Избранные письма. 1854–1891

Агафья — кухарка в кудиновском доме К. Н. Леонтьева.

Ласточка — Людмила Раевская.

Прокофий — один из кудиновских слуг.

69. К. А. Губастову

20 августа – 7 сентября 1877 г., Кудиново

Вы, Константин Аркадьевич, находите мое письмо прелестным, я нахожу Ваше очаровательным! Вы отвечаете мне из Гаги

скоро, я из Кудинова – тотчас же… Это какая-то гирлянда роз, протянутая из Голландии в Калужскую губернию.

Хотите мой день? Например, сегодня.

8 часов. Варька стучит в дверь… Это очень милая крестьянская девочка 12 лет, в сарафане, которая помогает Агафье, матери своей, idem

в уходе за мной; мать делает дела элементарные (коров моих доит, дрова носит, грибы солит, полы моет, белье и т. п.), а дочь дела тонкие (кофе с детскою почтительною улыбкою мне подает, чай разливает, комнату убирает, за грибами со мной ходит, песни поет и т. п.). Мы все – Агафья, Варька и я – живем душа в душу. Итак, Варька стучит… Я звоню (значит, слышу). Я сплю один в одном флигеле, а она с матерью в другом месте.

Крещусь. Закуриваю сигару. Встаю, убираюсь. Сажусь перед зеркалом на минуту и гляжусь – не слишком ли я уж стар.

Читаю «Отче наш» и прошу у Бога прощения, что больше сейчас не молюсь, а буду позже.

? 9, 9, ? 10, 10. Варька приносит кофе… очень хорошо все, на подносе, с чистою салфеткой… К сожалению, день постный, и я пью долго черный кофе, и спрашиваю Варьку о больных наших (она помогает мне очень хорошо в санитарной моей деятельности)… Она убирает постель и подает скляночки, чтоб я сделал одному ребенку лекарство… <…>

Пью кофе, курю и мыслю… Тут у меня и не перечтешь всего: от больного мальчика и до Плевны

, от Каткова и до св. Пантелеймона, моего целителя, от 8 рублей всего, которые убого лежат в моей шкатулке, до 7000 моего турецкого долга, от Вас и Софьи Петровны

с ее [нрзб.] до старого кривоногого садовника моего, которому хочется и нужно купить тулуп.

10, 11, 12. Перечитываю новые главы «Одиссея», думаю, что надо исправить и как бы не опоздать, и не испортить… На «Одиссея» одного надежда, чтобы % в банк за Кудиново в 78 году заплатить. Иначе – прости, последнее убежище!

Согласитесь – есть о чем подумать…

Помню и о Вашем неоконченном письме…

12 часов. Бросаю «Одиссея»… Есть пока еще более спешные дела… Беру бумаги по кудиновским делам… Ищу, сколько надо вносить податей в октябре в земство, в казну и дворянских… Около 75–80!.. (а у меня – ничего, только 8!).

Смотрю контракт с крестьянами об аренде; надо скоро новый…

Ищу другой контракт – о просроченной порубке у меня рощицы… Вижу, что имею право не допустить уже до порубки покупателя и придумать какую-нибудь с ним сделку… если уступлю; он богатый мужик, чужой… Занять разве у него? Перечитываю письмо жены, которая пишет, что ей теперь нехорошо там и что она больна и должна и просит 100 рублей (а у меня 8!). 20 октября срок платежа в другой банк – Общ<ество> Вз<аимного> Кредита… (75 руб<лей>, а у меня 8…).

Аренды от крестьян как в срок добиться?.. 1 октября они должны уплатить мне 86 рублей и т. д.

Это до 1 часу… и более…

Один больной ждет меня с утра, его болезнь хроническая. Посылаю за ним, беседую, исследую, советую и т. д.

? 2-го. Свободен. Запираюсь и молюсь – минут 20 или полчаса, не знаю. Благодарю искренно Бога за многое, почти за все, особенно за то великое мужество, которое он во мне при таких запутанных обстоятельствах поддерживает…

Вы не поверите, как это отрадно, когда вспомнишь свое отчаянье 70–71 и т. д. годов…

Повар заходит спросить: где постное масло, которое покупали? Я не знаю… – Варька!.. Варька тоже не знает… никто не покупал и т. д.

