Осенняя ностальгия. Рассказки

Уже после пяти скупых мужских тостов, как и следовало ожидать, потянуло на женскую ласку, и мы по очереди начали названивать тогдашним пассиям. Митька женихался с Людмилой, с которой познакомился во время летних каникул «в Сочах», куда его сманил завсегдатай южных достопримечательностей «Малыш». Курортный роман перерос в затянувшиеся отношения, периодически находящиеся на грани срыва из-за Людкиного настойчивого желания «окольцевать» милого дружка. Я же поддруживал с коллегой по работе Еленой из удаленного филиала, дабы не нарушать железное правило «не из своего отдела и не ближе пяти кварталов от дома». Обе дамы пообещали вскорости объявиться.

К окончанию первого литра проснулся зверский аппетит, и единогласно решили пожарить сосиски. Новостройку оснастили электрическими плитами, с которыми до этого ни мне, ни Митьке сталкиваться не приходилось. И когда внезапно «вырубился ток», что не сразу, но стало понятно по внезапно наступившей тишине, сменившей оглушительное звучание альбома «Aqualung» любимой группы, причину случившегося мы определить не смогли. Зато соседи из смежной квартиры отлично сумели «сложить два и два» – наше заселение и отключение электроснабжения, поэтому немедленно примчались с претензиями. Боевого настроя нам с «Нильсоном» было не занимать, поэтому рукопашная завязалась прямо на лестничной клетке. Правда, самому соседу и приехавшим на новоселье двум братьям с супругами удалось сначала оттеснить нас в коридор Митькиной квартиры, но своевременное появление Людмилы, пообещавшей без промедления вызвать милицию, приостановило дальнейшее развитие побоища. К приезду Ленки я отмачивал холодной водой расцветающий синяк на правой скуле, так что пылкое проявление её горячего сострадания задержало нас в ванной на некоторый период.

Именно в это время начался второй раунд «товарищеского недоразумения». Соседи надумали установить нормальные отношения и пришли извиняться. Но Митька об этом предупрежден не был, поэтому воспринял примиренческий визит неправильно. Первым же ударом он сломал нос старшему из братьев, а Людка удачно отмахнула следующего нападавшего старой чугунной сковородкой, так что к моему появлению из ванной исход боя был предрешен. И отмечание новоселья плавно перешло в празднование победы, завершившееся крепким сном – Митька с Людкой на единственном диване, а мы с Ленкой в спальном мешке на полу кухни. Но в молодости на мелкие житейские неудобства внимания не обращаешь!

* * *

В «центрах» «Нильсона» знали все. Неординарная наружность привлекала внимание представительниц прекрасного пола всех мастей и возрастов. Однажды на Тверском бульваре нас атаковала гиперактивная ассистентка режиссера, как выяснилось позднее. В результате Митька снялся в массовке «иностранных хиппи» в фильме «Райские яблочки».

Одевался Митька нестандартно, исходя из невеликих возможностей. Еще вполне приличный штучный белый «Levi’s» дополнял сшитый умельцем «Малышом» сверхмодный парашютного шелка батник, заношенный сверх всякой меры и прикрытый сверху костюмным пиджаком маренго с отцовского плеча. Когда талантливый «Малыш» сконстролил нам обоим «последний писк» – приталенные ковбойские рубахи из красно-бело-синей шотландки, мы гордо рассекали в одинаковом «прикиде» навыпуск, как «двое из ларца».

На старших курсах из-за военной кафедры «Нильсону» пришлось подстричься. С короткой прической, в заношенном пиджаке и с присущей ему агрессивностью речи и поведения, он выглядел представителем именно той, глубоко презираемо им «урлы», что регулярно выручало в пограничных ситуациях.

