Нацпроект. Ландскнехт

Сам Костя относил себя к тем самым случайно уцелевшим остаткам. Из четверых его прадедов своей смертью не умер никто. Один был православным священником, детей у него было то ли десять, то ли одиннадцать. Его расстреляли лет за пять до Великой войны. Второго раскулачили, выслали с семьёй ближе к Полярному кругу и там уморили. Двое других, оба торговцы, сгинули на лесоповале где-то в северной тайге. Слава богу, хоть потомство успели оставить.

Дедам тоже досталось. Первый, сын раскулаченного, бежал с места поселения и всю жизнь прожил под чужой фамилией, добыв себе липовую справку сельсовета. Паспортов тогда не было, дед под чужой фамилией провоевал всю войну и умудрился вырастить троих детей. Второй, сын священника, выучился на агронома, женился, сделал двоих сыновей. Когда его арестовали, судили и отправили отбывать срок в один из северных лагерей, Костиному отцу было меньше года. Семью сразу после ареста деда вышвырнули из дома на улицу. Из имущества, не считая детей, бабка смогла увезти только то, что поместилось в одну телегу. Потом были война, голод, эвакуация и воссоединение с дедом, который чудом выжил, оттрубив в северных лагерях все свои восемь лет срока.

Как ни крути, получалось, что Кости на свете не должно было быть, что только благодаря случайности или Божьей воле деда, бежавшего с места поселения, не расстреляли, как его старшего брата, и он смог зачать Костину маму, а грудной отец, которого старший брат кормил толчёной картошкой, завёрнутой в тряпочку, не помер от голода и болезней.

Потом его родители встретились в столичном горном институте, куда отец поступил вовсе не потому, что хотел стать горным инженером, а потому, что в военно-морскую академию, о которой он мечтал, его как сына врага народа не приняли, даже до вступительных экзаменов не допустили.

Вот и рос Костя, как и многие в этой стране, испытывая патологическое отвращение к лживым коммунистическим теориям, но при этом помалкивая. От предков ему достались потомственное чувство собственного достоинства, уважение к своему и чужому труду и способность выживать в любых условиях. Последняя особенно пригодилась, когда пришлось два долгих года служить в советской армии, больше похожей на тюрьму или каторгу.

Самой трудновыполнимой для Кости заповедью была «Возлюби ближнего своего, как себя самого», с остальными девятью особых проблем не возникало. Большинство из них он, конечно, время от времени, к стыду своему, нарушал, но как-то в меру, без перехлёста. Не воровать, почитать родителей, не желать чужих жён и имущества, не клеветать, не творить себе кумиров и прочее чаще получалось, чем не получалось, убить, слава богу, не довелось, а вот возлюбить людей не получалось совсем. Единственное, чего удалось добиться с помощью долгих размышлений и самоанализа, – это не гадить окружающим без нужды, не давить вертухайских потомков, используя свою силу и повинуясь чувству справедливости.

Как пел Александр Дольский:

Я лишил себя права на месть,
На презренье оставил право.

Вертухаево семя должно было само постепенно вымереть. Для этого им просто нельзя было позволять жрать других людей, а других способностей, другого способа существования и кормления они не унаследовали. Всё должно было идти естественным, эволюционным путём. Толковые и жизнеспособные должны были выживать, а тупые и ленивые – вымирать. Если не вмешиваться в этот процесс, пихая в слюнявые пасти халявную еду, то через несколько поколений можно было надеяться на формирование нормального народа, нормальной нации, которая сможет создать нормальное государство.

Главной проблемой, тормозящей развитие общества, были потомки людоедов и вертухаев, плотно оккупировавшие все уровни власти, и силовые структуры, где, прикрываясь погонами, удостоверениями и путаницей в законах, душили любые ростки свободы, занимались грабежом и вымогательством. Общество для них превратилось в питательную среду, в объект охоты, государство превратилось в кормушку. Заставлять людей уважать права личности и права собственности было некому. Не зря один из известных рок-музыкантов метко назвал существующий в стране режим «ментовской властью с мигалками в башке»!

С этими мыслями и задремал. Снилась всякая чушь в стиле фэнтези. Водитель разбудил уже около дома. С трудом проглотив корм в горле и прокашлявшись, Костя поблагодарил его за хорошую дорогу и пошёл домой принимать душ и досыпать.

