Песий бунт

Собачнице – как сразу окрестили новенькую бывалые обитательницы психушки – все это объяснили популярно, сразу, как только она появилась и посоветовали не кочевряжится.

Но собачница не только начала кочевряжится, но и запустила в масляный глаз врача ногти…потом в течение месяца из нее делали бессловесную скотину, безмозглое животное. И преуспели в этом, за одним исключением – превратившись в животное, Собачница по-прежнему не хотела спать с противным врачом.

Она выла по-звериному и кусалась, билась с такой силой, что даже вызванные на подмогу санитары не могли ее удержать – и в конце концов Леонтович, несколько даже обиженный таким упрямством, отступился. Он не был насильником – скорее он был вежливым садистом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как очередная его пассия, преодолевая стыд и неприязнь, отдается… грубое физическое насилие его не привлекало.

Потерпев фиаско с собачницей, он стал, неожиданно для себя ее уважать – но вот пощадить не смог, тогда и другие наложницы бы взбунтовались. Он продолжал давать сильнодействующие психотропные препараты, неизменно присутствуя на уколах и отмечая, что на худых ягодицах женщины остается все меньше не исколотого места…

Леонотович сидел в кабинете, который по стенам на высоте человеческого роста был обит мягким щитами и смаковал коньячок с лимоном… настроение у него было препаршивое, и, смутно догадывался он, причиной тому была безумная женщина, влекущая его к себе так, как никто и никогда… Вот если бы сейчас…

– Ну что там? – раздраженно отозвался он на робкий стук. В дверь просунулось тяжело тесанное лицо санитарки…

– Доктор – низким шепотом начала она – к вам там эта рвется..

– Кто? – насторожился доктор. Он бы принял только одну – но она, постепенно теряющая человеческий облик, рваться к нему уж никак не должна…

– Да это… собачница… выпендрежница… – зашептала санитарка и вытаращила блеклые глаза – доктор вскочил и облил себе штаны коньяком…

– Поняла…поняла… гоню на хрен и сульфазинчику…

– Петровна – недовольно сказал доктор, отряхивая штаны. – это тебе сульфазинчику надо. Конечно, я ее приму… и не мешай мне, пожалуйста… только – торопливо проговорил он – только минут через… минуты через три…

Лицо санитарки расползлось множеством морщин – об это странности доктора знали все. Он любил принимать новых женщина в махровом халате, под которым ничего не было.

Ну что ж – считали в больнице – у всех свои маленькие странности. Зато доктор хороший…

Когда Собачница появилась у него в кабинете, то он решил не грубить глупой и несчастной женщине, а показать себя джентльменом. Устроить завтрак на траве – попотчевать ее коньяком… как на той самой французской картине.

– Я рад – начал он, картинно раскинувшись и выпуская тонкую струйку – что наконец то все наши разногласия позади и мы можем договориться, как цивилизованные люди… так что прошу – без ложной скромности, раздевайся и к столу…

Собачница распахнула халат и скинула его, потом, помешкав, сняла несвежую рубаху и доктор задохнулся от вожделения – она и в сорок была хороша. Не стесняясь и не прикрываясь, абсолютно естественно она подошла к столу, взяла мензурку тонкого стекла, сама себе налила коньяк и сказала низким голосом.

Ну да, лепила, за взаимопонимание…

Леонтович передернулся от лагерного словечка, но потом решил не обращать внимание на выходки душевнобольной. Он обаятельно – ну просто изо всех сил – улыбнулся и примирительно произнес.

– Я хочу выпить… кстати, как вас зовут?

– Лара.

– Ах да, конечно, Лариса…так вот, я хочу выпить за начало нашей …. То есть вашей новой жизни. Мне очень жаль, что пришлось применить к вам несколько негуманные методы, но, смею вас уверить, что я руководствовался исключительно гуманными принципами… ваше здоровье пошло на поправку – об это свидетельствует ваш визит сюда – и поэтому в дальнейшем применении сильнодействующих препаратов я не вижу смысла.

Он, наслаждаясь гладкостью и книжностью своей речи, заметил что то пугающее в сидящей напротив обнаженной женщины, но тут же прогнал от себя дурные мысли… пришла – значит, покорилась. Она же протянула руку, взяла его кисть и медленно поднесла к своим губам… потом положила ее между грудей и, закрыв глаза, откинула голову…Леонтович, теряя голову от нахлынувшего желания, попытался было встать, но был остановлен повелительным жестом. Собачница поднялась сама, подошла, играя бедрами, к доктору и он прижался к ее коже… ему не показалось странным, что она вдруг прервала любовную игру в самом ее начале и зашла ему за спину, она шокировала его сегодня весь вечер. Леонтович подозревал, что это не последний ее странный поступок. И он не ошибся.

