Осенняя ностальгия. Рассказки

На пятом курсе студентам объявили, что ввиду исключительной востребованности Армией полученной нами специальности, на весь выпуск пришел запрос из Министерства Обороны, поэтому нет смысла суетиться насчет перспективного распределения. В аудитории Военной кафедры каждому курсанту выдали стандартный бланк, на котором типографским способом уже была напечатана торжественная фраза «Прошу призвать меня в ряды Советской Армии» и оставалось только вписать фамилию, имя, отчество и прочие данные. Правда, в нижней части судьбоносного документа под строчкой «но прошу отсрочки» имелось четыре узеньких графы с возможными причинами: семейное положение, родители, аспирантура и состояние здоровья. Я мелким убористым почерком плотно заполнил три из предложенных вариантов: молодая жена ждет ребенка, престарелые родители нуждаются в опеке и, главное – состою на контрольном учете у институтского врача- невропатолога вследствие многочисленных черепно-мозговых травм. Причем, памятуя, что честность – лучшая политика, в каждом случае практически не слукавил.

Особым весельем отличился сокурсник из параллельной группы, добавив частицу «НЕ» перед основной фразой. Дойдя до его заявления, грозный начальник кафедры полковник Пирогов добродушно предложил: «Курсант Имярек, давай будем считать, что ты – просто …удак! Иначе….». И Имярек переписал как нужно. Проглядев всю стопку, полковник отложил три бланка, включая мой, и недовольно подытожил «Здорово окопались!».

И, хотя практически накануне защиты дипломов Министерство Обороны поголовный запрос сняло, большинство моих соучеников добровольно пошли стеречь наше мирное небо в подземные бункера на восточной окраине нашей Родины. Петруччио также отправился выполнять почетную обязанность, и наши пути разошлись.

* * *

Мой любимый тестюшка числился за Министерством Внешней Торговли и регулярно выезжал в длительные зарубежные командировки. Существенно позднее, сложив известные факты, я понял, что он никакого отношения к торговле не имел, но служебным кабинетом располагал в высотном здании на Смоленке. После затяжного пребывания в Бангкоке у тестя сильно подсело зрение, и лечащий врач прописал специальные поддерживающие капли, изготавливаемые провизором на заказ. В периоды последующих вояжей старшего родственника я регулярно подвозил лекарство по предварительной договоренности в Министерство для дальнейшей ему переправки.

Как правило, осуществив дорогую передачу, я заглядывал в «Пиво-Автоматы» в Троилинском переулке, где даже подружился с симпатичной возрастной кассиршей из окошка размена денег. После трех-пяти кружек она очень напоминала мне дорогую тещу. Посетители пивной сильно разнились: от грузчиков небезызвестного Смоленского Гастронома в замызганных синих халатах до выделяющихся солидным импортным «прикидом» ответственных сотрудников МИДа. Один из последних регулярно встречался там с младшим братом, судя по разительному сходству, и, открыв престижный кейс-дипломат, извлекал оттуда два бутерброда с черной икрой и плоскую фляжку импортного виски, в то время как младшенький подносил от автоматов четыре бокала с пенным.

Как-то уже за второй кружкой пива я неприлично пристально загляделся на персонажа, показавшегося смутно знакомым. Он окликнул меня первым. Юрка! С параллельного потока! Разговорились, вспомнили бывших однокурсников, и выяснилось, что он учился в одном классе с Петруччио, с которым дружит по сей день: «Да ты подожди! Скоро он и сам подойдет!». Я удивился: «Да он же в армии! Ему еще год служить! Или он в отпуске?». Собеседник развеселился: «Уволился вчистую! Да он сам Тебе все расскажет!». Но время шло, Петр не объявлялся, а пиво текло рекой.

