Два брата

– Прощайте, Елена Ивановна!

Он вышел проводить ее в коридор.

– Еще просьба: не говорите Николаю Ивановичу, что я была у вас.

– Почто сказывать!

– Я прошу вас об этом, Григорий Николаевич, зная характер Николая… Он может подумать, что вы не деретесь с ним по моей просьбе. Это оскорбит его! Ведь правда? И если бы вы узнали… проверили слухи, то и без моей просьбы отказались бы драться.

– Э, не тревожьтесь… Я понимаю, Елена Ивановна! Скажи он тогда слово – ничего бы не было. А я слухам поверил… Скотства-то во мне много!.. Теперь пусть хотя за труса считает, а дуэли не будет. Он ваш будущий муж.

Леночка с чувством пожала руку в ответ на эти слова.

– Хороший вы, Григорий Николаевич! Я всегда сохраню о вас добрую память! – прошептала она и стала спускаться с лестницы.

Она вышла на подъезд радостная, что все так благополучно окончилось. О, сколько тревоги и страха испытала она со вчерашнего вечера, и как весело теперь билось ее сердце при мысли, что любимому ее Николаю не угрожает никакой опасности! Она шла домой полная дум о Николае и о будущей их жизни, вспоминая его ласковые речи, счастливая своим счастьем, которое чуть было не отняли. О Лаврентьеве она и не вспомнила. Счастье так эгоистично!

Григорий Николаевич проводил грустным взглядом спускавшуюся по лестнице Леночку и, когда она скрылась, перегнулся вниз через перила. Вот мелькнула еще раз ее маленькая фигурка… стукнули двери подъезда, а он все еще стоял.

На душе у него сделалось так мрачно, сиротливо. Глубокой скорбью светились его глаза.

– Ушла! – проговорил он. – Ушла!

И тихо пошел к себе в номер, лег на постель и долго пролежал с закрытыми глазами, припоминая любимый образ Леночки, ее голос, движения.

– Счастливец! – с какою-то отчаянной завистью в голосе проговорил Лаврентьев, чувствуя, как приливает к сердцу злоба к Николаю. – Как она его любит!

Перед ним стояли они оба, смеющиеся, довольные, сливаясь друг с другом в объятиях. О, с каким наслаждением он задушил бы этого «счастливца»!.. Лаврентьев бешено стукнул кулаком об стену и вскочил с постели. Голова его кружилась. Глаза налились кровью.

– Скотина! Тварь гнусная!.. Опять не сустоял! – мрачно ругался Григорий Николаевич, – а еще человек!

Он подошел к умывальнику, вылил на голову кувшин воды, причесался, уложил в чемодан вынутые было бумаги и вышел из номера.

Свежий воздух несколько освежил и успокоил его. Ему сделалось стыдно, что чувство ревности осилило его любовь.

– Шалишь, Гришка! – прошептал со злостью Лаврентьев. – Сустоишь и извинишься как следует или ты будешь подлец!

Решившись свято исполнить обещание, данное Леночке, Григорий Николаевич первым делом пошел в технологический институт и разыскал там Васю. Вася очень обрадовался Лаврентьеву и сперва было смутился, вспомнив о Леночкиной свадьбе, но Григорий Николаевич казался таким спокойным, что Вася ошалел.

– Как живете, Василий Иванович?.. Как поживает Елена Ивановна? – спрашивал, между прочим, Лаврентьев. – Замуж не собирается?

И, не дожидаясь ответа, засмеялся и прибавил:

– Барышне пора бы и замуж, барышня хорошая. Что в девках-то сидеть!

– Елена Ивановна выходит замуж. Вы разве не знаете?

– От кого же мне знать? Это она неглупо делает.

– За брата.

– Вот это добре!.. Парочка славная, оба ребята молодые, красивые. Скоро и я, брат Василий Иванович, в закон!

– Вы?

– Эка выпучили глаза, Иваныч… Нешто, паря, мне и жениться нельзя?.. Думаешь, только и свету, что Елена Ивановна… Я, братец ты мой, тоже невесту себе сыскал по своему авантажу! Так-то. Не знаю только, когда свадьбу сыграть?.. А вы, Вася, как погляжу, в Питере-то поотощали. Харч здесь, видно, неважный! Ужо летом поди к нам на откорм? Не люб поди вам Питер-то?

– Не люблю я Петербурга… В деревне лучше…

– Еще бы. Здесь у вас шаромыжник-народ. Ну, одначе, до свидания. Так, повидать вас забрел.

– Я к вам зайду, Григорий Николаевич! Хотелось бы порасспросить, как там у нас… Вы где остановились?

– Да я поди вечером укачу, а то утром. Да и радостного говорить нечего, Василий Иванович. Понапрасну только смущаться будешь. Пакость одна! Ужо приедете – побеседуем, а теперь прощайте, Иваныч. Смотри, не тощай очень-то, а то и косить нельзя будет! – проговорил Григорий Николаевич, крепко пожимая на прощанье Васину руку.

«Другой сорт будет парень-то!» – проговорил про себя Лаврентьев, направляясь к конке.

Через полчаса он был уже снова на квартире у Николая и, не заставши его дома, оставил следующую записку:

«Милостивый государь

Николай Иванович!

Очень нужно с вами повидаться. Зайду опять в семь часов».

– Ну, брат, Жучок! – проговорил Григорий Николаевич, входя через час к своему приятелю, который поджидал его обедать, – а ведь я пальцем в небо попал!

– Как так?

– Он женится.

– А ты уж, видно, сдурил?

– Был грех. Скот-то во мне голос подал. Человек, брат, большая скотина! Чуть было на завтра тебя в благородные свидетели не поволок… Хотел пристрелить парня-то… Ну, да не требуется теперь. Пусть себе живут! – вздохнул Григорий Николаевич.

Он рассказал, как было дело, и точно нарочно старался представить все в смешном виде. Даже и свидание с Леночкой Григорий Николаевич хотел было рассказать в шутливом тоне, но это как-то не удалось.

Он замолчал, выпил несколько рюмок водки и, между прочим, заметил:

– А ты, Жучок, обо всей этой глупости как-нибудь не проговорись… Шабаш теперь! Вот только еще повидаюсь с Вязниковым и гайда домой.

Доктор выслушал Григория Николаевича и заметил:

– Тебе, брат, раньше надо было родиться… Рыцарь, как посмотрю!

– Только без дамы…

– Дам много… Захоти только! А все, брат Лаврентьев, советую тебе полечиться.