На «стриту[13 - Улица Горького – ныне Тверская]» мы регулярно посещали «Пельменную» в проезде Художественного Театра[14 - Ныне Камергерский], в основном, с целью употребления спиртных напитков[15 - Мне кажется, что в книжке «Занимательная наркология» Макаревич детально описывает именно эту точку общепита.]. В один из заходов, привычно взяв две двойных порции пельменей с уксусом (масла или сметаны почему-то не захотелось) и два кофе со сгущенкой (из-за потребности в стаканах), мы сразу выпили обжигающее, приторное пойло. Митька под стойкой наполнил в край граненые сосуды «белой», бутылку из-под которой немедленно забрала местная уборщица «Тёть Маня». По соседству группа модно разодетых «пионеров[16 - Начинающие посетители «стрита».]», бросив под ноги импортную яркую сумку, шумно разливала портвейн и пренебрежительно и брезгливо разглядывала нас, озирающихся «работяг». «Пельменная» глядела на улицу огромными окнами в пол и просматривалась насквозь, что регулярно привлекало бдительных стражей порядка. В этот раз внутрь стремительно ворвался наряд милиции, и с возгласами «Распитие?!» блюстители начали рыскать по залу. Как по команде, мы с «Нильсоном» залпом вбросили сорокаградусный напиток и дружно воткнули вилки в пельмени, синхронно обмакнув их в плошку с засыхающей горчицей. Просканировав скромную трапезу, милиционеры без всякого интереса миновали наш столик и окружили застигнутых врасплох модников, после чего этапировали всю компанию в отделение под насмешливым Митькиным взглядом.

* * *

Через пару месяцев «Нильсон» вполне обжился на новом месте и тщательно изучил ближайшие окрестности. Самым притягательным оказался Клуб Трехгорки, до которого от Митькиного дома ходу было минут семь. В те времена в небольших и неприметных очагах культуры регулярно случались не анонсируемые полуофициальные концерты рок-исполнителей и втихомолку проходили сеансы иностранных кинокартин, не допущенных к прокату широким экраном. Мы с удовольствием отметились на «сейшене» Монина со сборным коллективом, но существенно сильнее зацепил просмотр итальянского фильма «Площадь Сан-Бабила, 20 часов». После него я еще сильнее возненавидел любые проявления фашизма и неонацизма и твердо уверился в постулате «Добро должно быть с кулаками!». Кроме идеологического воздействия картина в значительной мере повлияла на дальнейшую форму одежды и надолго привила любовь к армейским паркам, клешёным джинсам и тупоносым ботинкам, по моде итальянской лево – ориентированной молодежи. К персонажам в узконосой обуви со скошенными каблуками и зауженных джинсах в обтяжку я долго относился с подозрением.

