Осенняя ностальгия. Рассказки

Каждому старшему поколению что-то не нравится в пришедшем на смену, толкающемуся и вытесняющему. Во второй половине прошлого, века моего становления, советский классик Иван Ефремов негодовал по поводу современников, но как хочется процитировать его именно сейчас[1 - Роман «Лезвие бритвы»]: «Когда-то слово было словом чести, правды… это было необходимым элементом общественных отношений. А теперь слово больше вообще не будет ни для кого убедительным. Это серьезный моральный кризис, назревающий в нашей цивилизации. Противно становится жить, теряешь цель и смысл».

* * *

Ностальгия преследует меня повсеместно и постоянно, но особенно усиливается осенью. В детстве и юности я радовался приходу весны, в молодости с нетерпением ждал наступления лета, которое мы начинали праздновать Первого Мая, а с возрастом любимым сезоном стала «осеняя пора – очей очарованье». Очень радует, что мое отношение к временам года полностью совпадает с точкой зрения обожаемого Паустовского. Я – в замечательной компании.

Осенью резко обостряются все чувства и ощущения, и ностальгия – как никогда. Память выплескивает яркие моменты и целые эпизоды из минувшего, в основном, позитивной направленности. И сильно тянет позвонить старым приятелям – пообщаться, вспомнить и снова пережить былое.

«О, где вы, призраки невозвратимых лет,

Богатство жизни – вера в счастье?!»[2 - Е. А. Баратынский].

* * *

С одной стороны, за время моей жизни и в стране и в мире произошли громадные преобразования, серьезно влияющие на быт и, главное, сознание современников. С другой – датируемые началом прошлого столетия строки Саши Черного доказывают, что ничего кардинально, в сущности, не изменилось.

Утро. В парке – песнь кукушкина.
Заперт сельтерский киоск.
Рядом – памятничек Пушкина,
У подножья – пьяный в лоск:
Жизнь всё ярче разгорается:
Двух старушек в часть ведут,
В парке кто-то надрывается —
Вероятно, морду бьют.

Более чем через полвека нас с Вовкой «Афанасием», так же как старушек, неоднократно забирала милиция 6 июня у памятника Пушкину, когда уже в середине семидесятых мы бурно отмечали День Рождения великого поэта.

* * *

Ностальгические пристрастия распространяются абсолютно на всё, включая кулинарию. Воспитанный на классических рецептах былинной «Книги о вкусной и здоровой пище», а не на пресловутых «Биг Маках» и прочих отрыжках фаст-фуда, я до сих пор с удовольствием вспоминаю детсадовское картофельное пюре и школьные завтраки с микояновскими сосисками.

При этом не считаю себя упертым ретроградом и консерватором и, как большинство старинных друзей, с радостным интересом осваиваю новейшие достижения далеко шагнувших вперед науки и техники, существенно облегчающих существование в нынешнее, перегруженное информацией время.

Наше поколение, воспитанное на классической отечественной и зарубежной литературе, на мой, не самый объективный взгляд, проникнуто большей духовностью и иными высокими материями, чем последующие. Мудрые «светочи знаний» призывают не прибегать к обобщениям, опять же согласно народной присказке «во всякому чину по сукину сыну[3 - Везде встречаются нехорошие люди]», но мне кажется, что среди одноклассников, сокурсников и других сверстников преобладают честные, глубоко порядочные люди с приличным образованием и патриархальным (в хорошем смысле) воспитанием.

* * *

От души надеюсь, что мои дочери, их приятели и подруги, также как и дети друзей и товарищей пополнят когорту думающих, совестливых и трудящихся на благо Отчизны индивидуумов. А мои графоманские потуги помогут им оценить степень доброты, заботливости и искренности прочих чувств, присущих поколению их родителей.

«И как нашел я друга в поколеньи,

читателя найду в потомстве я».

* * *

Чтобы предисловие не оставило неприятного осадка старческого бурчания: «И солнце было ярче, и небо голубей, и в омут с головою бросались мы смелей!», завершаю его замечательными строфами Розенбаума: «Не жалею, что живу я часто как придётся. Только знаю, что когда-нибудь, в один из дней, Всё вернётся, обязательно опять вернётся – И погода, и надежды, и тепло друзей».

Из цикла: Судьбы человеческие

Два новоселья

Светлой памяти М. Щ.

Дружба – дорога с двусторонним движением. Это мое твердое убеждение и знание. Любовь может быть неразделенной, но не дружба. Она всегда взаимна.