Игорь Бузин с финдиректором Пашей наконец закончили расчёт бизнес-плана молочного комплекса и всего хозяйства в целом. Картина получалась не очень радужной: срок окупаемости проекта при поголовье дойного стада в тысячу двести голов, с учётом уже просранных и разворованных на первом этапе денег, выходил больше одиннадцати лет.

При увеличении дойного стада до двух тысяч четырёхсот голов срок окупаемости снижался до девяти лет, но это требовало значительного увеличения объёмов инвестиций, а взять их можно было только из кармана Папарота. Из-за таких долгих сроков окупаемости и больших сомнений в возврате денег банки по нацпроекту кредитовать не хотели.

Кроме того, кредитованию сильно мешали инструкции Центробанка, которые требовали, чтобы получатель кредита обязательно предоставлял банку залоги и поручительства на всю сумму кредита, причём при оценке залогов с учётом дисконтирования получалось, что стоимость закладываемого имущества должна была превышать сумму кредита минимум процентов на сорок. Это делало кредитование обычных сельскохозяйственных предприятий совершенно невозможным. Ну где наши развалившиеся колхозы и совхозы, переименованные в сельскохозяйственные кооперативы и унитарные предприятия, могли найти столько залогового имущества, да ещё и богатых поручителей?

Кредитование по нацпроекту производилось по большей части только в тех областях, где областные администрации сами предоставляли банкам залоговое обеспечение и сами выступали поручителями. В Соколовской области, куда угораздило вляпаться Папарота, всё это делалось только для хозяйств, контролируемых губернатором, объёмы инвестиций, а следовательно, и кредитов в этих хозяйствах завышались в разы, а полученные средства губернатором и его подбрюшьем разворовывались.

Поскольку кредиты выдавались сроком на восемь лет, губернатор понимал, что разбираться с поручительствами, залогами и возвратами денег придётся уже не ему, а тем, кто придёт на его место, а на них ему было глубоко наплевать. Кроме того, у жуликов была надежда, что когда пирамида рухнет, государство, деньгами которого и оперировал ГосАгроБанк, опять все долги простит. Такие прецеденты в новейшей истории страны были уже не раз.

Одним словом, на кредиты реально рассчитывать не приходилось, инвестиции были возможны только из личного кармана Папарота, но и здесь возникала проблема. Андрюша, как и абсолютное большинство других стремительно разбогатевших в период мутной воды соотечественников, ментально абсолютно не был готов к долгосрочным инвестициям, слишком сильна была привычка к быстрым деньгам.

Процветавшие в стране рейдерство и бандитизм силовых структур, одобряемые на самом высоком государственном уровне, тоже не добавляли предпринимателям уверенности в завтрашнем дне. Спусковым крючком такого рейдерства стали арест и отправка в лагерь того самого олигарха, у которого в рекламной службе когда-то Костя начинал свою трудовую деятельность. Олигарха посадили, его империю бессовестно разграбили, растащив активы по разным окологосударственным структурам. Силовики в кооперации с жуликами однозначно восприняли эти действия лидера нации как разрешение на всё, как сигнал к атаке и повсеместно начали грабить предпринимателей на всех уровнях. Если лидеру нации можно отобрать у олигарха нефтяную компанию, то почему нам нельзя отобрать у какого-то придурка какой-нибудь заводик, или ресторанчик, или ещё что-нибудь?

Напуганные предприниматели, повинуясь инстинкту самосохранения, стали относиться к инвестированию в отечественную экономику с большой опаской, а к долгосрочным инвестициям особенно. Никто не знал, когда на него обратят внимание, придут и отнимут или под угрозой тюрьмы заставят продать за копейки. Абсолютное большинство активных людей старались зарабатывать быстро, а заработанные деньги переправлять за границу.

Бизнес и экономика в таких условиях развивались плохо, но народу ситуация нравилась. Население ненавидело богатых и радовалось их несчастьям, богатые, не вкладывая деньги в развитие экономики, пробавлялись короткими спекулятивными операциями. Когда-нибудь это должно было плохо закончиться.