* * *

Митька посещал занятия на военной кафедре, невзирая на статью в военном билете, и с целью ее снятия на пятом курсе отлежал две недели в Лефортовской больнице. После чего провел месяц в армейских лагерях под Калининым[17 - Ныне город ТверьПриложениеК счастью, Митрий обладал весьма стойкой психикой, и «лечение» на него практически не действовало, в отличие от остальных сокамерников по «палате №6». Один из них, Игорь «Швед» после непродолжительного пребывания в закрытом стационаре совершенно подвинулся рассудком и проявлял все признаки вялотекущей шизофрении в сочетании с явной наркозависимостью. Шестнадцатилетний подросток гулял с первой любовью в Измайловском парке. Внезапно неподалеку из дебрей зеленого массива раздались сдавленные крики «Помогите!». Не желая в глазах зазнобы выглядеть трусом, Игорь помчался на зов. Крупный мужчина пытался заломать даму средних лет. Мощным ударом насильник снес нежданного спасителя с ног и продолжил «забавляться» с жертвой. «Швед» достал из кармана перочинный ножик, приберегаемый на «всякий пожарный», и наугад ткнул мужика в мощную ляжку. К несчастью, лезвие рассекло бедренную артерию, и к приезду скорой, вызванной прибежавшими на истошный крик подружки Игоря милиционерами, невезучий громила скончался от потери крови. Влиятельные родители, дабы помочь сыну избежать тюремного срока, поместили его на обследование в поднадзорное отделение психиатрической больницы, откуда он вышел психически нездоровым и законченным наркоманом. Звонок «Шведа» застал нас с «Малышом» врасплох: «Кости! Вам джинсовый комбинезон не нужен? Я только что у „бундесов“ заутюжил!». После выяснения размера и цены мы с Костей рванули на Пушкинскую, где договорились встретиться с продавцом. Возле памятника ожидал Игорь в компании очередной симпатичной барышни. Его востребованности у прекрасного пола можно было позавидовать: и совсем молоденькие девчушки и зрелые дамы сразу очаровывались тонкими правильными чертами лица, поджарой фигурой и деликатным обращением. «Показывай!», – в один голос выдохнули мы с тезкой. «Что?». «Комбинезон!». «Какой комбинезон?!». «Джинсовый!». В этот момент по совершенно искреннему удивлению Игоря стало ясно – в реальности вожделенного джинсового изделия не существует, но в момент звонка «Швед» был твердо убежден в его наличии. Преподнесение желаемого как действительное стало одной из особенностей психики Игорька, к которой окружающие со временем привыкали. Вся последующая и, к сожалению, очень недолгая жизнь Игорька представляла собой цепь отлежек в «психушках» и завершилась «передозом».], куда я с молодой женой Галиной и примкнувшей Людмилой на выходные вырвались его навестить. Гостеприимный «Нильсон» выпроводил сокурсников из десятиместной палатки, где мы практически безвылазно провели два незабываемых дня. Утром воскресенья Галка с Митькой решили посетить продуктовый ларек с целью восполнения заканчивающейся закуски, на полпути им встретился пьяный в дым низкорослый дежурный офицер-бурят. И сразу пристал к Галине: «Курсант! Смирно! Как фамилия?! Почему одет не по уставу?!». Красавица супруга опешила, а верный себе «Нильсон», во избежание дальнейших неприятностей, одним ударом погрузил вахтенного капитана в глубокий сон, вызвавший у незваного спарринг-партнера ретроградную амнезию. Происшествие никоим образом не помешало получению Митькой заслуженного лейтенантского звания.

К окончанию академии его отношения с отцом нормализовались, и Палыч даже помог с «эксклюзивным» столичным распределением. «Нильсона» определили экскурсоводом в павильон «Земледелие» на ВДНХ, куда я регулярно приезжал на провед. После перерыва на обед, состоящего из портвейна с чебуреками, мы возвращались на его рабочее место, и я катал похвальные отклики в книгу отзывов, причем, при превышении нормы употребленных напитков – на английском языке от группы иностранных туристов.

* * *

Жизнь надолго развела нас. Митька с подачи отца уехал в длительную загранкомандировку, там женился, родилась дочь. По возвращении – семейные хлопоты, новое трудоустройство, другие интересы. Моя жизнь шла ни шатко, ни валко, без особых катаклизмов. Первый брак, рождение дочери, служба в закрытом НИИ, затем развод, работа на ЗиЛе, второй брак, «времена большого перелома», смена строя, организация и развитие полиэтиленового производства на заводе им. Орджоникидзе, появление на свет второй дочери.

Весной 2004-го, разбирая старый письменный стол при переезде на новые квартиры, я нашел выпавшую из ящика и валявшуюся на дне тумбочки записную книжку давних лет, исписанную от корки до корки телефонными номерами, которые я когда то знал назубок. Позвонив наудачу, я расчувствовался до слез, услышав ни на йоту не изменившийся голос «Нильсона». Он оторопел от неожиданности, и мы сразу договорились встретиться: «И так много времени потеряли!». Как выяснилось, по городскому номеру я застал его чудом – большую часть года Митька проводил на любимой «фазенде». И хотя он давно устранился от полученной специальности «ученый агроном – почвовед», привитая в Тимирязевке тяга к «сельской местности» осталась.

Но увидеться быстро не удалось – мне предстояла затяжная командировка в Юго-Восточную Азию. Успешно заказав оборудование, по возвращении я сразу окунулся в накопившиеся дела и проблемы. Чтобы их разгрести, потребовалось определенное время, и только к середине июня мне удалось вырваться к «Нильсону» в ближнее Подмосковье.

