Пассажирка

Увидав Игнатия Афанасьевича в таком костюме, Цветков, сияющий словно именинник, в ослепительно белом костюме, просто-таки пришел в ужас.

– Игнатий Афанасьевич… Голубчик… Помилосердствуйте! – возбужденно воскликнул он, озирая неуклюжую фигуру механика.

– А что? – невозмутимо осведомился Игнатий Афанасьевич.

– Нельзя же… На клипере будет дама, а вы… Посмотрите!

И Цветков показал дыру на локте.

Игнатий Афанасьевич тоже взглянул на дыру, почему-то потрогал ее пальцем и, улыбаясь глазами, проговорил с сильным малороссийским акцентом:

– Не зачинил шельма Иванов… А я давно ему говорил…

– Но самый сюртук! Что подумает пассажирка, увидав вас в таком костюме?

– А нехай думает что хочет! – добродушно заметил Игнатий Афанасьевич.

Раздался взрыв смеха.

– Нет, уж вы, Игнатий Афанасьевич, поддержите честь клипера… Ради бога. Сюртука вам нового жаль, что ли?..

– Да я не выйду ее смотреть…

– А если она зайдет в кают-компанию… Захочет взглянуть?.. Наконец, мы ее пригласим… Уж вы, Игнатий Афанасьевич, не спорьте, ей-богу… Не поленитесь, переоденьтесь…

Цветков так упрашивал, что Игнатий Афанасьевич, несмотря на свою лень, обещал переодеться…

– Только не думайте, что на ходу я стану для нее одеваться… Под парами я в своей куртке буду! – заметил Игнатий Афанасьевич… – Она ко мне в машину не придет, надеюсь.

Пассажирку ждали к шести часам – к обеду, вместе с консулом и консульшей, приглашенными капитаном. В пять часов за гостями был послан щегольской капитанский катер. Другой катер отправился за багажом.

Цветков хотел было отправиться с катером, посланным за гостями, но старший офицер сказал ему, что, по распоряжению капитана, ехать с катером назначен гардемарин Летков (Васенька).

– Да разве не все равно, кто поедет? Я по крайней мере уже знаком с пассажиркой… А Васенька охотно уступает мне свое право… Не правда ли, Васенька?

– Я очень рад не ехать! – подтвердил юный и очень застенчивый Васенька. – Я не умею разговаривать с дамами! – прибавил он, краснея.

– Так разрешите, Степан Дмитрич!

– Нет, уж вы лучше сами, Владимир Алексеич, спросите капитана! – с улыбкой проговорил старший офицер.

– Что ж, и спрошу!

– Эка тебе не терпится увидать юбку… Удивляюсь твоему легкомыслию! – процедил милорд.

– И удивляйся! – огрызнулся Цветков, выходя из кают-компании.

Большая роскошная капитанская каюта была убрана, видимо для пассажирки, особенно тщательно. Разные японские и китайские вещи, вынутые из ящиков капитана, были расставлены в разных местах, украшая убранство каюты. На накрытом, превосходно сервированном столе красовались букеты роз. Тонкий аромат духов стоял в воздухе.

Сам капитан, приодетый и прифранченный, с подстриженными волосами и баками, красный как рак и отдувающийся от жары, стоял, подавшись своим солидным брюшком вперед, озабоченно озирая убранство стола, и не заметил прихода мичмана.

“Ишь как он убрал каюту для пассажирки и как сам разукрасился, толстопузый! – усмехнулся про себя Цветков, оглядывая каюту и самого толстяка капитана. – Небось и шампанское сегодня! – завистливо промелькнуло у него в голове при виде ваз с бутылками на столе… – Жаль, что не моя очередь у него обедать… Милорд будет!..”

– Петр Никитич! – проговорил мичман.

Капитан поднял голову и, увидав Цветкова в полном блеске, сухо спросил:

– Что прикажете-с, Владимир Алексеич?

– Позвольте мне, Петр Никитич, ехать с капитанским катером вместо гардемарина Леткова.

– Это почему-с? Со шлюпками ездят гардемарины, а вы, кажется, мичман-с.

Эти “ерсы”, которыми сыпал капитан, и резкий, сухой тон его голоса, казалось, должны были бы предостеречь мичмана от продолжения и заставить его убраться подобру-поздорову из каюты, – но он, охваченный страстным желанием прокатить хорошенькую блондинку на катере под парусами и щегольнуть перед ней своим уменьем лихо управлять шлюпкой, не замечал, что капитанские глаза предвещают бурю, и прежним легкомысленным тоном продолжал:

– В таком случае позвольте, Петр Никитич, просто поехать встретить пассажирку. Быть может, ей понадобятся услуги какие-нибудь… Так я…

– Это еще что за встречи, Владимир Алексеич?! – перебил, закипая гневом, капитан. – Какие такие вы выдумали особенные встречи?.. Какие там услуги-с?! С чего вы вздумали гоняться за пассажиркой? Вы ведь офицер военного судна, а не какой-нибудь, с позволения сказать, годовалый понтер-с! Тоже встречи устраивать! И как вы позволили себе, господин мичман, обращаться ко мне с таким вздором, а? – вдруг крикнул капитан, уставив свои выпученные глаза с вращающимися белками на Цветкова.

Никак не ожидавший такого гневного взрыва, Цветков проговорил:

– Я полагал, что…

– А вы не полагайте-с и не приходите к капитану с подобными заявлениями… Ишь… разрядились как! – прибавил капитан, оглядывая блестящего мичмана. – Какая-то пассажирка, а уж вы…

– Я полагаю, это до службы не относится, Петр Никитич! – довольно твердо заметил Цветков, взглядывая на капитана в упор.

– Все-с относится к службе! – понижая тон, отвечал капитан. – Можете идти-с!

Цветков вернулся в кают-компанию в возбужденном состоянии, раздраженный.

– Ну что, едете за пассажиркой, Владимир Алексеич? – лукаво спросил старший офицер.

– Какое еду… Он еще меня разнес.

– За что же?

– А вот подите. Раскричался словно оглашенный. Даже насчет костюма заметил: “разрядились”, говорит… Но тут я ему задал “ассаже” [7 - …я ему задал “ассаже” – то есть осадил, образумил.]. Какое ему дело – разрядился я или нет? И с чего он взъерепенился, скажите на милость? Кажется, ничего нет позорного встретить даму?.. А, главное, сам-то он ради пассажирки франт франтом оделся… Ей-богу, вот увидите… И каюту изукрасил как! Везде китайщина и японщина… На столе букеты роз. К обеду шампанское… За что же мне-то попало?

– И не так еще попадет, Владимир Алексеич! – промолвил Иван Иванович.

– За какие такие дела, дедушка?

– А все из-за этой пассажирки.

– Она-то тут при чем?

– А притом, что все вы из-за нее с ума посходите… Уж вот вы, батенька, горячку запороли… непременно встречать ее захотели… Еще насмотритесь на пассажирку. Переход-то длинный.