Кара Булганака. Роман

И вырвемся к солнцу, —

И боги воскликнут,

Бледнея, как воры:

«Титаны! Титаны!»

И выронят кубки,

И будет ужасней

Громов Олимпийских

И землю разрушит

И небо – наш смех!

Дмитрий Мережковский «Титаны»

(К мраморам Пергамского жертвенника),

17 июля 1894 г.

Глава 1. Черное небо и огненная земля

Высокое майское небо почти целиком затянуто черным дымом. Земля содрогается от разрывов бомб и снарядов. Небольшая группа красноармейцев 510-го зенитного дивизиона сдерживает натиск превосходящих сил фашистских войск у села Булганак. В небе то и дело огромными стаями проносятся немецкие самолеты, разнося в клочья отступающие к Керченскому проливу советские части. Кто-то стремиться отойти организованно, кто-то панически бежит, кто-то оказывает упорное сопротивление, пытаясь зацепиться хоть за что-то в голой крымской степи. Везде царит хаос, линии фронта как таковой нет, всюду вспыхивают лишь отдельные очаги отчаянных схваток. Без того жаркий весенний южный воздух раскален нестихающим огнем бомбежек и обстрелов. Кажется что, запущена громадная безумная печь, в которой плавится вся реальность – воздух, земля, вода, человеческая плоть и кровь – в одном беспощадном огненном потоке. Едкий дым застилает все густым туманом, в котором все пропадает как в пропасти.

– Слева звено «Юнкерсов», – Елкин, возьми их, мы перехватим «Мессеры» по центру! Черт! Тьфу, зараза… откуда же их столько слетелось? – поднимается, отряхивается и отплевывается от земли командир батареи старший лейтенант Михаил Светлосанов, – Просто как саранча в воздух поднялась непроглядным тайфуном!

– Зато целей много, – откликается рядом комиссар Гогитидзе, – очередь дал и посыпались вниз горящим железом! Красочное крушение всей фашистской мощи!

– Боезапаса бы хватило, – размышляет Светлосанов, – а то при такой скорострельности нас надолго не хватит, еще пехота наседает. Со всех сторон атакуют, и с земли и с воздуха!

– Ничего! Выстоим… – выкрикивает сквозь грохот разрывов младший лейтенант Елкин, – Они и так на нас налетели и разбились как волны морские о скалу! Пока здесь их косим, а там сманеврируем…

– Северо-западнее на 45 звено бомбардировщиков, – докладывает сержант Егоркин, – они просто тучами кружат…

– Вижу! Сейчас мы их поджарим… 1, 3, 5 орудие, товьсь! – Светлосанов не отрывает взгляда от клубящегося темными клубами гари неба, – По цели залпом пли!

– Есть! – восклицает Гогитидзе, – четыре стервятника носом вниз пошли! Как на картинке! Просто песня…

– Да, строй разбили, остальные на вираже отходят, – добавляет Елкин, – не понравилось, как мы им перья ощипали, коршуны поганые!

– Отлично! Теперь возьмите на прицел правый фланг, – командует Светлосанов, – вон они сквозь тучи дыма скользят, сбоку обходят, хотят проскочить к переправе, этого допустить нельзя!

– Черт бы их побрал! – ругается сержант Егоркин, – Да их там тьма! Все небо в черных крестах! Сюда что все «Люфтваффе» слетелось? Плывут как металлические тучи, как в страшном сне…

– Нет не все. Это только 8-й авиакорпус Рихтгофена, – поясняет Елкин, – по данным разведки его перебросили незадолго до наступления. Развеем всю эту нечисть, затем мы здесь и вросли в эти степные камни!

– Что вообще происходит? Почему отступаем? – сокрушается Гогитидзе, – Что на Акмонае случилось? Мы же начали долгожданное наступление! Три армии в боевом маршевом порядке развернуты! Шаг до победы! И вдруг все внезапно летит прахом под откос… Что пошло не так?

– Просчеты были серьезные. И в обороне и дислокации. – с нотками гнева произносит Светлосанов, – Все три армии – 51-я, 47-я, 44-я стояли очень близко к передовой, скученно. Все объекты не замаскированы должным образом. Один мощный удар и все рухнуло, как колосс на глиняных ногах. А дальше – вон она голая степь, – ни укреплений, ни окопов, гуляй, не хочу! Об этом предупреждали командующего фронтом Козлова многие толковые офицеры, но куда там! Понадеялись на силу наступательного удара, все были опьянены предстоящим прорывом, вот немец и использовал все наши ошибки себе на пользу. И теперь вся степь трупами завалена и кровью залита… На той стороне Манштейн правит бал, а он один из самых талантливых военачальников Вермахта, с ним надо было ухо востро держать! А мы лобовой «кавалерийской атакой» решили его позиции взломать, вот и попались ему в сети… и бьемся упрямой рыбой!

Кто бежит, кто уже убит, кто еще трепыхается как мы! Но мы не отступаем, мы еще покажем, на что способны! Мы у этого села Булганак, прочно в землю вросли… И не на шаг не отошли!

