Жрецы

– Да.

– Так я бы, Василий Васильич, на вашем месте все сидел бы да писал. Деньжищ-то за год сколько!

– Попали бы в сумасшедший дом, Петр! – засмеялся Невзгодин. – Я вот три недели работал, и то спина болит. Почистите-ка мне ботинки да принесите воды.

Петр вышел и скоро вернулся с водой и налил ее в умывальник.

– Когда я уйду, вы уж, пожалуйста, хорошенько уберите комнату, Петр! – говорил Невзгодин, умываясь.

– Форменно уберу, как следует к празднику.

– К какому?

– А вы, видно, барин, за работой и забыли, что сегодня сочельник!

– И впрямь забыл…

– А кушать сегодня дома будете?.. Уже пятый час, а вы не обедали.

– Сегодня я вашей дряни не буду есть. Сегодня я кутну, Петр, и пообедаю где-нибудь в порядочном трактире по случаю окончания работы… А что же ботинки?

Петр взял ботинки из-под кровати, обтер пыль и проговорил:

– Чищены, Василий Васильич… Блестят… Так вы говорите – триста рублей?

– Другие и больше получают…

– За такую легкую работу? Сиди да пиши!

– Попробуйте-ка… А у меня был кто-нибудь за это время?

– Только вчера одна дама спрашивала. Не допустил, как вы приказывали. Сказал: сочиняют, мол.

– Спасибо, что не пустили, только вперед говорите просто, что занят… А карточки дама не оставила?

– Нет-с. Если опять придут, принимать?

– Примите.

Невзгодин кончил мыться и, утирая лицо, кинул вопрос:

– А дама старая или молодая?

– Средственная, но только очень видная. И фасонисто одетая.

– Худощавая? Блондинка? – спрашивал Невзгодин, предполагая, что заходила Маргарита Васильевна.

– Нет-с. В полной комплекции, как следует, и брунетистая… С пинснетом…

– Странно. Кто бы мог быть?

Петр, любивший-таки поболтать, стоял у притолоки и посматривал, как Невзгодин одевается.

Он недоверчиво усмехнулся словам Невзгодина и промолвил:

– Очень даже бельфамистая дама, Василий Васильевич.

И, помолчав, прибавил уверенно:

– Они беспременно вскорости придут.

– Почему вы думаете?

На длинноносом, прыщеватом лице долговязого коридорного мелькнула тонкая улыбка, и он значительно ответил:

– Хоть я и необразованного звания человек, а кое-что, слава богу, могу понимать, Василий Васильич. Барыня очень настоятельно желала вас видеть и выспрашивала, когда вы можете принять и, вообще, по какой причине не принимаете и здоровы ли. Обстоятельно выспросила.

– Что же вы сказали?

– Сказал: никуда, мол, не выходит и все сочиняет, а когда примут, неизвестно. Как, мол, окончат сочинять.

– А она?

– Усмехнулась. Ежели без вас придут, как обнадежить, Василий Васильич?

– Скажите, что завтра утром до двенадцати я дома.

– Слушаю-с. А из пятьдесят второго номера актерка сбежала! – доложил Петр, почему-то сообщавший Невзгодину обо всех событиях в «Севилье».

– Как сбежала?

– Очень просто.

– В чем же это ваше «очень просто»?

– За два месяца не заплатила и… тю-тю. Довольно даже ловко… и с чемоданами. А хозяин озлился – беда! Ищи-ка, сделай одолжение! – говорил Петр, по-видимому, сочувствовавший «актерке», помогая Василию Васильевичу надеть пальто.

XXIII

С видом счастливого школьника, вырвавшегося на свободу, вышел Невзгодин из своей грязной комнаты.

Ему было как-то весело и легко после усидчивой работы. Впереди предстояла близкая получка гонорара, а пятьдесят рублей, бывшие у него в кармане, и незаложенные золотые часы вполне поддерживали бодрое настроение духа такого богемы по натуре, каким был Невзгодин. Он глядел на будущее без страха и боязни и не особенно думал о каких-нибудь постоянных занятиях, надеясь, что писательство, если пойдет удачно, его прокормит… Много ли ему надо?

Он беззаботно насвистывал какой-то мотив, предвкушая удовольствие побыть на людях, как вдруг из-за поворота коридора показалась высокая полная женская фигура и шла прямо на него.

– Та самая, что были вчера! – не без торжества шепнул Петр, следовавший сзади.

Невзгодин остановился, перестал свистать и вглядывался в приближавшуюся барыню, которая так очаровала Петра.