* * *

Наконец, спустя двадцать с лишним лет мы встретились. Внешне Митька заметно изменился: появились глубокие залысины, но по-прежнему длинные волосы он собирал на затылке в хвост. Юношескую поджарость сменило объемистое телосложение. Зато во всем остальном, в сразу узнаваемой прямолинейности общения, в сохранившейся легкости на подъем и даже мимикой и жестикуляцией остался прежним.

И снова отмечали новоселье – «Нильсон» завершил строительство загородного дома своей мечты. Примечательное строение напоминало неоднократно виденный в американских вестернах салун. Вытянутое одноэтажное здание с трёх сторон окружала веранда, огороженная дощатым насестом. Распахивающиеся дверцы выходили на выложенную плиткой дорожку, ведущую к расположенному посреди облагороженного участка искусственному прудику. Центральная треть дома представляла собой тщательно отделанную полноценную русскую баньку, выход из которой приходился точно на вращающие дверцы. Слева от неё находилась объединенная со столовой просторная кухня с отдельным входом, а справа – обособленные жилые апартаменты.

Компанию Митьке составлял совершенно жуткого вида крупный стаффордширский терьер Брюс, тяготеющий к хозяину габаритами в силу «легкой» перекормленности, что не мешало ему совершенно бесшумно и стремительно передвигаться по участку. Воспользовавшись объявленной «дачной амнистией», Митька прирезал к имеющимся пятнадцати соткам еще столько же от примыкающего к владениям дремучего леса. Но еще не успел обнести «новые территории» забором, а только вкопал межевые столбы. Наличие грозного сторожа позволяло не беспокоиться о визитах непрошеных гостей – пёсик наводил ужас на весь поселок.

Хотя я приехал с «богатыми дарами», после первых объятий, приветственных тостов и дружеского обсуждения было принято решение проехаться до ближайшего магазина в соседней деревне, чтобы потом уже не прерываться по пустякам. Митька резво влез в джип «Исузу Трупер», на соседнее с водителем место молниеносно вспрыгнул Брюс, меня оставили на хозяйстве.

Практически сразу после их отъезда на участок пожаловала целая делегация из восьми гастарбайтеров из Средней Азии, которым хозяин требовался «до зарезу». Привычно опершись о перила веранды, они застыли в терпеливом ожидании, негромко переговариваясь на своем наречии. Появление Митьки, а скорее собачки, резко изменило диспозицию, и я, наконец, понял, для чего нужна загородка веранды. Все пришельцы разом вскочили на насест и замерли, боясь пошевелиться. С годами Митькина «деликатность речи» не сильно изменилась: «Чего надо? Никто не приглашал!». Старший, с опаской оглядываясь на пса и не покидая «высокого положения», заискивающе доложил «Нильсону», что поставленную задачу выполнили и, поэтому, хотят получить причитающуюся оплату. «Ладно! Идите к себе! Потом приду, гляну и рассчитаюсь!».

Выяснилось, что многие соседи, оценив Митькин аграрно-строительный профессионализм и редкую «обходительность», регулярно обращались за помощью в пригляде за проводимыми на их участках работами по возведению построек и благоустройству, а также доверяли проводить оплату труда наемных работников. За «авторский надзор» «Нильсону» полагалась «малая толика», неплохо дополняющая основной заработок. Много лет назад Митька занялся ландшафтным дизайном, на ниве которого вполне преуспел. Первое общение с потенциальным клиентом осуществлялось исключительно по электронной почте: «Ты не представляешь, какие упёртые (чу) даки попадаются! Прямо в репу сунуть хочется!». После прихода к консенсусу и заключения договора опытный ас землеустройства готовил проект и объезжал знакомые и надежные питомники с рассадой и саженцами. Личный контакт с заказчиками «Нильсон» норовил свести к минимуму, оберегая нервную систему.