Костя отчётливо понимал, что свои личные деньги в этой стране и в этой ситуации он в подобный проект не вложил бы ни в коем случае. Папарота, который уже увяз в проекте по уши, было жалко. Единственное, что можно было для него сделать, чтобы сохранить свою совесть чистой, это честно обрисовать ситуацию и предложить нелёгкий выбор – либо останавливать всё это сельскохозяйственное безобразие и фиксировать убытки, либо продолжать проект, инвестируя собственные средства и трезво осознавая, что это очень надолго и что там будет через девять-одиннадцать лет, никому неизвестно.

Очередная плановая встреча с Папаротом была назначена, как обычно, в его офисе в Сетевой компании. Костя приехал минут на пятнадцать пораньше, а Папарот, как это часто с ним бывало, выбился из графика, поэтому сидение в приёмной в ожидании встречи растянулось почти на час. Хорошо, что приёмная выходила в большой холл, где стояли мягкие кресла и столики с пепельницами. Можно было ожидать с комфортом, покуривая и попивая чаёк-кофеёк.

Ожидание скрашивал Вова Овечкин, который то сидел и общался с Костей, то забегал к Папароту с очередным посетителем. Костя уже давно заметил в поведении папаротовских посетителей одну странность. Сталкиваясь в приёмной, знакомые между собой люди не только обменивались обычными приветствиями, но ожидающий ещё обязательно спрашивал выходящего, в каком настроении пребывает Андрюша, а иногда выходящий сам первый доверительно сообщал ожидающим, что Андрюша сегодня «нормально» или «сильно не в духе».

Поначалу Костю удивляло такое внимание посетителей к настроению и состоянию Папарота. Проработав много лет в бизнесе и поимев удовольствие лично общаться со многими крупными предпринимателями, политиками и большими чиновниками, Костя с таким интересом к настроению хозяина, или начальника, никогда не сталкивался. Обычно везде и всегда царил сдержанно-деловой стиль общения, настроения и эмоции наружу не выпускались и, как правило, на дело не влияли.

Первый раз Костя увидел другую сторону давно знакомого Андрюши, когда во время одной из предыдущих встреч Папарот вдруг по какому-то пустячному, малозначимому поводу сорвался на своего верного Овечкина. Повод был совершенно ничтожным, точнее, в Костином понимании, его вообще не было. Овечкин в очень мягкой, даже робкой форме успел только намекнуть Андрею, что у него есть какое-то собственное мнение. В ответ Андрюша взорвался так, что Костю чуть не вынесло взрывной волной из кабинета, орал совершенно гнусно, по-хамски, осыпая бедного Вову разнообразными оскорбительными эпитетами. Овечкин при этом весь покраснел, но молчал, слушал, опустив глаза и втянув голову в плечи. Костя растерялся, совершенно не понимая, как реагировать на происходящее. Хотелось просто встать и уйти. Вопли Андрюша тогда закончил обобщением, что все кругом абсолютные кретины, потом зыркнул исподлобья на Костю и буркнул:

– К тебе это не относится.

Преобладающей эмоцией от этой безобразной сцены было изумление. Костя никак не ожидал от Папарота такого омерзительного красножопо-вертухайского хамства, но ещё меньше он ожидал такого смиренного принятия унижений от Овечкина, казавшегося вполне достойным, уважающим себя мужиком.

Костя отчётливо понимал, что если бы на него вылили хотя бы треть той грязи, что досталась Овечкину, реакция и последствия могли были быть непредсказуемы и носить фатальный характер. В лучшем случае Андрюша был бы послан, а в худшем мог бы получить в морду пепельницей или ещё чем-нибудь из стоящего на столе. Вова же всё стерпел молча, и только общее покраснение физиономии свидетельствовало о том, что оскорбления были им услышаны.

Логика тут же начала услужливо подсказывать Косте варианты оправдания овечкинского поведения. Придумалось, что, возможно, он наделал больших ошибок в каком-нибудь из проектов, потерял много денег и теперь чувство вины подавило его чувство собственного достоинства. Как-то не хотелось думать, что Вова относился к категории людишек, которые за деньги готовы терпеть любое дерьмо, у которых понятия выгоды и сытости полностью заменили понятия чести и достоинства. Такую публику Костя презирал. Приятнее было убедить себя, что это всё-таки вариант с чувством вины и Вову надо пожалеть.

