Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»
Константин Максимов

«Игра знамёнами» – это наш, русский ответ «Песне льда и огня». Только события «Игры» происходят в мире реальном – на Руси эпохи раннего средневековья. Где в это время гремели битвы, заключались союзы и плелись интриги, своим размахом не уступающие европейским и мировым аналогам. Причём на страницах «Игры» бок о бок с реальными историческими деятелями ту же историю творят люди, не попавшие на страницы учебников, зато оставившие свой след в народном фольклоре – в сказках, преданиях и былинах.

Игра знамёнами

Часть первая: «Крамола земная»

Константин Максимов

© Константин Максимов, 2021

ISBN 978-5-0053-1118-4 (т. 1)

ISBN 978-5-0053-1119-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Воля богов»

Ранняя зима. Берег реки Черёха

Большой аспидно-чёрный ворон парил по глади хмурого зимнего неба. На его перьях, подобных в своей темноте самой ночи, словно фонарики светляков, плясали тусклые отблески лучей дневного светила. Внизу, под его крыльями, на дни пути вокруг расстилалась бурая лесная равнина, прорезанная по середине светлой полосой замёрзшей реки. В схожих своей глубиной с человеческими глазах птицы отражались бесконечные ряды голых буков, грабов и клёнов, среди которых изредка мелькали проплешины полян и островки ещё зелёных елей.

Мелькал в зрачках ворона и медленно ползущий по речному льду гигантский пёстрый змей. Сама подобная потоку, только не воды, а чего-то другого, огромная неповоротливая рептилия занимала собой целое поприще, повторяя изгибами тела все повороты русла.

Небесный наблюдатель то скрывался меж мохнатых облаков, то выныривал на свободное пространство. Но и там разглядеть его с земли мог, пожалуй, только самый острый глаз.

Какой был у огненноволосого всадника, который стоял на вершине угнездившегося прямо посреди речной излучины невысокого холма.

Могучая ладонь прикрывала смарагдовые очи, внимательно осматривавшие и реку, и ползущего по ней гигантского гада, и всё остальное, происходящее в этой части подлунного мира. Ржавые усы подковой нависали над сурово сжатыми губами и гладко выскобленным подбородком. Густая красная грива волос ниспадала на отороченный горностаем синий плащ-мятель, выдававший в своём хозяине знатного мужа. Подтверждал такую принадлежность и торчавший из-за плеча всадника черен полутораручного меча-бастарда. Довершали образ поблёскивавшие на шее золотой оберег-лунница с изображением двух главных небесных светил и всевидящего ока, и золотой же перстень-печатка на пальце. Восседал муж на крепком жеребце, серебристой «мышастой» масти. Тот пофыркивал, и норовил стронуться с места. Его приходилось то и дело смирять шенкелями и одёргивать за повод.

Чёрную птицу в небе этот суровый витязь мог найти с одного полувзгляда. Поскольку знал, где искать. Ворон повсюду сопровождал князя – а это был именно князь – вот уже несколько лет. С того самого дня, когда тот впервые побывал в пещере великого волхва, слава о мудрости которого гремела по всем полуночным землям.

Он до сих пор отчётливо помнил мгновенно впившиеся в него пронзительные карие очи жреца, больше похожие не на глаза живого существа, а на два бездонных колодца.

Они полностью парализовали его разум, а тело сделали недвижным и беспомощным. В их глубине – на самом донышке – плескались сполохи яростного белого огня, который, казалось, способен был без остатка выжечь всю его душу. Но отчего-то этого не делал.

Воспоминание о том взгляде до сих пор заставляло могучего князя ёжиться, словно от лютого мороза. Суровый пепельноволосый старик заглянул тогда буквально во все закоулки его памяти, не упустив ни одного воспоминания. Даже самого стыдного. Однако не обнаружив ничего, что могло бы помешать делу, волхв смягчился и благословил своего новоявленного ученика на великое бремя. Которое тот нёс и сейчас.

