Ёнька

– Ну на… – сказал я и нехотя протянул мороженое.

Ёнька взял его и принялся облизывать со всех сторон. Стоило шоколаду запачкать брови, как грозность моего друга растаяла. Заметив это, я попросил развернуться ногами к солнцу – мальчик послушался. Всучил мне протекающее эскимо, шоколадной рукой стянул промокшие кроссовки и водрузил на лавку между нами. Потом забрал мороженое и переставил ботинки. Не знаю, что вдруг нашло на меня, но на короткий миг сердце сжалось в страхе. Солнце играло золотом волос слишком ярко, делая каждую секунду кадром ускользающего счастья. Почудилось, что вот таким беззаботным и сияющим я вижу друга своего в последний раз. Я закрыл глаза рукой и замер. Когда открыл, Ёнька сидел рядом, молчал и чавкал. Иногда откусывал слишком большой кусок, замирал с набитым ртом, растопыривал пальчики на ногах и разглядывал сквозь них голубей. Те делали вид, что ничего не хотят, но Ёньку было не обмануть.

– Бамалей, – сказал мальчик, катая во рту очередной ледяной шарик. В процессе этом удвоенно картавил, – я хочу в ту ствану, где падает свадкий снег. Вот тот, из котового моложеный делают.

– Любезный мой, – усомнился я, – мне кажется, что мороженое делают не из снега.

– Ну да? – усмехнулся Ёнька. – Из чего же тогда?

– Может быть, даже из молока.

– Евунда.

– Это почему же? – удивился я.

– Из мовока не повучится, – авторитетно заявил мой приятель. – Оно всегда куда-то сбегает.

– Ты откуда это знаешь?

– Мама так всегда говорит. Если бы мороженый был из молока, то он сразу бы от тебя разбежался, – сказал мальчик, ненадолго затих и рассмеялся. Наверное, нарисовал в своей рыжей голове картину с ловлей удирающего мороженого.

– От меня не сбежит. Я его в холодильнике держу, – прошептал я секретным голосом. – Там ручка и замок. Уж оттуда-то никто не уйдёт.

– Ух ты! – восхитился Ёнька. – А у нас дома холодильник без замка.

Тут мальчик задумался. Потом посмотрел на меня хитрымпрехитрым глазом. Ну, вы знаете – когда глаз становиться особенно хитрым, он прикрывается веками и выглядывает оттуда через тоненькую щёлочку. Вот через такую щёлку и посмотрел на меня мой друг:

– Бамалей, а если папу моего в твой холодильник посадить, то он тоже не сбежит?

– О, – удивился я. – Любезный мой, я, если честно, и не знаю. Я пап туда ещё ни разу не втискивал. Тебе зачем это?

– Надо мне, – важно сказал мальчик.

– Неужели твой папа убежать собирается? Ни за что не поверю! Уж не подслушивал ли ты чего? – мой глаз тоже стал хитрым и спрятался от Ёньки.

– Нет, я не подслушивал, – вздохнул мальчик с явным сожалением. – Но он всегда куда-то уезжает. А когда приезжает, то со мной меньше всех играет. С мамой и то больше. Теперь мама говорит, что он будет только по выходным, – Ёнька всхлипнул и не очень храбро шмыгнул носом. Его рука с мороженым опустилась на дощечку, и рядом с ней тут же возник голубь с вертлявой головой.

– Выдумщик ты, – сказал я, но сердце моё снова дрогнуло.

– Ничего и не выдумщик, – ответил он. – Папа сегодня приходил. Я целый день его охранял. Даже рассердил. Потом он на кухню ушёл, а мама меня на улицу… Теперь папа точно сбежит.

– Непростая у тебя ситуация, друг мой. Но всё ещё может наладиться, – сказал я, а сам подумал: «Как это у меня получается с ним так по-взрослому разговаривать? Вот с мамой его никак».

– Бамалей, – взгляд мальчика вдруг загорелся, – а ты можешь моему папе позвонить? Проверить…

– Ну, во-первых, у меня его номера нет. А во-вторых, ты же, наверное, захочешь, чтобы я звонил ему каждые пять минут? Так?

– Ага, – признался Ёнька. – Нельзя?

– Можно, конечно, – вздохнул я. – Только кажется мне, Ёнька, что твой папа мне не обрадуется. Может быть, вообще загвоздка не только в нём?

– Бамалей, – задумался мальчик, – кто такая Загвоздка? И в ком она тогда, если не в папе?

– Я думаю, что и в тебе тоже, – ответил я.

– Почему её так зовут?

– Её не зовут, она сама навязывается. Твоя так и вовсе не она, а он.

– Он – это мальчик? Как его звать? – спросил мой друг.

– Менябросиль, – ответил я.

– Глупое имя, – Ёнька поскрёб нос липкими пальцами. – Не слышал такого. Так это мальчик?

Мой друг отмахнулся ногой от голубя и поднял мороженое повыше, чтобы птицы не достали. От эскимо отделился кусок шоколада и упал под лавочку. Захлопали крылья, поднялась суета.

– Мальчик? Менябросиль-то? – переспросил я. – Да, наверное. Он тоненький и почти невидимый – сразу и не разобрать. Его часто не замечают. Все и всегда проходят мимо. Оттого он думает, что его всегда бросают. Вот и лезет к кому ни попадя в ухо, чтобы его оттуда не достали. Катается в голове на пугливых мыслях и трясётся, как древний будильник.

– А почему трясётся?

– Боится.

– Бамалей, давай вынем его из меня, а? – попросил Ёнька.

– Мне кажется, Ёнька, что он пока ещё в тебя не залез. Просто на плече катается и всякие страхи про папу в ушко шепчет. Снять с плеча такого малыша – дело несложное…

После этой фразы на странице всё перечёркнуто и вырвано несколько листов. Записи продолжаются с нового.

Напуганная мамочка

«Дело несложное», – подумал тогда я и принялся колдовать.

В заклинаниях я нашёптывал о том, как любят Ёньку мама и папа, как ценят его и дорожат им. Признаться, увлёкся. Маленький Менябросиль меж тем боялся всё сильнее и сильнее. Из Ёнькиной головы перестали просачиваться пугливые мысли, и это делало его одиночество невыносимым.

Скоро колдовство стало похожим на разговор про голубей и Светланку. Менябросиль исчез незаметно. Ёнька егозил и смеялся, а о тоненьком мальчике мы вспомнили только тогда, когда неподалёку запричитала неёнькина мама. Одного этого звука хватило, чтобы сразу всё понять.

– Ваня! – кричала мамочка своему малышу. – Не ходи туда!

Мы обернулись на крик. Сын мамы – карапуз с совочком – ковылял прямо к дороге. До опасного края было ещё далеко, и кричать так испуганно было рановато, а значит, Менябросиль не просто так ушёл от нас.

– Стой немедленно! – кричала мамочка и бежала вслед за малышом. – Ах ты разбойник! – ругалась она. – Вот догоню тебя! – возмущалась она. – Ох и получишь же ты! – грозилась она.

– Натворили мы с тобой делов, Ёнька! – только и успел сказать я. – Бегом за мной!

Мы вскочили с лавочки и помчались наперерез малышу и его маме.

В изрядном отдалении от дороги сердитая мама поймала сына и уже хотела было его отшлёпать, как мы нагнали их. В моей голове снова что-то щёлкнуло и крикнулась фраза, которая кричаться не собиралась: