– Ах, если б вы только знали, как они мне все надоели, эти ваши петербургские развитые люди. Я их довольно насмотрелась. До тошноты надоели, ей-богу. И все говорят, говорят, говорят, – как им не надоест! Скучно слушать. Вы вот хоть не имеете пагубного намерения развивать меня, и за то с вами не так скучно.
– Разве другие пробовали?
– Пробовали, – рассмеялась Нина. – Все, много их там, все пробовали. Горлицын даже химии учил меня.
– Вас – химии?
– Меня и… вообразите… химии! Недели две занимался, а потом рассердился и бросил, увидав, что я хохочу и над ним, и над его химией. Присухин все-таки умнее: он химии меня не учил, но больше говорил о назначении женщины и о прелести быть другом и помощницей такого замечательного человека, как он. Разумеется, не прямо, а больше в своих красноречивых речах. Всего было! – протянула Нина. – Но самая скука в том, что обыкновенный финал всех этих попыток…
– Руку и сердце? – подсказал, смеясь, Николай.
– Вы угадали! Ужасно глупая у них манера ухаживать. Они воображают, что умные разговоры – самая лучшая увертюра к любви. Да они, впрочем, разве умеют любить? Так только, умные слова о любви говорят. Заранее знаешь, чем все это кончится, и только ждешь, скоро ли признание, или нет. Все это ужасно скучно.
Говоря, что все это «ужасно скучно», Нина Сергеевна опустила голову и в раздумье подвигалась вперед по аллее.
– Знаете ли, какой я вам дам совет, Николай Иванович, благо вы еще молоды, а я уж не молода.
– Вы… не молоды?
– Мне двадцать восемь лет, молодой человек! – произнесла она как-то степенно. – Никогда не резонерствуйте перед женщиной и не играйте комедии любви. Это может очень дорого стоить.
– Никогда не буду! – шутливо проговорил Николай.
– Не смейтесь. Теперь я серьезно говорю.
– Вас не разгадать: когда вы серьезно, когда нет.
– Выучитесь… Надеюсь, мы с вами останемся друзьями, и вы не удивите меня признанием. Правда ведь?..
– А если?.. – улыбнулся он.
– Тогда с вами будет скучно…
– И вы рассердитесь?
– Рассержусь.
«Так ли?» – подумал Николай, взглядывая на Нину.
– Так рассердитесь? – повторил он.
– И даже очень! – прошептала Нина.
Эти слова кольнули Вязникова.
– Странная вы, Нина Сергеевна!.. – произнес он.
– Странная? – переспросила она. – Вы мало еще женщин знаете! А может быть!.. Впрочем, про меня и не то говорят. Вас разве не предостерегали?
– Нет.
– Так ли? – спросила она, заглядывая Николаю в лицо.
– Положим, предостерегали.
– Я была уверена. К чему вы хотели скрыть это! Мне, право, все равно, что говорят про меня. Я к этому равнодушна.
В голосе ее звучала презрительная нота.
– Тем более что я знаю, как пишется история, особенно история хорошенькой женщины… Однако повернемте назад… Мы сегодня зашли с вами далее обыкновенного. Пожалуй, Алексей Алексеевич переменит мнение насчет ваших талантов…
Они пошли назад. Нина прибавила шагу.
– И страшные вещи рассказывали? – заговорила молодая женщина.
– Ведь вам все равно.
– Вы не верите? Мне, может быть, все равно, но все-таки женское любопытство…
– Ничего страшного. И может ли быть страшное?..
– Кто знает! – тихо проронила Нина.
– Вы хотите запугать меня?
– Ничего я не хочу! – с досадой проговорила Нина. – Так как же рисовали меня, говорите?!
– Никак, просто советовали беречься.
– Пожалуй, что вам нечего было советовать…
– Отчего мне именно?..
– Мне кажется… Оттого-то с вами и весело.
Они подходили к дому. Вся компания шла к ним навстречу.
– Так вы не боитесь остаться?.. Останетесь? – поддразнивала молодая женщина.
– Чего бояться, я не из трусливых.
– Вот это славно. И скоро приедете?
– Приеду.
– И признания не сделаете?..
– Не сделаю! – рассмеялся Николай.