Избранные письма. 1854–1891

62. Н. Я. Соловьеву

4 февраля 1877 г., Оптина Пустынь

<…> Вдохновение, меня по крайней мере, легче посещает в деревне, в монастырях и маленьких городах, чем в столицах. Почему это? Верьте, не могу до сих пор и сам постичь. Что-то меня давит в большой столице, а что именно – не знаю. Ни одно из объяснений, которые я придумывал, не удовлетворительно для моего ума, и я решился поэтому, не рассуждая более, признать это свойство мое непобедимым фактом, и больше ничего. Слыхал я подобные вещи и от других писателей, да, кажется, и от Вас самих? <…>

<…>… Идеи, выбор сюжета, направление и, с другой стороны, язык, это вещи изменчивые и подвижные. Тургенев испортил под конец свое направление, ухаживая за студентами и повивальными бабками, а Лев Толстой исправил его, ибо понял, что нельзя же всегда восхвалять лишь добрых и простых Максимов Максимовичей

, а что нужны и Вронские

. Видите, какую серьезную критику я затеял Вам писать? Это все монастырь действует так успокоительно на мои нервы и возбуждает деятельность, которая так долго (вследствие подавляющих и непостижимых для меня влияний) была усыплена в Москве <…>.

Если летом приедете надолго, то сверх скучных моих проповедей и наставлений будем вместе читать отрывки из Шекспира, Софокла, Гомера и т. п. <…>

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

…Максимов Максимовичей… – Максим Максимович, персонаж романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», воплощение скромности и смирения.

…нужны и Вронские. – Леонтьев очень высоко ставил этого персонажа «Анны Карениной». Характеризуя его как «спокойного, твердого и в то же время страстного», он писал: «…без Вронских мы не проживем и полувека. Без них и писателей национальных не станет; ибо не будет и самобытной нации» (Леонтьев К. Собр. соч. Т. 7. С. 274, 275).

63. К. А. Губастову

22 февраля 1877 г., Оптина Пустынь

<…> Политикой нашей все в России – до монахов и до извозчиков – очень недовольны

. Все удивляются… все ропщут. В Петербурге особенно.

В литературе ничего особенно нового. «Анна Каренина» продолжается, но Толстой немножко обманул мои ожидания: продолжение не так хорошо, как первая половина; все верно, все прекрасно, все картинно, но как-то блекнет все теперь, нет того блеска и силы, которыми отличалось все до отъезда Вронского с Анной за границу.

«Новь» Тургенева отвратительна. Всё честные акушерки. Он с ума сошел! <…>

Про Марью Владимировну скажу Вам, что она получила место в Нижнем, какое – еще не знаю; но я недавно получил от нее письмо, из которого видно, что она стала бодрее в удалении, которое ей советовал старец о. Амвросий Оптинский

. А другая знакомая пишет мне, что видела ее проездом через Москву из Рязани (где она всю зиму гостила у матери) в Нижний и что она чрезвычайно пополнела и помолодела за эту зиму. Теперь вот и судите поспешно издали – зачем я ее не удерживал в Кудинове! Благословление ли старца (и реально можете это объяснить успокоением совести и нервов), перемена ли обстановки, хотя и на худшую, но на новую, но вот доказательство, как я был прав, радуясь ее решению удалиться. А разрыва между нами нет и не может быть, ибо я знаю со стороны, до чего она добросовестно сознает свою вину и до чего она страстно кается. Я тоже был не прав, конечно, но не против нее, а противу Бога другими грехами, до которых ей, конечно, и дела не было. Но за эти побочные грехи ее рукою наказал меня Бог. Кит, который проглотил Иону