– А вокруг нас почти все к проливу бегут… – добавляет Елкин, – Лишь немногие обороняются. Что с армией стало? Смотреть противно…

– Нарушены коммуникации между штабами, – вздыхает Гогитидзе, – связи нет наверно уже нигде. Фашист сразу голову отсек нашему Крымскому фронту, лишив его какого-либо управления. Сломай у машины руль, и она сама покатится к обрыву, что у нас и происходит.

Армия без командования превращается в страшный хаотический поток, что бушует вокруг нас. Никто не знает что делать. Люди в голой степи как живые мишени, укрыться негде… Тыл обнажен, никаких фортификаций до самой Керчи не строили, думали, что через несколько дней будем по набережным Севастополя гулять, а вон все как обернулось! Просто Крах, Катастрофа! Я такого не видел… Не бой, а массовый расстрел тяжелой артиллерией и самолетами! Одно попадание – и сразу братская могила! Какое-то неописуемое дикое языческое жертвоприношение… Кошмарный сон во плоти!

– Да! Не схватка, а настоящая бойня… – на ходу бросает Егоркин, вращая наводящую рукоять зенитки, – Народу полегло не счесть! И это еще не конец! Дымящееся кладбище от горизонта до горизонта….

– Мы еще возьмем реванш! – восклицает Елкин, – Недолго им тут гулять! Остановим и погоним назад, до самого Берлина! Это им не 41-й год! Их время уже кончилось… Главное здесь им хороший заслон поставить. И в долгу мы не останемся, отомстим за всех, за каждого нашего солдата, кто здесь в землю лег…

– Мы у этих скал встали крепко, пока положение не изменится. – оглядывается вокруг Светлосанов, – Фашист нас одолеть не может. А дальше, может, возобновим наступление, когда войска придут в себя и оправятся от удара…

– Нам бы помощь не помешала, – замечает Гогитидзе, – а то при таком темпе стрельбы, боеприпасов нам действительно не хватит! Связи с командованием нет, и не предвидится. Какого-либо снабжения в этой кутерьме ждать не стоит. Надо что-то думать…

– Вышлем разведку, – поднимает бинокль к горизонту Светлосанов, – узнаем, что вокруг нас творится! Ситуация нестабильная, все меняется с головокружительной скоростью, как несущийся «мессер» над нами! Если что, будем отбиваться стрелковым оружием, станем пехотной частью… Самолеты и из пулеметов можно срубить, умеючи! Любое оружие может запеть на разные голоса… А обычная сельская местность может стать бесподобным капканом для врага!

– Да места здесь не простые! – откликается младший лейтенант Елкин, – Я бы даже сказал загадочные! С виду ничего особенного, даже уныло, однообразно и скучно – степь голимая, а внутрь шагни – Тьма непредсказуемая! Одни подземелья местные необъятные чего стоят…

– А тут все в пещерах, в каменоломнях от Акмоная до Керчи! – добавляет сержант Егоркин, – Все изрыто… И такая перепутанная паутина каменная – только ступи и сразу запутаешься! Утопнешь, как в болоте. И под нами сейчас – метров 10—15 вниз, и бездна каменная непредставимая и безвозвратная… Вот так сидишь и не знаешь, что рядом с тобой хищно затаилось!

Ого! А это кто к нам бежит во весь опор? Пехотинец вроде… От своих откололся! Чудной малый! Куда это он, о своей части! Может посыльный?

– Сейчас разберемся! – говорит комиссар Гогитидзе, глядя на приближающуюся пригнувшуюся фигуру солдата, петляющего под обстрелом, – Во всяком случае, не трус и не паникер! Бежит не в тыл, а к линии фронта. То есть к нам… Под пулями и бомбами прорывается, настоящий храбрый джигит! И идет грамотно… Нам бы такой пригодился!

– Почему он все-таки к нам движется? – поворачивается Елкин, – Может действительно для нас приказ? Обстановка изменилась? Передислокация? Но на посыльного он не похож…

Вскоре в окоп сваливается запыхавшийся сержант, опаленный, в изорванной гимнастерке, весь в ссадинах и кровоподтеках, с ППШ-а в руке и толстой подсумкой гранат на плече…

– Жив, пехота? – приветствует Егоркин.

– Ага! Думал не дойду, – улыбается боец, – «Лаптежники» бомбят, что с каждым шагом в воздух взлетаешь, и пулеметами каждый метр прошивают…

– Кто такой? Зачем здесь? – строго спрашивает Светлосанов.

– А да… виноват, товарищ старший лейтенант! Сержант Борис Устрицкий! 384-й стрелковый полк 77-й горно-стрелковой дивизии, вернее то, что от него осталось… Сотня обезумевших под огнем солдат.

– Тебя кто послал? – подключается Гогитидзе – Есть, что нам сообщить?

– Никто, – спокойно отвечает сержант, – Я сам! Увидел бой, оборону, решил присоединиться!

– В смысле? – усмехается Елкин, – Как так, захотел и пошел? А дисциплина, приказ?

– Да какая дисциплина… Вы гляньте, что творится вокруг! – вздыхает Устрицкий, – Никаких приказов уже нет…