Шея почувствовала холодное раздражающее прикосновение, жесткая рука легла на лоб и намертво прижала его к животу…

– Не дергайся, – хрипло прошептала Собачница – я тебе горло перережу, как кролику… несмотря на предупреждение, Леонтович тут же дернулся и почувствовал, как кожа разошлась и по шее побежало теплое.

– Я тебе сказала, как кролику перережу… даже с большим удовольствием..

Только тут до него дошел весь комизм ситуации – голая сумасшедшая готовиться перерезать ему горло в его же собственном кабинете… вот будет сюрприз жене!! Он невольно усмехнулся.

– Надеюсь что у тебя хватит силы это сделать сразу, чтобы я не агонизировал… искренне пожелал он и услышал скупой смешок.

– Поживешь еще…от тебя нужны ключи от окон.

– Зачем? – поразился Леонтович – бежать лучше через дверь… и куда ты побежишь? У тебя нет ни дома, ни… собак. Будешь нищенствовать? Или что? Положи нож и мы обо всем забудем. А если займемся тем, за чем ты сюда пришла…

Он почувствовал, как больная напряглась, а голос ее задрожал от ярости.

– Я тебе сейчас отрежу то, ради чего ты сюда беспомощных женщин таскал… быстро пошли…

Леонтович наконец-то понял, что женщина не шутит и покрылся липкой испариной. С трудом поднялся он на ватных ногах, поддерживаемый только лезвием у сонной артерии – и вышел в холл. Дремлющие санитарки повскакали – над перекошенным и мучнистым от страха лицом доктора скалилось искаженное лицо Собачницы…

– Девочки – просипел Леонтович – откройте ей все решетки и все окна… пусть уходит..

– Да как же!! – вскинулась Петровна – сумасшедших – да к живым то людям?

– Люди спят… а у вас одним живым человеком станет меньше… Да открывай ты, дура старая, это приказ!!

Петровна поджала губы, отчего и так не маленькая челюсть стала напоминать булыжник, шаркая тапками, прошла в кабинет и вернулась со связкой ключей…

«Бестолочь!! – взвыл про себя Леонтович – не могла хоть номер милиции набрать!! А еще о людях заботится»

Петровна вернулась, всем своим видом показывая неудовольствие действиями как начальства, так и больных, и кинула ключи под ноги бунтовщице… но та нагибаться не стала. Даже наоборот – изогнулась назад так, что лезвие ножа, утром любовно наточенного доктором, стало все глубже входить ему же в шею…

– Петровна, клуша!! – приглушенно, чтобы не дразнить больную, заговорил психиатр – возьми ключи и пойди, открой все окна!! И пусть катиться!! Все равно вернется сюда!!

Но Петровна не двинулась с места – она считала, что нечего бандитам помогать, и помогать не собиралась.

– Открыть, Петровна, открыть… оооооткрыть!!!!

Петровна, недовольно бормоча себе под нос, направилась к окнам. Заскрипели много лет не открывающиеся решетки, загомонили сумасшедшие, удивленные таким нарушением распорядка, Собачница, словно сразу лишившись сил, отпустила доктора и он сполз на пол. И сама села нагишом на холодный кафель, прислонившись к плечу собственного заложника. Леонтович держался за шею и повторял.

– Ну ты даешь… ну ты даешь…

Собачница посмотрела на него мутными глазами и сказала.

– Сама знаю.

Тут до доктора дошло, что, хоть решетки и открыты, бежать пациентка никуда не собирается – наоборот, ежится от холодного воздуха и собирается вроде бы согреться под его рукой.

Звон стекла и оглушительный многоголосый женский визг заставил Леонтовича кинуться на пол и закрыть голову руками. В отделении творилось что то непонятное – больные метались по коридору, как курицы, оглушая друг друга неистовыми воплями и визгом, а между ними шныряли окровавленные собаки.

– Что ж это такое… – повторял он, на четвереньках отползая куда-то за диван и жалея, что не слушал радио. Да и телевизор толком не смотрел – а когда началась свистопляска с бредящими дикторами, то и смотреть перестал… повсюду говорилось о взбесившихся собаках – а он не верил.

И вот теперь мечтал только об одном – остаться незамеченным. Каким это бешенством надо болеть, чтобы дружно выбить стекла, ему даже думать не хотелось.

Он постепенно приблизился к дивану, счастливо избежав слоновьих ног обезумевшей Петровны, и медленно начал ввинчиваться под него, в спасительную темноту. И когда уже до спасенья осталось только спрятать зад и ноги, раздался ведьминский смех Собачницы, а сам доктор затрясся, как под током. Нежное мужское место, которое он так и не успел спрятать, почувствовало ощутимое давление челюстей.