, нисколько не был сам по себе нравствен или прав, а был только орудие, понимаете? Замечу еще (так как Вы ее судьбой всегда интересовались и она всегда об Вас вспоминает), что у нас еще года полтора тому назад была речь о том, что ей бы следовало искать места, чтобы не проживать 400 рубл<ей> кудиновской аренды, которая как доход верный необходима на уплату % в банк (на ту сумму, которую мы были вынуждены братьям выплатить по завещанию), но тогда она при одной мысли о разлуке с Людмилой Раевской рыдала навзрыд, и я оставил ее в покое. Но Господь Бог, видно милосердствуя к нам, разрубил путем ссоры этот гордиев узел, который Марья Владимировна сама запутала, а распутать не могла. Она сама и вопреки моему мнению взяла Людмилу в Кудиново и потом, увидавши, что мы с этой последней хорошо уживаемся и никогда не ссоримся, убедившись еще раз наглядно, что все раздоры от нее лишь самой и что мне угодить очень легко, начала выходить постепенно из себя и нападать на всех. Разгадка в том, что она сама очень страстно привязывается к людям и тогда уже хочет насильно быть милой настолько, насколько милы ей самой предметы ее выбора. А когда она равнодушна к людям, тогда она очень приятна и ровна. Вот отца

она мало любила и потому жила с ним сносно. И с чужими, с далекими сердцу она хороша и любезна. Вот беда ее в чем. <…>

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ). Частично опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1894, ноябрь. С. 391, 392.

Политикой нашей все… очень недовольны. – В 1876 г. началась сербско-турецкая война, неудачная для Сербии. Попытка восстания в Болгарии была подавлена турками с невероятной жестокостью. Европейские державы оказывали на Турцию дипломатическое воздействие и вынудили ее согласиться на переговоры, которые, однако, кончились безрезультатно. 15 января 1877 г. русский посол гр. Н. П. Игнатьев выехал из Константинополя. Общественное мнение в России, поддерживавшее славянские народы, было очень недовольно нерешительностью своего правительства.

Амвросий Оптинский (Александр Михайлович Гренков, 1812–1891) – старец Оптиной Пустыни, духовник К. Н. Леонтьева. Отличался жизненной опытностью, широтою взглядов, кротостью и незлобием. Привлекал к себе множество паломников. Его посещали Ф. М. Достоевский, Влад. Соловьев, Л. Н. Толстой. Считается, что он послужил прототипом старца Зосимы в «Братьях Карамазовых». В мае 1891 г. В. В. Розанов писал Леонтьеву из Ельца: «…не можете ли Вы об отце Амвросии написать так же, как об От<це> Клименте. Вы не можете себе представить, как чрезмерно, как колоссально его влияние здесь!…Прошу Вас – подумайте об этом. Здесь в редком доме Вы не найдете портрета о. Амвросия» (Розанов В. В. Сочинения. М., 1990. С. 471). К Леонтьеву «о. Амвросий имел такое доверие, что нередко адресовал к нему тех из своих интеллигентных посетителей, которые нуждались в убеждениях о суете мира сего и необходимости верить в Евангелие» (Е. В. Историческое описание Козельской Оптиной Пустыни. Б. М. 1902. С. 124). Об отношении К. Н. Леонтьева к о. Амвросию красноречиво свидетельствует следующий рассказ жены П. Е. Астафьева: «Представьте себе, он мне не раз говорил: „Вы знаете, Мария Ивановна, до чего я покоряюсь старцу? Вот если он мне прикажет вас убить, то я нисколько не задумаюсь“» (Поселянин Е. К. Н. Леонтьев в Оптиной Пустыни. Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 387).

Иона — пятый из двенадцати малых библейских пророков. Посланный для проповеди во враждебную Израилю Ниневею, устрашился этой миссии, хотел бежать морем в Испанию, но был изобличен и выброшен в море. Иону проглотил кит, но потом выбросил на берег, и он отправился к месту своего служения, где его ждал полный успех.

См. коммент. 1 к письму 103.

64. Е. А. Ону

24 марта 1877 г., Оптина Пустынь

Madame Onou! Mad<ame> Onou! Madame Onou!

Prouvez donc qu'on a eu raison de dire: «ce que femme veut – Dieu le veut!» Il faut que je suis nommе ? Constantinople! Soyez donc femme! Ayez donc des entrailles pour moi; je n'exige pourtant de vous ni les entrailles d'une m?re, ni m?me celles d'une еpouse tr?s еprise de son mari. Non! N'ayez pour moi les bonnes et fid?les entrailles que j'eusse eu (правильно ли?) pour vous et pour votre mari si, par hasard, vous еtiez ? Kozelsk sans place et surtout sans M. de Jomini et moi ? Pеtersbourg ? c?tе de quelqu'un dans le genre de votre oncle. Vous avez juste assez d'esprit et d'imagination pour comprendre que je me serai mis en quatre pour vous ?tre utile. Mais puisque с'est dеcidе depuis longtemps que vous ?tes moins bonne que moi – mettez vous en deux, cela suffit.