Этой рассказкой я отдаю дань памяти одному из самых близких друзей юности и молодости, чья беззаветная и бескорыстная поддержка ощутимо помогала преодолеть трудности периода возмужания и становления. На собственном примере Митька научил очень многому – бескомпромиссности и умению отстаивать свои идеалы в ущерб личному благополучию, решительной независимости и умению радоваться жизни, презирать мещанские условности и проживать каждый день как последний. Он же внес весомый вклад в мое неприятие наркотиков, за что я ему благодарен «по гроб жизни».

* * *

Отгремела Московская Олимпиада, заменившая обещанный к 1980-му году коммунизм, и столица медленно, но верно приходила в себя. Убывающее лето еще радовало теплом, но зачастившие дожди уже пахли сентябрем. Пригнувшись в низком кузове крытого брезентом старенького бортового «Газика», я принимал от Митьки «Нильсона» видавшие виды предметы меблировки его бывшей комнаты в родительской квартире. С формулировкой «в целях улучшения жилищных условий Щ. Василия Павловича» мой друг получил МосСоветовский ордер на однокомнатную квартиру улучшенной планировки в новой желтого кирпича башне в районе Грузинских улиц. Василий Павлович, отец Митьки, руководил отделом строительства МГК КПСС и ютился теперь с женой и младшей дочерью в стометровой квартире с колоннами, двумя санузлами и панорамным видом на Октябрьское Поле из окон огромного «ЦК» -ского дома на улице Алабяна.

* * *

Подружились мы с «Нильсоном» в 1974-м году, с тех самых пор, как впервые встретились у общего товарища Кости «Малыша». Приметное обличие – рослый длинноволосый «скандинав» – наградило владельца необычным прозвищем. В тот период Митька временно проживал у Кости после очередной ссоры с отцом. По натуре «Нильсон» оказался бескомпромиссным борцом с существующим строем, что, главным образом, выражалось в эмоциональных дебатах с родителем, идеологические ценности которого сын категорически не принимал и всячески высмеивал.

Горячие споры нередко перерастали в «товарищеские недоразумения», в которых, эпизодически употребляющий «расширяющие сознание» вещества, но крепкий сын всегда брал верх над регулярно выпивающим и неспортивным Палычем. Как правило, на следующий день после драки отец вызывал «чумовозку[4 - СпецСкорая]» и Митьку этапировали в 15-ю психиатрическую больницу на Каширке, где подвергали принудительному лечению аминазином, трифтазином и прочими, запрещенными в цивилизованном мире препаратами. Даже не самое длительное пребывание в закрытом стационаре оставляло неизгладимый след в сознании пациента, так же как и пугающий диагноз в его личном деле. Правда, благодаря тому же всемогущему отцу у Митьки в военном билете стояла неснимаемая легкая статья 8 «Б», полностью исключающая службу в СА, но не особо мешающая нормальной жизни.

* * *

К счастью, Митрий обладал весьма стойкой психикой, и проведенное «лечение» на него практически не действовало, в отличие от остальных сокамерников по «палате №6»[5 - Приложение].

По выходу из лечебницы «Нильсон» забирал из отчего дома небогатые пожитки, основную часть которых составляли виниловые диски любимых групп, и перебирался на жительство к кому-нибудь из друзей.

В отличие от обитающего в коммуналке «Малыша», я проживал в изолированной комнате отдельной трехкомнатной квартиры, и Митька с удовольствием перебазировался ко мне. При его патологической любви к чистоте и затяжным водным процедурам свободная ванная комната представляла особую ценность. Моя Мама, через неделю после его заселения, шутила: «Если все произошли от обезьяны, то Митя, вне всякого сомнения, от утки!».

Бросающаяся в глаза внешность «Нильсона» регулярно привлекала внимание бдительных стражей порядка и нездоровый интерес всевозможной «урлы[6 - Хулиганье, шпана]», поэтому Митька постоянно находился в бойцовом настроении. Особой обходительностью в общении он не отличался, из-за чего большинство малознакомых персонажей предпочитали держаться от него подальше.

Но в дружественном окружении он совершенно менялся – становился чрезвычайно вежливым и даже заботливым индивидуумом. С книгами «Нильсон» дружил, любил рассуждать и спорить о прочитанном, обожал рок-музыку, особенно группу «Jethro Tull», и к любому занятию относился предельно серьезно, что очень нравилось моему Папе, когда они на пару переоборудовали старинный обеденный стол в теннисный.

Мы с «Малышом» проживали в одном дворе и всегда жили на два дома, поэтому появление еще одного едока ни его, ни моих родителей не обеспокоило. Они отнеслись к ситуации с пониманием, Папа поставил в мою комнату раскладушку, которую «Нильсон» каждое утро аккуратно складывал и убирал за шкаф. Он в то время трудился лаборантом в Тимирязевской Академии, куда собирался поступать осенью назло родителю, предложившему на выбор безбедное обучение в нескольких престижных столичных ВУЗах, включая МГИМО.