Андрюшино скотское поведение Костя оправдал переутомлением и нервным срывом. Такое с каждым могло случиться, особенно учитывая его перегрузки и уровень ответственности. Однако постоянный обмен информацией об Андрюшином настроении в приёмной свидетельствовал о том, что такие срывы редкостью не были и происходили весьма регулярно, что наводило на грустные мысли о некоторой его распущенности.

Вот Овечкин опять выскочил от Папарота с очередным посетителем, совершенно красный и нервно моргающий. В ответ на участливый Костин вопрос скупо бросил:

– Поспорили. Поругались. Я ведь парень такой, могу и в морду дать. Андрюха вообще в бизнесе ни хуя не понимает, совсем в чиновника превратился.

Косте вдруг стало смешно. Вспомнилось Вовино покраснение и молчание, когда Андрюша поносил его в Костином присутствии, да и заявление об Андрюшиной некомпетентности в бизнесе доверия не внушало – богатство и положение Андрея никак не совмещалось с его небизнесовостью, а вот сам Овечкин в этой ситуации выглядел как минимум забавно. Пожав плечами, Костя подумал: «Да, Вова, похоже, плохо ты справляешься со своими обязанностями, раз Андрюха вынужден так тебя трахать».

В холл выглянула папаротовская секретарша и сделала Овечкину и Косте ручкой приглашающий жест в сторону кабинета хозяина. Андрюша встретил спокойно и доброжелательно. Первая часть разговора прошла конструктивно, по-деловому. Костя рассказывал о положении дел, о срочных и среднесрочных мерах. Андрюша слушал внимательно, задавал уточняющие вопросы, Овечкин помалкивал. Когда дело дошло до предварительного обсуждения нового реального бизнес-плана, Андрюша, услышав сроки окупаемости проекта, явно сильно напрягся, но эмоции наружу не выпустил, только хмуро спросил:

– А тебя не наёбывают?

Костя в ответ максимально внятно и просто, используя все доступные аргументы, объяснил происхождение этих цифр. Заодно обсудили, какую динамику роста цен на сырьё и продукцию закладывать в окончательные расчёты. Андрюша успокоился, говорил внятно и конструктивно, было очевидно, что в целом Костин подход и Костины действия его устраивают.

Когда стало ясно, что всё основное, что хотели донести друг до друга, уже сказано, Костя очень сжато, стараясь убрать любую эмоциональную окраску, доложил всё, что ему стало известно о воровстве хорошего парня Коли Зуделкина. Неожиданно для Кости первой реакцией стало полное отрицание услышанного. Андрей, резко оттолкнувшись от края стола, откинулся на спинку кресла и заявил:

– Это полная хуйня! Этого не может быть!

Костя вынужден был более подробно изложить доказательства зуделкинского крысятничества и даже предъявить собственноручно написанную Косоротовым бумажку, содержащую все уже отданные и запланированные суммы откатов и сроки их передачи. Андрюша выслушал стиснув зубы и распорядился:

– Овечкин, разберись. Потом расскажете результаты. Хотя я в это и не верю.

«Странная реакция, – подумал Костя. – Полное ощущение, что Андрюша больше злится не на Зуделкина, а на меня – за то, что я ему об этом сказал».

Овечкин собрал свои бумажки и встал из-за стола, Костя тоже собрал принесённые расчёты, но вставать не стал, а попросил Андрея уделить ему несколько минут для разговора с глазу на глаз. Когда остались вдвоём, Костя достал из кармана сигареты и зажигалку и, хитро глядя на Андрюшу, спросил разрешения закурить. Обычно Папарот курить у себя в кабинете никому не разрешал, хотя сам курил. Объяснял это тем, что вы, мол, тут надымите и уйдёте, а мне в этом во всём дальше работать. Костя в своё время проявил настойчивость и на правах старого знакомого себе разрешение курить вытребовал, объясняя это тем, что если встречи растягиваются больше чем на тридцать минут, он начинает больше думать о куреве, чем о предмете разговора.