После того, как Юрка сбегал в «Смоленский» за белой, и «ёрш» оказал свое действие, моего собеседника понесло: «Петьку, в отличие от остальных, направили в Закавказье. „Дан приказ ему на Запад!“. Там, в отдаленном горном гарнизоне служили большей частью жители окружающих аулов, и Петруччио просто купался в подтаскиваемой подчиненными после отлучек домой виноградной шестидесятиградусной чаче. Вдобавок, он не на шутку схлестнулся с женой непосредственного начальника, капитана. Вспыхнула горячая любовь, регулярно подогреваемая вкусным крепленым напитком. Когда капитан укатил в месячную командировку в Москву, любовники совершенно обезумели, потеряли всякий страх и вытворяли „невообразимое“, совершенно уже не скрываясь. После возвращения рогоносца, супруга предпочла повиниться и вернуться в „советскую семью, образцовую[25 - Цитата из А. Галича]“. Петька ужасно переживал предательство любимой, скрашивая накатившую тоску усиленным злоупотреблением, что очень раздражало капитана, и так „затаившего в душе некоторую грубость[26 - Цитата из М. Зощенко]“. Чаша его терпения переполнилась после вопиющего происшествия. Ветреная капитанша решилась на последнее, утешающее Петра свидание, „чтобы расстаться друзьями“. Потерявший голову лейтенант от нахлынувшего счастья сначала чуть не тронулся рассудком, но, после „сумасшедшего таинства любви“, особенно больно ударило внезапное сообщение о полном крахе его надежд. И, сняв первый шок привычным средством, Петруччио выгнал вероломную из комнаты „в чем мать родила“ и в таком виде гонял ее вокруг гарнизонного клуба с соответствующими комментариями. Далее последовал офицерский суд чести, „срывание погон“ и окончательный разрыв с Советской Армией».

Потрясенный эпическим повествованием и шекспировскими страстями, я усугубил и, как следствие, не озаботился выяснением у Юрия номером его и Петькиного телефонов. В последующие заходы в полюбившуюся пивную ни того, ни другого не встречал, и уже не рассчитывал когда-либо увидеть Петруччио.

* * *

Сразу после Нового 2019 Года меня выискал один из сокурсников: «В феврале исполняется 40 лет выпуска. Есть предложение собраться!». Путем невероятных усилий двое активистов смогли локализовать две трети нашего потока. И в середине марта мы, наконец, встретились. Большинство однокашников я не видел все 40 лет. Народ, конечно, внешне сильно изменился, но через двадцать минут всё «вернулось на круги своя», как и не расставались.

Среди остальных Петруччио выделялся поджаростью и моложавостью. Толком поговорить не удалось из-за радостной сумбурности общения, непрерывно прерываемого все новыми прибывающими участниками встречи. Но основные вехи жизненного пути Петька успел осветить: длительная работа на «ящике[27 - Оборонный завод]», запоздалая женитьба, скоротечный развод, «трезвость – норма жизни» последние два десятка лет и три года заслуженного пенсионерского отдыха на подмосковной даче. Последствия плачевно завершившейся любви армейской поры преследовали Петра очень долго и еще не раз отрицательно аукались в дальнейшей жизни, но «если бы было можно – я бы все повторил сызнова!». Расцвечивать речь неожиданными взмахами длинных «грабок» он так и не отучился.

Из цикла: Моя Москва и ее обитатели

Красная книга «спасения на трубах»

В юношеские годы ближний ареал моего времяпрепровождения простирался от парка Коломенское на юге до Таганской площади на севере. Но большая часть досуга приходилась на окружность существенно меньшего радиуса, ограниченную с одной стороны началом Автозаводской улицы и Новоспасским монастырем с другой. Все дворы и закоулки в этом пространстве были изучены до мелочей.

Праздновать начало лета мы начинали 1-го Мая, когда Вовка «Афанасий» сменял зимнее облачение типа «лишенец», надеваемое первого сентября, на летнюю униформу «хроник». Теплый прикид был искусно составлен из заношенного серого «интеллигентского» пальтеца, облезлой кроличьей шапки с опущенными ушами и дополнен дедовыми валяными ботами «финский партизан». Весенне – осенний гардеробчик представлял собой застиранную майку-алкоголичку неопределяемого цвета, синие треники с вытянутыми коленями и обшарпанные коричневые сандалеты.

В Вове через край била тяга к эпатажу и требовала реализации ярко выраженная актерская жилка. Остальные члены дворовой «могучей кучки» не могли похвастаться столь явным пренебрежением общепринятыми нормами и наряжались, как большинство наших сверстников той поры: щёголи – в единственные, добытые путем невероятных ухищрений джинсы и батник, остальные – в беспартийные брюки и рубаху.