J'ai eu un moment l'idеe d'еcrire aussi au Prince Gortchakoff lui m?me, pour lui rappeler l'histoire de ma m?re, mais j'y ai renoncе sur le champ. J'ai eu peur de g?ter l'affaire par quelque exc?s de z?le, et j'ai prеfеrе livrer la question ? son dеveloppement naturel sous les auspices de M. votre oncle.

Je n'еcris rien ? M. Ignatiew, mais j'еcrirai une lettre res-pecteuse ? Madame, en la priant de me rappeler au souvenir du Gеnеral. Enfin, comme il ne s'agit que de la sincеritе de M. de Jomini, dont je ne doute pas et votre activitе en ma faveur (dont je doute un peu), mais surtout de la volontе de Dieu qui peut inspirer ? tout le monde des bons sentiments pour moi, je termine cette petite lettre le cCur un peu gros, mais l'esprit tran-qulle.

Adieu! Adieu! Adieu!

Mes respects profonds ? Mad. la baronne; mille choses ? M-lle Perdicary; j'embrasse Marika (qui m'a tout ? fait oubliе); j'embrasse Aleko (любопытный носик), j'embrasse Marie-Thеr?se; je les aime et je les bеnis.

Adieu, Madame Onou.

Votre dеvouе C. Lеontiew.

P. S. Ne croyez pas que j'ai oubliе Афина pas m?me pour un instant! Mais s'est par еgard pour le voisinage du nom de votre respectable tante, que je ne la cite qu'au post-scriptum. «Fleur des jardins d'Alep, que Bulbul en choisit pour chanter et languir sur son calice ouvert!; Voila un p?le rayon de soleil du Bosphore qui perce dans la brume affreuse de notre dеtеstable capitale.

Впрочем, теперь Страстная неделя. Поэтому продолжать не буду. Право, я бы ей на приданое дал, если бы меня сделали Генер<альным> Консулом в Царьграде! Никогда не забуду, как она мне с дочерним чувством и улыбкой чинила перчатки!

П Е Р Е В О Д

Мадам Ону! Мадам Ону! Мадам Ону!

Докажите же наконец, что справедливо говорят: «Чего хочет женщина – того хочет Бог!» Необходимо нужно, чтобы меня назначили в Константинополь! Войдите же в мое положение; впрочем, я не требую от Вас ни чувства матери, ни тем паче супруги, страстно увлеченной своим мужем. И даже того надежного и доброго отношения, которое я выказал бы Вам и Вашему супругу, если бы по какой-либо случайности Вы оказались в Козельске без места и, главное, без г-на Жомини, а я был бы в Петербурге возле кого-либо наподобие Вашего дядюшки. У Вас достанет ума и воображения понять, что я разорвался бы на четыре части, чтобы помочь Вам. Но поелику давно уже решено, что Вы не столь добры, как я, – разорвитесь надвое, сего будет достаточно.

На какое-то мгновение мне пришла мысль написать к самому князю Горчакову и напомнить ему историю моей матушки, но я сразу же отказался от этого. Побоявшись испортить дело излишним усердием, я предпочел оставить все своему естественному развитию под покровительством Ваше-1 го дядюшки

.

Я ничего не пишу г-ну Игнатьеву, но пошлю почтительнейшее письмо мадам

с просьбою напомнить обо мне генералу

. И наконец, поскольку дело не в искренности г-на де Жомини, которая не вызывает у меня сомнений, и не в Вашей деятельности ради моей пользы (чему я не вполне доверяю), но в воле Божьей, могущей внушить всем добрые ко мне чувства, я заканчиваю это небольшое письмо хоть отчасти и с тяжелым сердцем, но в спокойствии духа.

Прощайте! Прощайте! Прощайте!

Мое глубочайшее почтение г-же баронессе

, тысячу приветов мадемуазель Пердикари

, целую Марику

(которая меня совсем забыла), целую Алеко