Последняя точка судьбы

Наутро Меркуловы отправились в школу, где когда-то училась Лена. Увидев новое современное здание, Меркулов вздохнул:

– Всё правильно, скорее всего, старая была разрушена в блокаду. Да и сколько лет прошло, живых свидетелей трудно найти!

Но они всё-таки зашли в вестибюль, затем в учительскую.

– Так вам Алевтина Николаевна нужна! – завуч, женщина средних лет, записала на листке адрес, – Она в блокаду эвакуацией занималась! Собирала детишек по адресам и тех, кто без родителей остался, организовывала вывоз из Ленинграда. Слава богу, живёт и здравствует!

Снова засветилась надежда, снова захотелось узнать конец истории и разобраться с тем странным звонком.

Бывший директор школы, сухонькая старушка лет восьмидесяти, удивлённо встретила своих гостей:

– Мне Татьяна Петровна позвонила. Говорит, люди одну мою ученицу ищут!

Она провела Меркуловых в комнату. Ни слова не сказав, ушла на кухню. И только, когда на столе появились ароматные ватрушки, ваза с конфетами и кружечки с горячим чаем, заговорила:

– Угощайтесь, без чая я вас все-равно не отпущу!

– Алевтина Николаевна, – спросил Меркулов, отхлёбывая крепко заваренный чай, – мне сказали, что Вы тогда, в блокаду, эвакуацией своих учеников занимались?

– Да, конечно, как директор я обязана была это делать! Попробуйте, очень вкусные конфеты! – старушка пододвинула к жене Меркулова вазу с шоколадными конфетами.

– Мы Лену Князеву ищем, одну из Ваших учениц. Помните такую?

– Лену…, – Алевтина Николаевна задумалась, а потом вдруг внимательно посмотрела на Меркулова, – Это та, которая….

– Что? – Аркадий чуть не поперхнулся.

– Понимаете, у детей вообще очень тонкая психика, а тут ещё война, блокада, потеря родителей….

– А что случилось-то?

– У неё от всех переживаний, как бы мягче выразиться, стало не в порядке с головой! Мы ведь не теряли своих детей из виду, постоянно переписывались с педагогами из детских домов, интересовались их успехами и здоровьем!

– И? – Меркулов уже догадывался, что в ответе старой учительницы он услышит только неприятные для себя слова, и ему становилось неуютно. Супруга так и не притронулась к уже остывшему чаю и сидела молча, разочарованно отводя в сторону взгляд.

– Словом, она всё-время рассказывала о каком-то звонке. Но мы-то знали, что в то время уже не работала связь, кроме специальных линий, проложенных военными. Ни о каком звонке не могла идти речь, тем более из будущего! И в дороге, и уже там, в Омске, она всем рассказывала эту историю. А потом настолько зациклилась на этом, что подбегала к телефону после каждого звонка и ждала ответа.

Алевтина Николаевна вздохнула:

– Такое бывает. У кого-то проходит, у кого-то нет…

– У Лены, как я понимаю, не прошло.

– Нет, не прошло. Постойте, сейчас я дам Вам одно письмо! Оно пришло сразу после войны, но я его храню, потому что Лена была моей ученицей, и мне совсем не безразличной была её судьба!

Старушка принесла из соседней комнаты пожелтевший конверт и положила перед Меркуловым:

– Почитайте, и Вам всё станет ясно!

Письмо было от коллеги Алевтины Николаевны, директора Омского детского дома. В нём говорилось, что в связи с участившимися наваждениями у Лены Князевой, пришлось отправить её на психиатрическую экспертизу, откуда впоследствии она была переведена в детскую лечебницу.

– Жаль, что так получилось, – старушка взяла в руки письмо, – Я ведь потом ни один раз интересовалась здоровьем Лены, это уже в пятидесятых. Изменений никаких не было. А со временем – другие ученики, другие судьбы, переживания!

– Дела! – горестно усмехнулся Меркулов.

– Да, – старушка поднялась из-за стола, – А лет десять назад я вспомнила про Лену и позвонила в Омск. Знаете, что ответили?

– Что? – Меркулов с супругой тоже встали.

– Елена Князева скончалась во сне в 1985 году в возрасте пятидесяти трёх лет от инфаркта. Земля ей пухом! Прости за всё, Леночка!

Меркуловы возвращались в гостиницу, и Аркадия не покидало чувство вины.

– Знаешь, – говорил он жене, – ведь не будь того злополучного звонка, жила бы сейчас Лена Князева, растила бы внуков, гуляла бы с собачкой во дворе и кормила бы вкусным обедом своего мужа!

– Ты не виноват! – успокаивала Аркадия супруга, – Ты родился гораздо позже того звонка, а, значит, не мог быть причиной её бед!

– Но ведь я-то звонил! И она мне звонила!

– Не понимаю…. – супруга прижималась к плечу Меркулова, и они медленно шли по Невскому, погружённый каждый в свои переживания.

Берегиня

– Вот ещё! – Левашов закинул на телегу несколько немецких «шмайсеров», – Кажись, всё подобрали.

– Стало быть, пора домой! – старшина Белоусов тронул вожжи, и Недотрога, повернув морду на стоящих возле телеги бойцов, недовольно фыркнула.

– Давай, давай! – усмехнулся старшина, – Ишь, распоясалась!

Отряд трофейщиков возвращался в свою часть. Восемь солдат интендантской роты.

Над пропахшей солдатским потом и изувеченной орудийными снарядами землёй, кружила дождливая осень сорок третьего года. Где-то вдалеке гремела канонада, и эхо вместе с шумом дождя витало над просёлочной дорогой, а потом сливалось с чавканьем армейских сапог бойцов в промокших шинелях.

– Гремит… – с завистью произнёс ефрейтор Калмыков, среди своих просто Калмык, шагая рядом с сержантом Левашовым, – Кабы не рука, заставь меня этот металлолом собирать! Разведчик я, Андрюха!

– Я ведь тоже, Калмык, не в трофейную роту призывался! – вспылил, было, Левашов, но потом тронул ефрейтора за рукав и прижал к губам палец.

Дорога углублялась в лесной массив, и они как-то незаметно отстали от основной группы, погружённый каждый в свои мысли.

Скрип телеги и шум дождя звучали в унисон с канонадой, но скорее внутренним чувством сержант ощутил тревогу. То ли звук посторонний послышался, то ли мелькнуло что-то среди деревьев!

– Ты догоняй наших, – шепнул Калмыку Левашов, – я сейчас!

Калмык посмотрел на него с удивлением, но прибавил шаг, оставляя сержанта в одиночестве.

Ступив в придорожные кусты, Левашов осмотрелся. Ничего подозрительного, всё так же, но что-то настораживало, мешало. Скорее по наитию, он направился в сторону, приметив небольшой овраг, поросший дикой малиной. Взяв наизготовку ППШ, Левашов спустился вниз и только здесь понял причину своей тревоги: на самом дне оврага, обхватив руками коленки, сидела девчушка лет семи. Дрожа всем телом под бесконечным дождём, она со страхом смотрела на подошедшего сержанта.

– Чего ж ты, родная, одна-то… – Левашов не находил слов, глядя на трясущегося ребёнка, – как же ты одна-то….