Этой и прочей занимательной информацией Митька поделился во время последующего приготовления и употребления шашлыка под обильную запивку на обрубках бревен специально оборудованной мангальной площадки. После второй поллитровки обоим стало казаться, что двух декад разлуки как и не было, настолько теплым и доверительным стало общение. Перебивая, делились общими воспоминаниями, пересказывали друг другу события проведенных врозь лет, помянули ушедших друзей, хвалились успехами дочерей, веселились, грустили, хохотали. «Брюс» удобно устроился у меня в ногах и периодически выпрашивал куски мяса, пихая лобастой головой.

Дальнейшее посещение парной и купание нагишом в пруду окутано туманом, также как и бурно проведенные последующие сутки. Расставались со слезами, правда, «на посошок», «стременная», «на ход ноги», «придворная» и «заворотная» сильно поспособствовали задушевности прощания.

После этого в каждый приезд в Москву «селянин» отзванивался, и я наведывался в давно знакомую квартиру на Тишинке. Регулярные встречи в столице проходили не столь бурно, тем более, что Митька регулярно жаловался на одышку и болезненные ощущения в области сердца. У него с юных лет сохранилось резко отрицательное отношение к врачам, поэтому стоило больших трудов убедить «Нильсона» показаться хорошей знакомой, светилу кардиологии. Но он клятвенно заверил, что после моего возвращения из очередной командировки, ляжет в её медицинский центр на обследование.

Вернувшись через три недели, я не смог дозвониться Митьке ни по домашнему, ни по мобильному. Дней через десять, совсем уже отчаявшись, я в «Одноклассниках» выискал его дочь, сообщившую, что сердце Отца не выдержало.

За три месяца до трагического скоропостижного ухода в вечность «Нильсону» стукнуло пятьдесят.

* * *

Я несказанно благодарен судьбе, позволившей через много лет нам с Митькой встретиться и хоть ненадолго снова окунуться в атмосферу искреннего братского общения, возвратившую нас в бесшабашную юность.

Каждый раз после посещения семейного захоронения на Востряковском кладбище я обязательно захожу к «Нильсону», упокоившемуся недалеко от храма Михаила Архангела. Митька забрал с собой огромный по значимости отрезок нашей общей жизни.

Приключения Петруччио

«Я взял от алкоголя больше, чем он забрал у меня!».

    Уинстон Черчилль

В Советские времена Московский Авиационный институт среди прочих ВУЗов столицы выделялся особым отношением к здоровью студентов. Произнесенная на Дне Первокурсника 1-го сентября краеугольная и основополагающая фраза тогдашнего Ректора «Нам нужнее здоровые троечники, чем Ленинские Стипендиаты, стоящие одной ногой в могиле!» полностью определяла «modus vivendi[18 - Образ поведения]» любого Маёвца, от вчерашнего абитуриента до дипломника. Физкультура являлась профильной дисциплиной, что подтверждала расхожая шутка: «МАИ – спортивный институт с легким инженерным уклоном». Зеленых первокурсников сразу распределяли по секциям, исходя из предыдущего опыта или выявленных пристрастий.

Благодаря серьезной подготовке сборные команды института гремели на всю страну и занимали призовые места на различных турнирах и состязаниях всех уровней. Времена первенства вузовской команды в водных видах спорта, отмеченного популярным телефильмом «Королевская регата[19 - Студенческая комедия, 1966 год]», в пору моего студенчества уже прошли, но Маевцы уверенно побеждали в соревнованиях по легкой атлетике, регби и бобслею. В нашей группе овладевал знаниями знатный регбист, а в параллельной – двое бобслеистов и рекордсмен по прыжкам в высоту. Естественно, они имели всяческие преференции в учебном процессе, вплоть до переноса сессии. Опять же, перспективные спортсмены почти поголовно получали повышенную стипендию, да и бесплатные талоны на усиленный обед значительно способствовали безбедному существованию.

Между сборами и выездами на соревнования «неприкасаемые» худо-бедно посещали лекции и семинары. На втором курсе во время каких-то практических занятий я подружился с длинноногим прыгуном Петей. За зашкаливающий кураж, а, главное, из-за отчаянной жестикуляции во время товарищеских бесед, среди сокурсников он проходил как «Петруччио», чему дополнительно способствовала вполне итальянистая внешность. В то время он решительно не употреблял спиртного, упорно тренировался и регулярно исчезал из поля зрения на неделю-другую.

