горит во мне…». Параллельно песне воспоминания – слова
Кати, разговор с Юлей. Вспомнилось утро, пытался понять, что сделал не так, как можно было бы избежать скандала.
Несколько раз даже брал телефон в руки, намереваясь написать Вике, держал, крутил, пока руки не замерзали, клал его
обратно в карман и продолжал свою прогулку. Подходя к
дому, в первую очередь он посмотрел на окна своей кварти-ры. Впервые за несколько лет в них не было света. Его никто
не ждал.
С тревожным сердцем Роман Романович открыл дверь
и зашел в темный коридор. Квартира показалась чужой, даже от звука шагов раздалось эхо. Но только до тех пор, пока он не включил свет. Вместе со светом на него обру-шился домашний уют. Вот детская кроватка. Подушка еще
примята, как будто на ней только-только лежала головка
дочери. На полу разбросаны кубики. А на диване любимый
Верин зайчик. «Я-я», – звала игрушку дочка. Верин Я-я. Любимый Верин Я-я. Как же она без него сейчас? Наверное, ложится спать и просит у мамы: «Я-я. Дай». А Юля даже и не
понимает, скорее всего, о чем речь… Я-я остался с папой…
Роман Романович сел на край дивана и схватился за голову.
Пальцы прошли по волосам, тело сотряслось от рыданий.
Не совсем понимая, что делает, Роман Романович обнял за-йца и упал на диван. Он обнимал любимого Я-я и плакал.
Обнимал и плакал.
Сколько времени они так лежали, священник не заметил. В конце концов он поднялся на ноги и прошел на кухню. Вскипятил чайник, налил кружку чая и сел у окна. Надо
было что-то решать. Надо было что-то делать.
Священник взял в руки своей айфон и в очередной раз
решился написать Вике. Как ни странно, та ничего не писала сама. Хотя еще утром они договорились о встрече. Как
будто чувствовала. Да почему как будто? Так и было. Ми-стика, но Вика и правда чувствовала своего мужчину. Они
даже иногда договаривали друг за другом мысли. Она знала, как утешить. Она знала, как поддержать.
– Искушение… Господи, да за что же мне такое искушение? – на глазах снова выступили слезы. – Нет-нет.
Надо успокоиться. Надо привести себя в порядок. Роман
Романович снова отложил айфон, допил чай и вернулся в
комнату. Его трясло, но он взял в руки Псалтырь, встал на
колени около иконостаса и принялся читать с первой ка-физмы. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на
пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но
в законе Господни воля eго, и в законе Его поучится день
и нощь», – Роман знал эту кафизму наизусть. Блажен муж, который на путь грешных не встал. Как же актуально про-звучали эти слова.
В этот раз молитва пошла легко. Священник хотел
прочитать лишь первую кафизму, но в итоге простоял на
коленях около иконостаса больше часа. Псалтырь лечила
его душу, от ее священных слов становилось спокойнее. Откуда-то появилась решительность. Когда Роман Романович
поднялся с колен и отложил книгу, слез уже не было. Он
вернулся на кухню, налил себе еще одну кружку чая и снова
взял в руки айфон.
«Милая моя Вика, – начал писать он, – я очень рад, что
познакомился с тобой. Ты сделала меня счастливым и ни с
кем никогда мне уже не будет так же хорошо, как с тобой.
Но и ты пойми меня и прости. Я священник. Я семьянин. И
я не могу оставить свою дочку. Слишком многое нас связывает. Я не могу оставить сан. Но и служить, находясь в таких
отношениях, тоже не могу. Я очень люблю тебя. Но нам надо
расстаться. Нам нельзя больше видеться никогда. От этого будет только больнее. Прости меня. То, что ты понимаешь меня, я даже не сомневаюсь. Поэтому не прошу понять.
Только простить».
Священник нажал кнопку отправить. Сообщение несколько секунд было серым, а затем побелело – значит, на
той стороне его прочитали. Еще несколько секунд Роман
ждал ответа, но ответ так и не последовал. Да и кого обма-нывать, Роман Романович настолько хорошо чувствовал
Вику, что знал – она не ответит. Она все приняла, все поняла. И из-за своей сильной любви больше никогда не появит-ся в его жизни.
Роман Романович налил себе еще кружку и насыпал