То было давно…

Ко мне пришел приятель-рыболов Василий Княжев. Веселый.

– Их, – сказал, – и рынок грибной. Чего-чего нет. Собаку один продает – хороша, гончая вроде. За зайцами хорошо гонит.

Василий, рассказывая, ел румяную баранку.

– Что это за баранка у тебя? – спросил я.

– Деревенская баранка. Этаких-то у Филиппова нет.

– Василий, – говорю, – собаку-то надо купить.

– Чего же, вставайте, пойдемте, там, на рынке, чего только нет. Голуби – турман, есть гладкие.

Я живо оделся.

Пестрая толпа на солнце была оживлена. Пахло тулупами, грибами, капустой. Огромные бочки с огурцами, грибами, груздями, рыжиками, волвянками, белянками.

Мы едва проталкивались с Василием в толпе.

– Вона собака-то, – сказал Василий.

– Гречники! – кричал разносчик. – Сбитень с имбирем! Рыба живая!

Собаку держал на веревке старик низенького роста.

– Гончая, – сказал он. – Робенскова порода. Зайца – не упустит.

Сторговались за пять рублей. Вернулись домой и накормили собаку.

Меня обуяла жажда приобретения.

– Ступай, Василий, – сказал я, – купи голубей, что еще попадет, купи, возьмем в деревню.

Василий принес в корзинке голубей и под мышкой большого белого петуха. Я голубям крошил хлеб – они яро клевали, и петух не уступал.

Петух хорош.

Василий опять ушел и, вернувшись, принес зайца ручного, ежа, дрозда в клетке и белку.

– Молодец, Василий, повезем в деревню.

– Погодите-ка, еще сбегать надо. Там баранки хороши мужик носит. Самопек. Вся шея баранками обернута. Грибы сухие тоже.

На этот раз Василий вернулся с моими приятелями-рыболовами Бартельсом и Поплавским. Принесли кочанную капусту, и опять в банке.

Василий сказал мне тихо на ухо:

– Надо за бутылочкой сбегать.

– Через неделю лед тронется, – сказал Поплавский, – не дождешься. В Перервы надо будет ехать. Там, у плотины, крупный язь берет в самый разлив.

– Вот я каждый раз думала, – сказал немец Бартельс, – доживу до весны? И вот дожила.

Василий наливал водочку, и мои гости закусывали кочанной капустой с черным хлебом и опятами.

– Постойте, вот у меня в сумочке хороша закуска. Нигде такая закуска нет. Нет ли молоточек? – И Бартельс, достав из кармана воблу, стал колотить ее молотком на подоконнике.

Какая-то особенная жизнь была в этом деревенском торжище. Живая, веселая радость. Я с приятелями ходил по грибному рынку, и он мне казался живым праздником – весенним праздником глаз. Я купил в клетке снегирей. Думал: «Всё это я повезу в деревню». Купил скворечник, сделанный в виде домика.

Василий тоже старался и купил корзинку для петуха и ошейник для собаки…

Наконец поехали на станцию. Поезд туда отходил в 11 часов вечера. Я взял купе – собаку иначе не разрешали взять; тут же – еж в коробке и клетки с птицами. А петуха и голубей сдали в багаж.

Приехали в деревню. Ясное утро. Снегу много – еще зима. Кое-где проталинки. У крыльца – лужа.

Стали распределять животных на жительство – кого куда.

Голубей выпустили на чердаке сарая, где жили мои деревенские голуби. Турманы посмотрели на моих голубей и вылетели в слуховое окно. Взвились кверху в голубые небеса и пропали с глаз.

Белого купленного петуха выпустили в сарае. Мой старый петух мигом в него вцепился. И вот началась драка! Только перья летели. Феоктист поливал петухов водой из лейки. Ничего не помогало. Наконец оттащили за хвост белого петуха и посадили в корзинку, но мой петух не угомонился и стал бросаться на корзинку.

– Безобразие, что делается, – говорила, сердясь, моя двоюродная сестрица. – Зачем ты купил петуха?

Я ей сказал:

– Ты девица, так вот и помалкивай. Ты в петухах ничего не понимаешь…

Она, сверкнув черными глазами, сказала:

– Дурак! – И ушла в свою комнату.

Вот, не угодно ли?

Купленного дрозда выпустили из клетки, и он вылетел и сел прямо на сук у террасы. Чирикнул раз и опять вернулся в клетку.

Ежа выпустили с крыльца, а он назад в кухню убежал.

А заяц грыз в кухне капусту. Выносили его в сад – а он назад, домой.

– К слободе не привыкши, – говорил дедушка Захар.

Снегири, когда открыли клетку, – тоже улетели.

Белка уйти на волю не пожелала.

Моя собака – пойнтер Феб – не обратила никакого внимания на новую собаку, которая его обнюхала и успокоилась. За чаем новая собака положила мне лапы на колени. У нее была такая хорошая морда с желтыми добрыми глазами.

Я давал ей баранки – она их мгновенно съедала. И на всех – кто бы ни вошел в комнату – дуром лаяла.