По возвращении Петр вливался в процесс овладения знаниями, как ни в чем не бывало, и благодаря приличным способностям и настойчивости быстро нагонял пропущенное. Как-то он появился в Альма-матер в «писке» моды – потрясающего цвета темного индиго джинсах клеш неизвестного бренда с «хулиганскими[20 - Брючные карманы – слэнг.]» карманами. Я тогда сам «себе немножко шил на дому», к тому же приятельствовал с центровыми «утюгами[21 - Фарцовщики, промышляющие покупкой носильных вещей у иностранцев и продающие их гражданам за совсем другие деньги.]» и не без оснований считал себя знатоком «фирмы?» и последних веяний моды. Меня очень заинтересовала Петькина обнова. Как выяснилось, он вернулся с Универсиады в Швеции, где весьма неплохо выступил и слегка прибарахлился. На студента закрытого ВУЗа, давшего подписку о категорическом запрете на общение с иностранцами, и хорошо представлявшего, что в течение ближайшего десятилетия (в лучшем случае) никакие выезды «за бугор» ему не светят, сообщение Петруччио произвело шоковое впечатление. Но в заграничные вояжи отправляли только отличившихся спортсменов, показывавших рекордные результаты, а середнячку, по?том и кровью зарабатывающему в институтской боксерской секции разряды и звания, зарубежные турне не светили.

На третьем курсе в семье Петра случилось несчастье: скоропостижно скончался еще совсем молодой отец, с которым сына роднили крепкая мужская дружба и на редкость доверительные отношения. Горе жутко повлияло на Петьку – он запил и пустился во все тяжкие. Забросил спорт и учебу и только чудом не вылетел из института. Но, время если не лечит, то помогает. Постепенно Петруччио, в немалой степени, благодаря присущему ему оптимизму и жизнерадостности, вернулся к нормальной жизни, но со спортом окончательно завязал, чего не скажешь о «веселящих» напитках. Мы с ним вволю попили пива «с прицепом» в «Пиночете[22 - Пивной зал около факультета на углу улицы Панфилова.]» и покуролесили на «сейшенах» по всей Москве.

* * *

В начале четвертого курса меня выбрали в комиссию по разбору персональных дел «отличившихся» комсомольцев при факультетском бюро ВЛКСМ. Диапазон рассматриваемых случаев широтой не отличался. Первой причиной, регулярно приводящей к еженедельному сбору комиссии, являлись «телеги» из милиции, оповещающие о «не примерном» поведении студента факультета в нетрезвом состоянии и призывающие разобраться в установленные сроки с вопиющим фактом попрания социалистической морали. Подобные сигналы много времени у членов комиссии не занимали, процедура была отработана годами: при легком несоблюдении общественного порядка возмутителю спокойствия грозил выговор по комсомольской линии, при более серьезных правонарушениях – вплоть до исключения из рядов «передовой» молодежи, что автоматически приводило к отчислению из института.

Второй и более занимательный повод для обсуждения представляли письма от родителей «потерпевших» девушек, имевших «обоснованные» претензии к нашим студентам. Все они несли с небольшими вариациями примерно одинаковое содержание: «Имярек такой-то, студент N-го курса вашего факультета, в прошлом году познакомился с нашей дочерью Ириной (Мариной, Светланой, Людмилой …), студенткой Пищевого института. Он регулярно навещал ее в общежитии, расположенном по соседству с вашим факультетом. Сейчас наша дочь находится на четвертом (пятом, шестом, седьмом …) месяце беременности, а Имярек прервал с ней всякое общение. Убедительно просим принять меры!». Особо заковыристые вариации текста часто вызывали улыбки, а иногда и веселье у строгой комиссии: «…. прекратил с дочерью всевозможные сношения, что ее очень раззадорило и ужасно расстроило!».