После той встречи у него и появился крылатый спутник. И князь подспудно чувствовал: если знакомая аспидно-чёрная точка на привычном месте – в зените над его головой – он на верном пути.

Но сейчас небесный вестник мало его интересовал. Всё внимание смарагдовых глаз было обращено на ползущее чудище и реку, по льду которой оно распласталось. Князь отсюда различал каждую из чешуек на спине рептилии. Все они жили своей жизнью, не переставая при этом быть единым организмом. На голове змея, давно уползшей за поворот, чешуи лепились редко, при этом далеко отстояли друг от друга. На теле они держались плотнее, но делились на два больших потока – один был заметно толще, и занимал добрую половину русла, другой – поуже, и «скромно» двигался с краю. В хвосте пресмыкающегося, уже огибавшем холм на котором стоял князь, собрались самые крупные чешуйки.

Разглядев всё, что ему было нужно, князь дал волю жеребцу. Тот с готовностью устремился вниз. Причём для спуска умный зверь выбрал самый пологий, и, соответственно, самый длинный путь, уводящий в сторону от змея. Но князь, сжав могучими стёгнами мышастые бока, направил коня по обрывистому склону – прямо в сторону чудища. Тот обиженно всхрапнул, но не посмел противиться. Подкованные копыта без труда взломали тонкую ледяную корку, покрывавшую залежи палой листвы, и принялись месить кашу, в которую те успели превратиться.

Несколько раз всаднику пришлось продирался через заросли дикой вишни-черёхи, обильно усеивавшей всю речную террасу. Упругие ветви цепляли полы плаща и волосы князя. Одна даже хлестнула по лицу. Он поймал её рукой, сорвал несколько подмёрзших ягод и закинул их в рот.

Чуть кисловатая сладость приятно пощекотала нёбо.

Старики говорили, что раньше черёха на Полуночи не росла. Повстречать её можно было только в Полуденных землях – за Большим водоразделом, или на закате – в варварских княжествах. Однако, если их послушать, раньше и зимы были длиннее, и морозы злее – из дома на улицу нельзя было выйти, не надев тёплой шубы, печи топили ради тепла, а не для готовки, а в самую сильную стужу птицы замерзали прямо на лету.

Князь, помимо воли, снова нашёл глазами ворона в небе. Стариковским россказням он не очень-то доверял. Сколько себя помнил, зимой на улице он никогда не мёрз без меховой одежды, на печах только варили, тушили и жарили, а птицы спокойно бороздили небосвод. А черёха всегда росла вдоль берегов рек. Этой, вон – даже дала своё имя.

Прожевав ягоды, князь сплюнул косточки на землю.

Склон закончился, и конь вынес всадника на пологий речной берег.

С каждым взмахом копыт, по мере приближения к змею, чешуйки монстра всё дальше расходились друг от друга, а казавшееся сверху монолитным, тело всё больше расползалось на отдельные частицы. Когда же, наконец, мышастый жеребец выехал на лёд, ползущая масса и вовсе перестала походить на чудище, и обернулась тем, чем и была на самом деле – движущимся по реке войском.

Оно шло обычным походным порядком. В хвосте тащилось несколько дюжин больших обозных саней, до верху набитых бочонками, мешками и людьми. Повозки были прочные, с высокими бортами. Их влекли мощные кони-тяжеловозы, на ходу хрупавшие овёс из подвешенных к их мордам торб, тут же обильно унавоживая за собой речной лёд. Обоз прикрывал отряд в три десятка конных кметей, облачённых в лёгкие кожаные доспехи, крытые бляшками из коровьих копыт, и открытые степные шеломы. Из вооружения у них были дротики-сулицы, лёгкие мечи и снаряженные к бою длинные луки.

Князь пришпорил коня и погнал его в сторону обоза. От копыт поднимались облачка ледяной крошки, искрящиеся в лучах зимнего солнца всеми цветами радуги.