* * *

Между двух огней регулярно оказывалась Митькина мать, которая очень жалела сына, но не могла сказать слова поперек властному и не очень мудрому мужу. Несмотря на два высших образования – ВПШ[7 - Высшая Партийная Школа] и заочное отделение МИСИ[8 - Московский Инженерно-Строительный Институт], Палыч недалеко ушел от передового слесаря – активиста, которым начинал стремительную комсомольско-партийную карьеру. Несмотря на облагороженный внешний вид, солидный импортный костюм, белоснежную сорочку и галстук, во всем остальном Митькин отец оставался «незатейлив, как молодой редис[9 - Цитата О’Генри.]» и «простым, как правда». По выходным, да и не только, любил «заложить за воротник», при этом тщательно выбирая закуску и постоянно напоминая участникам застолья о своем высоком положении: «Гришин[10 - 1-ый секретарь МГК КПСС – «Хозяин Москвы».] терпеть не может, когда на утреннем совещании чесночным перегаром воняет!».

Меня Василий Павлович недолюбливал. Во-первых, он во всем следовал политике государства, в том числе и неприкрытому антисемитизму, а, во-вторых, не мог простить унижения, нанесенного моим Папой. В период проживания Митьки у нас, Палыч решил перекрыть сыну возможность «эмиграции», поговорив серьезно с моими родителями.

Папа отличался немногословностью, чеканным построением фраз и не любил затяжных телефонных разговоров. Чтение лекций в заводском филиале Университета Марксизма-Ленинизма было одной из его партийных нагрузок. Выслушав напыщенную тираду про отбившегося от рук и ни в грош не ставящего заслуги своего орденоносного и заслуженного родителя подростка, которому потакают несознательные граждане, Папа одним предложением умерил пыл звонящего: «Необходимо правильно воспитывать подрастающее поколение в лучших традициях Ушинского и Макаренко на примерах великих сынов нашей Отчизны, чтобы не было стыдно и больно впоследствии!». Палыч не нашелся, что ответить на данный постулат по существу и попытался решить вопрос начальственным криком. Папа вежливо попрощался и положил трубку. Узнав по закрытым каналам о неприкасаемости оппонента, Василий Павлович «затаил в душе некоторую грубость[11 - Цитата М. Зощенко]».

* * *

Периодически в «образцовой» семье наступало перемирие, и Митька возвращался в отчий дом. Но идиллия, как правило, длилась недолго, до очередного принципиального спора. В запале Палыч применял запрещенный прием: «Ты за свои наркотики готов задницу подставить!». Естественно, после таких слов удержать воинствующего гомофоба[12 - В те времена в УК РСФСР присутствовала 121 статья за мужеложство. И государство и общественное мнение всячески осуждали однополые интимные отношения. Большинство граждан относились к приветствуемому ныне в силу широко распространившейся «толерастности» явлению вполне индифферентно, но Мишка был настроен категорично и сразу лез в атаку.] «Нильсона» от мордобоя не мог никто.

После очередной отлежки сына в «15-шке» Палыча понизили до второго секретаря Советского РК КПСС, и он понял, что дальнейшее совместное проживание весьма чревато. Спустя небольшой период проверенный номенклатурный кадр восстановили в прежней должности, и в Олимпийский год он отвечал за возведение спортивных и сопутствующих объектов. Справился Василий Павлович с поставленной задачей вполне успешно, за что был награжден Орденом Ленина. На гребне успеха, воспользовавшись удачной ситуацией, отец, наконец, сумел разрешить наболевшую проблему и улучшил собственное жилищное положение за счет отселения сына-бунтаря.

* * *

По полупустым улицам летней Москвы мы домчались до новостройки в одном из Тишинских переулков за полчаса. Дом выглядел незаселенным – Митька получил ордер одним из первых. Внос и расстановка мебели и прочего скарба заняли полчаса: потрепанный жизнью диван и секретер мы определили в комнату, а стол с парой табуреток и выданный Митькиной мамой минимальный набор хозяйственной утвари – на кухню. Главную ценность – вертушку «Unitra» с двумя колонками – временно установили на подоконник. И поспешили в магазин.

В ближайшем гастрономе на Большой Грузинской, мы впрок затарились несколькими банками болгарской фасоли в томате, килограммом «Школьных» сосисок (Митька изредка тяготел к диетпитанию), тремя бутылками «Столичной», четырьмя пива и одной «Боржоми». И под усиливающимся теплым дождиком поспешили справлять новоселье.