* * *

Долгими летними днями мы нарезали круги по любимым местам района с эпизодическими посещениями общепитовских точек разлива, и время от времени выбирались пофордыбачить (по Вовкиной терминологии) в центр – на улицу Горького или Калининский проспект – себя показать и на других посмотреть. Внешний вид «Афанасия» вызывал «фурор» на Тверском бульваре, где он норовил завладеть вниманием прогуливающихся модных «центровых» барышень. Как правило, их кавалеры с недоумением, на грани тихого ужаса озирали веселую компанию, хотя нам самим казалось, что мы ничем им не уступаем. Ближе к вечеру мы возвращались в «родные пенаты» и направлялись праздновать жизнь за дружескими беседами и с юношескими восторгами в укромные, мало кому известные закутки Пролетарского ландшафта.

Практически напротив дома «Афанасия», вплотную к историческим «Алешинским казармам», где по слухам расстреляли товарища Берию, располагалось «Крутицкое подворье». В нем шел перманентный крупномасштабный ремонт. Глубокие котлованы вкупе с терриконами выкопанной глины, нагромождениями бетонных блоков и сложенными горой большого сечения трубами создавали идеальное местечко для товарищеского употребления бодрящих напитков, со всех сторон укрытое от бдительных милицейских взоров. «На трубах» стало излюбленной точкой дружеских посиделок в сухую теплую погоду.

Однажды в родительском книжном шкафу я наткнулся на изрядных размеров поблекший темно-красный фолиант «Краткий курс Истории ВКП (б)» 1938 года издания. Во-первых, в книге обнаружилось множество интересных и совершенно неизвестных фактов, а, во-вторых, мне очень понравилось использовать ее в качестве удобного сиденья во время товарищеских застолий в неприспособленном интерьере.

Особый статус этот книжный раритет приобрел после того, как чрезвычайно рьяный патруль стражей закона пробрался за предохранительное заграждение и застиг нас врасплох в процессе распития. На провокационный вопрос старшего сержанта: «А что это вы здесь делаете?», я уверенно ответил: «Готовимся к экзамену по истории КПСС!» и в подтверждение протянул «учебник». Зачитанный неподъемный том произвел на блюстителя порядка ошарашивающее впечатление. «Дуйте отсюда! И чтоб я вас больше здесь не видел!», – и обошлось без приводов и штрафов.

В дальнейшем те же бдительные стражи неоднократно вылавливали нас в самых различных «неподобающих» местах: на задах Московской офицерской гауптвахты с чудесным видом на Москву-реку, у Новоспасского заброшенного монастырского пруда во время нетрезвого катания на самодельном плоту, в роли которого выступала полуторная дверь от подъезда соседней «сталинской» девятиэтажки. И даже в районном Детском Парке в момент преодоления забора на территорию фабрики «Удочка», до этого принадлежавшей Симоновскому монастырю, но, едва завидев изрядно потрепанную «Красную книгу», хохотали в голос и отпускали «на все четыре стороны», правда, с не самыми приятными напутственными комментариями.

* * *

Несколько лет спустя, в день своего двадцатипятилетия я возвращался со службы домой, где меня ожидали за праздничным столом любимая жена и тесть с тещей. В трамвае 12-го маршрута я встретил Алку, бывшую одноклассницу младшего брата, совмещавшую тогда учебу на вечернем отделении истфака МГУ с работой на идеологически важном посту – экскурсоводом Музея Ленина. Плотная и спортивная девица проживала в соседнем доме и сызмальства отличалась веселой отчаянностью. В девятом классе с целью улучшения густоты волос она обрилась наголо к ужасу родителей и педагогов, но, поддавшись их уговорам, ходила на учебу в платочке. Алла очень нравилась нашему Отцу, ежедневно по дороге на службу встречавшему ее в любую погоду-непогоду в тонком физкультурном костюме на утренней тренировочной пробежке.

«Что такой грустный?», – звонкий девичий оклик вырвал из полудремы, овладевшей мной после обязательного спрыскивания юбилея в родной лаборатории. Узнав о круглой дате, Алка предложила обмыть это дело немедленно, не «откладывая в долгий ящик». На нашей остановке мы дружно проследовали в винный, где приобрели бутылочку «Столичной» и большой брикет «Пломбира» за 48 копеек в мороженом ларьке неподалеку. Яблоневый сад соседней 13-ой Горбольницы послужил логичным местом для дальнейшего употребления. В середине января в его дальнем уголке нетронутый снежный покров доходил до пояса, дворник, видимо, туда не забредал. Мы не стали углубляться в дебри, а немного отступив из прямой зоны видимости, приступили к празднованию.