Вои сторожи, оглушённые шумом обоза, заметили князя, только когда тот был всего в нескольких саженях. Молодой безусый кметь рванул лук из чехла, и даже успел наложить на него стрелу. Но его остановил суровый окрик полусотника, у которого на шейном монисте висели два малых шеляга – серебряные монеты-похвалы, которыми награждали за доблесть.

– Стой, Кисляк, растудыть твою! Это ж князь!

Юнец пристыжено всунул оружие обратно и вскинул руку в кожаной перчатке без пальцев в традиционном приветствии – поднял к виску ладонью вперёд. Его жест повторили все кмети. Князь небрежно кивнул им и промчался мимо, не удержавшись от того, чтобы не поддеть старшего.

– Он то был готов к бою. В отличие от тебя.

Полусотник что-то пробурчал себе под нос про рыжих колдунов, которые отводят глаза честным воям.

Но князь его уже не слышал. Он мчался дальше.

В этом месте река описывала крутую петлю. Чтобы не делать вслед за обозом крюк в несколько стрелищ, всадник взлетел вверх по склону – на небольшую седловину. Там ему снова пришлось продираться через густые заросли черёхи. Зато когда жеребец опять вынес своего седока на лёд, они оказались в самой голове обоза.

Впереди которого плотным строем резво бежали на снегоступах примерно три сотни охочих людей. Это были жители лесных городищ и весей, попавшихся войску по дороге несколько дней назад. Приставшие в надежде поживиться. Вои из лесовиков, правда, были не ахти – хороши только против таких же как они неумех, но зато весьма полезные в разведке, защите обоза и на земляных работах. К тому же уроженцы Кудевери – местности, через которую прошло войско – славились умением ловко ходить на снегоступах, меткостью лучного боя и стойкой нелюбовью к жителям города Плескова, против которого был нацелен этот поход.

Все охотники поголовно носили берестяные личины, вырезанные в виде разных звериных морд, которые не снимали даже сейчас – в походе, отчего походили на бегущее стадо приспешников какого-нибудь дремучего лесного бога. А ещё они не переставая жевали «серу» – смесь смолы и воска с какими-то пахучими травами, и при этом беспрерывно отплёвывались. Оттого лёд за ними был буквально усеян жёлтыми пятнами. Насколько князь помнил, это было нечто вроде своеобразного ритуала общения с душами предков, коими те почитали деревья. Хотя он мог и ошибаться – его не очень интересовали дикарские верования.

Кудеверские мужи оказались куда менее сдержанными на язык, чем дружинные – при виде князя тут же принялись судачить на своём забавном цокающем наречии – обсуждать, куда, по их мнению, он ездил.

– Цародеил небось.

– Богов цлусал.

– Удацю ворозил, колдун рызый.

Предположения высказывались таким громовым шёпотом, что их не услышал бы только глухой. Князь же только усмехнулся в усы – поди ещё разбери под личинами – кто там что болтает! Да и что взять с этих лесовиков, если они деревьям поклоняются? – и поскакал дальше – к телу «змеи».

За его спиной выросли два всадника – оба могучие гридни, полностью снаряженные к бою.

Князь даже не оглянулся – на своих телохранителей он давно привык не обращать внимания. Отличал друг от друга только по большому рваному шраму на щеке одного из них, мысленно называя одного «чистый», а второго – «меченый». Оставленные у подножия холма, с которого он смотрел на «змея», из-за неожиданного рывка своего подопечного вниз по обрывистому склону, они на какое-то время потеряли из виду. Но совсем ненадолго – к подобным выходкам вои давно привыкли – князь пользовался любым удобным случаем, чтобы избавится от их общества, поэтому всегда были начеку.

Маленькая кавалькада достигла главных сил войска. Это была лучшая дружина – три дюжины витязей и почти две сотни отборных гридней, вольготно растёкшихся по реке длинной нестройной колонной. От разноцветных накидок и попон сразу зарябило в глазах. Дружинники весело перекликались, сыпали солёными шутками, хохотали и громко хвастали, кто больше награбит в Плескове, когда его захватят. Иные громко декламировали вирши.