Разрешение курить и в этот раз было получено. Глубоко и с удовольствием затянувшись, Костя предельно честно заявил Андрею, что перспектив в этом бизнесе не видит, что ситуация с привлечением кредитных ресурсов патовая и что проект надо замораживать до лучших времен, когда государство прекратит своё неуклюжее вмешательство в рынок и идиотские попытки регулировать цены на продукты питания, одновременно поддерживая неэффективных производителей и позволяя чиновникам разворовывать выделяемые на развитие агробизнеса деньги.

Предложил заморозить строительство животноводческого комплекса сразу, как только косоротовская строительная банда отработает полученные авансы, а это произойдёт буквально через пару недель, и перевести хозяйство в ждущий режим. Сеять только зерновые, используя при этом исключительно экстенсивные технологии с чистыми парами и минимальными затратами. Это позволит быстро вывести хозяйство на самофинансирование. Земли при этом зарастать не будут, а будут поддерживаться в рабочем состоянии, следовательно, не будет претензий со стороны государства и легко будет в любой момент перейти к интенсивному развитию, как только сложится благоприятная рыночная конъюнктура.

Что касалось конезавода, то тут, по мнению Кости, бизнеса вообще не было и быть не могло, и подтверждением тому служил весь мировой опыт. Нигде в мире разведение лошадей бизнесом не являлось. В тех странах, где были широко распространены бега и тотализатор и народ имел крепкую историческую привычку на нём играть, конезаводчики более-менее себя кормили, во всех остальных случаях коневодство являлось исключительно дорогой игрушкой для очень богатых людей, как, например, британские королевские конюшни или конезаводы арабских шейхов.

Так как в нашей стране закон о тотализаторе отсутствует и неизвестно когда появится, ипподромы практически везде пребывают в разваленном состоянии, а их территории постоянно подвергаются попыткам захвата разными застройщиками и прочими девелоперами, говорить о конезаводе как о бизнесе смысла не имеет. Конезавод можно рассматривать как затратный имиджевый проект, как способ Андрею на законных основаниях оказаться в одной ложе с премьером или президентом страны на каких-нибудь скачках, которые те время от времени посещали.

Ещё одним отягчающим обстоятельством было то, что в стране разведением и тренингом лошадей всерьёз перестали заниматься ещё когда пересаживали армию с конной тяги на автомобили и прочую технику, и теперь уже практически не осталось людей, которые бы хоть что-нибудь в коневодстве понимали. Панасюк нашёл вроде бы приличную заокеанскую консалтинговую компанию, готовую взяться за разработку бизнес-плана реконструкции и развития папаротовского конезавода, но Костя в успех и перспективы этого предприятия категорически не верил.

Андрюша выслушал Костин монолог очень спокойно и внимательно, вопреки обыкновению даже не перебил ни разу, потом очень убедительно и ласково, приблизительно как врач больному ребёнку, начал объяснять всю глубину его заблуждений.

По его глубокому убеждению, замораживать строительство молочного комплекса нельзя было ни в коем случае: в долгосрочной перспективе производство молока не могло не быть выгодным. Традиции потребления молочных продуктов в нашей стране очень сильны, а государство рано или поздно будет вынуждено прекратить регулирование цен и даст поднять голову производителю. Хрен с ними, с кредитами и с нацпроектом, у Андрюши достаточно денег, чтобы полностью профинансировать этот проект самостоятельно, поэтому надо собраться и упорно двигаться вперёд, достраивать и запускать в эксплуатацию молочный комплекс, развивать собственное производство кормов и перерабатывать молоко в некий конечный продукт. А что касается конезавода – пускай заокеанские консультанты разрабатывают бизнес-план, денег на это не жалко. Посмотрим, что они наработают, тогда и будем решать, делать что-то или нет.

Костя вышел от Папарота в очень добром расположении духа, было чертовски приятно, что Андрей ведёт себя не как хапуга-временщик, ищущий халявы и быстрых барышей, а как правильный долгосрочный инвестор. Для успешной, продуктивной работы необходимо было верить в общий успех предприятия, и Андрей эту веру дал, гарантировав, что даже если не будет кредитов, процесс можно будет довести до конца за его личные деньги. Появилось ощущение стабильности, перспективы проекта прояснились, можно было спокойно работать дальше.