Отец не зря одобрял Алкины закаливающие процедуры: на морозном воздухе водку из горлышка она пила играючи, с удовольствием закусывая мороженым, отгрызая от брикета. Под товарищеские беседы мы залихватски ополовинили бутылку, что отрицательно повлияло на бдительность. В момент очередного глотка меня чуть не за руку ухватил смутно знакомый персонаж в форме: «Распитие?! Придется проследовать!». На протестующий Алкин возглас: «Мы же День Рождения отмечаем! Круглую дату! Четвертак!», он нравоучительно отрезал: «Дома, за столом надо праздновать!», но, следующая девичья реплика «Так дома же жена!» поставила его в тупик. Нахмурившись, он внимательно в меня вгляделся и расплылся в улыбке: «Это ты что ли, любитель истории партии?! Давненько не встречались!». И, даже не потребовав исчезнуть из его поля зрения, махнул напарнику, и они скрылись в сгустившихся зимних сумерках.

* * *

Обещанный к 1980 году коммунизм так и не наступил, давно сменился строй, пролетели две декады нового тысячелетия. Нескончаемый ремонт на Подворье завершился в конце прошлого века, и теперь там ровными рядами бродят организованные туристы. Монастырь вернули церкви, а на облагороженном пруду летом можно увидеть белых лебедей.

К счастью, упомянутые в рассказке персонажи живы-здоровы и даже бодры? и веселы?. А замечательная «Спасательная» Книга до сих пор занимает заслуженное место на книжной полке, ожидая очередного читателя и напоминая о былых юношеских проделках.

Причудливые явления любви

Сережка «Левис» обладал потрясающим даром. При непримечательной и совершенно не выдающейся внешности, он умудрялся знакомиться и убалтывать на продолжение и углубление отношений практически любую барышню. Редкий талант затмевал сладкоголосого и медоречивого героя рассказа О’Генри[28 - «Среди текста»]. При этом Сережку нельзя было назвать всеядным – он выбирал только замечательные «экземпляры». Левис, второкурсник Института Связи, уже больше года проживал недалеко от Полежаевской, но много времени проводил на Калине[29 - Калининский проспект – ныне Новый Арбат], районе своего детства и юношества. Его мама трудилась завучем иностранного языка во французской спецшколе в Арбатских переулках, которую Сергей и закончил. По межкультурному обмену в составе группы соучеников он неоднократно посещал Францию, что объясняло эксклюзивный прикид, наградивший его прозвищем. В изделия известной фирмы «Levi’s» Сережка был упакован с головы до ног.

* * *

Мой бывший одноклассник и дружок Вован со второй попытки поступил в МИСИС. На первых курсах учебой не перегружали, и два-три раза в неделю после занятий мы с ним встречались на станции Метро «Арбатская». А оттуда следовали в модный «Новоарбатский» Гастроном, где закупались вином «Рымникское», длинным батоном за 22 копейки и майонезной банкой соуса «Южный». Далее – переулками на Суворовский бульвар к дореволюционной доходной многоэтажке, в подъезде которой я случайно обнаружил[30 - На первом этаже здания размещалось кафе «Русский чай», и как-то после его посещения мы с барышней, чтобы не гулять под разразившимся ливнем, заскочили в соседнюю дверь и открыли исключительно укромное и при этом комфортное местечко для уединения.] огромные подоконники у высоких окон.

Удобно разместившись на прохладном граните тускло освещенной площадки между четвертым и пятым этажами, мы с Вованом с удовольствием употребляли сладковатый десертный напиток, закусывая макаемым в соус батоном, и взахлеб делились новыми институтскими впечатлениями, вспоминали школьные годы и обсуждали всевозможные интересующие темы. Однажды наши посиделки нарушила веселая троица – два мальчугана и девушка. Самый резвый предложил немедленно покинуть полюбившееся местечко, заявив, что этот «парадняк» – их вотчина, ибо проживают они по соседству. Я долго не раздумывал. В начале третьего семестра как раз выиграл факультетский турнир по боксу и чувствовал себя весьма уверенно. Обоих кавалеров девушка увела под руки с разбитыми в кровь носами и бурчащими о неотвратимом возмездии. В тот вечер мы не стали засиживаться во избежание возможного матча-реванша с превосходящими силами.