От 2 до 3. Читаю «Русский архив»

и мимоходом еще раз вижу, как изменились и понятия, и политические интересы, и нравы!..

3 часа. Обед. (Икра паюсная, винегрет с сардинками, жареные сыроежки в постном масле, которые вчера сам набрал в роще. Ну, квас… и более ничего.) Мыслю в интервалах…

? 4-го. Курю сигару, молча, в больших креслах… В душе мир, к человекам благоволение… Варька с сельскою грацией убирает со стола… Я с ней отечески любезен.

До 5. Читаю «Архив» (письма Ростопчина

к Воронцову

)… Мыслю… между строчками…

5 часов. Иду делать гипсовую сдавливающую повязку одному мальчику, который страдает ревматическою опухолью суставов… Ему лучше… Там, кстати, толки с людьми, кому и по скольку и где давать на зиму хворост в моих рощах…

Повязка и толки эти до 6 и более часов…

6? часов. Варька затапливает камин и садится разливать мне чай… Я беседую с ней о деревенских делах и отчасти о войне… Она спрашивает: «А греки за нас?» (она видела Георгия). Я говорю ей: «Бог за нас, и все будут за нас, а кто не за нас, тому будет худо…»

7?. Сажусь писать Вам это письмо и уже рассчитываю, что буду завтра делать, чтобы не опоздать… Вот в этом роде проходят дни… <…>

Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1894, ноябрь. С. 394–399.

…из Гаги… – т. е. из столицы Нидерландов Гааги.

Idem (лат.) – тоже.

…до Плевны… – Плевна (Плевен), город и крепость в Болгарии, осажденная русскими с июля 1877 г. Турки упорно защищались, Плевна была взята М. Д. Скобелевым лишь 28 ноября 1877 г. Захвачено 40 000 пленных и 77 орудий. Только убитыми русские потеряли за все время осады и штурма 40 000 человек.

Софья Петровна — С. П. Хитрово.

«Русский архив» – исторический журнал, издававшийся в Москве в 1863–1917 гг. Основан П. И. Бартеневым.

Федор Васильевич Ростопчин (1763–1826) – государственый деятель, граф. При Павле I занимал высокие должности. В 1801–1810 гг. – в отставке. Затем главнокомандующий в Москве, где при нашествии французов действовал с большой энергией (Наполеон называл его «зажигателем» и «сумасшедшим»). После Отечественной войны 1812 г. жил большею частью в Париже. Занимался литературной деятельностью.

Семен Романович Воронцов (1744–1832) – государственный деятель. Брат Е. Р. Воронцовой-Дашковой. Отличился в битвах при Ларге и Кагуле. В 1785–1806 гг. был послом в Вене и Лондоне, где умел отстаивать русские интересы, в том числе и от самого русского правительства (в частности, он предотвратил заселение Крыма британскими каторжниками). После отставки в 1805 г. почти безвыездно жил в Лондоне.

70. Н. Я. Соловьеву

6–8 сентября 1877 г., Кудиново

Николай Яковлевич, сегодня получил Ваше письмо и сегодня же отвечаю, вышел вечер посвободнее, и я спешу им воспользоваться, чтобы сказать Вам еще раз дружеское и прямое слово. Послушайте, Вы же всех нас здесь [нрзб.] тяжелые загадки! Я просто отказываюсь понимать Вас. Так дорожить людьми и их расположением, как Вы нашим, и делать все, что нам в нашем доме и по нашим привычкам видеть невыносимо! И даже на два, на три всего дня не иметь силы удержаться… Я этого не понимаю! Простите мою откровенность – мы с Машей ломали голову просто, как это объяснить, и мне даже пришла мысль, что Вы, может быть в глубине сердца, несмотря на все самобичевание, находили все это очень милым, очень артистическим, очень русским и удалым, пожалуй? Дай Бог, чтобы я ошибся и чтобы этого рода самообольщения не было бы в Вас и тени. Милого тут ни капли! Артистическое не состоит необходимо в расстроенности чувств и поведения. А руссизм понимать только как разухабистую грубость и водку – это значит иметь обо всем русском очень печальное мнение. Может быть, о. Феодосию Угрешскому