Более романтический и пространный образец повествования отличался массой подробностей: «Моя красавица-дочь, только закончившая десятый класс, готовилась к вступительным экзаменам в Университет на берегу нашей реки Волги, где и познакомилась с загорающим студентом вашего института, приехавшим на каникулы к своим родителям. Молодой человек взялся помогать Олечке (Танечке, Валечке, Ларисочке …) с подготовкой. Но его репетиторство ни до чего хорошего не довело. Когда Олечка (Танечка, Валечка, Ларисочка …) сообщила Имяреку о своей беременности, он повел себя бессердечно. Негодяй без чести и совести теперь нарочно подал заявление в ЗАГС с дочкой нашего участкового врача, наверное, с целью фиктивного брака. Просим вас восстановить справедливость и надлежащим образом повлиять на коварного соблазнителя невинных девушек!». Но и для таких непростых случаев имелись заготовленные решения.

Виновник вызывался на ковер и подвергался допросу с пристрастием, точно по Галичу: «А из публики кричат: Давай подробности! Все, как есть. Ну, прямо – все, как есть![23 - Песня А. Галича «Красный треугольник».]». Наш факультет на 90% состоял из парней, и комиссия, соответственно, исключительно мужская. В дружественной атмосфере собрания незримо витал образ служивого из расхожей поговорки[24 - «Пошутил солдат (служивый) с девкой – она и родила!».], и к «герою-любовнику», как правило, относились с пониманием и сочувствием, тем более, что никоим образом повлиять на случившееся уже не могли. Обычно заявителям отправлялось на бланке факультета официальное послание: «Уважаемые товарищи! Со студентом Имяреком проведена строгая разъяснительная беседа, приняты соответствующие меры воздействия, и он примерно наказан». Хотя, на моей памяти, произошло два случая «чудесного исцеления» – после проведенной беседы о недопустимости аморального поведения оба ответчика одумались и сочетались счастливым браком с потерявшими всякую надежду истицами.

В марте по нашему потоку прополз слушок, что на Петруччио пришла бумага из милиции с обвинениями в спекуляции. Мы с Петькой надолго зависли в «Пиночете», уединившись в углу, дабы никто не мешал строить непробиваемую версию досадного происшествия.

В приложенном к официальному письму (со стандартным требованием «принять надлежащие меры и отчитаться») протоколе сообщалось, что «во время регулярного рейда по борьбе со спекуляцией у входа в «Детский Мир» был задержан студент вашего ВУЗа с десятью подарочными изданиями сказки «Буратино». Когда на заседании Петра попросили доложить, как он «докатился до жизни такой», его убедительные объяснения заставили комиссию решать непростую задачу.

«У любимого племянника должен был состояться первый юбилейный День Рождения – 5 лет. Зная, что книга – лучший подарок, я в субботу с утра пораньше поехал в книжный отдел Детского Мира на Дзержинку. Но, ничего стоящего там не нашел. У выхода из магазина ко мне подошел мужик и предложил книжку красивую. Я сначала очень обрадовался, но он сказал, что отдает только оптом. И убедил купить 10 экземпляров, объяснив, что излишек я мигом продам тут же по цене покупки. У меня не было выхода, уж очень понравилась книжка, и время поджимало. Не успел я купить книжки, как меня задержали мильтоны. Я и продать не успел ничего. В результате – ни книг, ни денег!». Присущая Петьке простецкая манера изложения вкупе с оживленной жестикуляцией произвела на высокую комиссию самое положительное впечатление.

Последующее мое «яркое и убедительное» выступление: «раз ничего не продал, то никакой спекуляции не было!», активно поддержали остальные ответственные члены комиссии, ещё подобных дел не разбиравшие. Из патовой ситуации комсомольский «синедрион» вышел с честью: на всякий случай, а скорее для «отмазки», виновному вкатили выговор, чтоб «был бдительней в будущем» и отпустили с миром. Хорошо, что никто из членов комиссии не ведал, что мама Петруччио работает в типографии издательства «Детгиз», и он регулярно снабжает близких друзей книжными раритетами.

* * *