый, немолодой. Но походка легкая и рукопожатие твердое.

– Иван Герасимович, а это Леша, – представила Ирма Воронова гостю.

– Я вот Ирме рассказываю, что издалека вас увидел, да не сразу ее узнал! – широко и радостно улыбался нежданный гость, и добавил: – Очень приятно – Овсянников.

Потом повернулся к Ирме и сделал полшага назад:

– Ну, ты совсем не изменилась, Ирма, только повзрослела, стала настоящей красавицей и женщиной. Она ведь здесь в школу ходила несколько лет. Ты ведь и заканчивала тут? – обратился он к Ирме.

– Да, – кивнула она, не переставая радостно улыбаться. – И выпускные экзамены помню.

– Да-да, – кивнул Овсянников, – Лену Гуцул, например.

Он хитро взглянул на Ирму, и вдруг оба расхохотались.

Хохотали долго и, глянув друг на друга, снова хохотали, стоило на мгновение смеху утихнуть.

– Ленка Гуцул, – повернулась Ирма к Воронову, – очень боялась математики, боялась, что забудет формулы. Кто-то ей подсказал, а может, сама додумалась, но только написала она все важные формулы на ногах.

Видимо, вспомнив ту картину, Ирма опять расхохоталась.

– Надо же все как-то спрятать, и на экзамен она надела самую длинную юбку. Ну, сидит, решает и время от времени «подглядывает». А как это сделать? Только, поддергивая юбку. Ну, закончился экзамен, стоим, обсуждаем задания и решения. Вдруг подходит директор школы и отводит Ленку в сторону. И вдруг как начнет ее ругать! Негромко, но видно, что ругает! Ленка краснела, мялась, а потом вдруг как юбку задерет!

И Ирма снова захохотала безудержно.

– Да, просто директор ругал ее за то, что она все время задирала юбку. Он-то думал, что она с мальчиками заигрывает по-взрослому, раз школу заканчивает. Вот он ее и стал отчитывать! А Лену так обидело такое подозрение, что она решила сразу же доказать, что мальчики тут ни при чем. Вот и показала формулы.

И они снова расхохотались. Ни Воронову, ни тем более бабке этот рассказ не показался смешным. Но Воронов все-таки вежливо улыбнулся, а старуха бесцеремонно вмешалась:

– Обедать собираемся! Будешь с нами?

Овсянников на грубость никак не отреагировал. Ответил так же приветливо:

– Вы уж меня извините, что не ко времени…

И, прерывая Ирму, начавшую было протестовать, повторил:

– Не ко времени, не ко времени. Да к тому же меня и дома на обед ждут. Жена уже все приготовила, так что неудобно.

Он протянул руку Воронову:

– Приятно было познакомиться! Вам, как кавалеру, делаю предложение: завтра в этот же час приходите к нам. На обед, да, и поговорить будет интересно. Мы в столицах редко бываем, а вы в наших краях, видимо, еще реже.

У ворот повернулся и повторил:

– Приходите! Будем рады видеть!

3

В доме Овсянникова их ждали!

Жена его, ровесница мужа, ходила по двору в изначально разноцветном, но давно выцветшем китайском «адидасе», в которых в далекие девяностые гуляла вся отчаянная братва, но чувствовала себя спокойно, будто ей было совершенно безразлично, как она выглядит в глазах гостей!

Впрочем, какие они для нее были «гости». Просто люди, приглашенные мужем, главой семьи, дома и всей ее жизни! И она принимала их, находясь на своем, только ей принадлежащем месте, совершенно довольная своей судьбой и положением.

Делано всплеснув руками, она позвала Ирму и Воронова в дом.

Кухня, находившаяся сразу у двери, одновременно была и столовой, но это была настоящая «столовая». На большом столе стояла супница, источавшая ароматы борща! Тут же стояла миска с соленьями, мисочка с грибами и большое блюдо с зеленью, видимо, только что собранной с грядки.

Обед в этом доме был особой церемонией, как видно, отработанной годами и доставляющей удовольствие не только своей неспешностью, но и тем, что хозяева демонстрировали наличие в доме своего, особого порядка.

Овсянников, подойдя к столу последним, дождался, когда все взгляды сойдутся на нем, посмотрел на жену, потом на Воронова, но обратился будто бы к ней:

– А что, хозяйка, не смочить ли нам горло перед обедом, а?

Отвергать инициативу хозяина Воронову показалось неприличным, и он кивнул.

Обедали неспешно.

Жена Овсянникова, видимо по привычке, спросила, что интересного нашли, и учитель сразу же перевел разговор на Воронова и Ирму:

– А вот нашел я новых помощников, людей увлеченных, из столицы, между прочим! Может, и помогут там какие-никакие следы отыскать. Мне-то в тамошние библиотеки да архивы не собраться никак.

Жена едва вытерпела монолог мужа, всплескивая руками:

– Из Москвы? Прямо из Москвы? Ой, как хоть вы там?

И, не ожидая ответа, она стала знакомить их со своими взглядами на положение дел в Москве, России и мире в целом, пересказывая телевизионные выпуски новостей и аналитические программы, которыми так богато современное российское телевидение.

Ирма время от времени пыталась отвечать на риторические вопросы хозяйки, а Воронов с хозяином дома сидели молча, понимая, что в данный момент их мнение тут никому не интересно.

Только после обеда, когда они шли следом за Овсянниковым в его «келью восковую», он сказал: